«««« назад

СЕКЦИЯ 3
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И ПРИКЛАДНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЛИНГВИСТИКИ

SECTION 3
THEORETICAL AND APPLIED LINGUISTICS

Просодические маркеры точки зрения в англоязычном политическом дискурсе
О.Н. Алексиевец,
Киевский национальный лингвистический университет (Украина)

Prosodic Markers of Point of View in English Political Discourse
O. N. Alexiyevets
Kyiv National Linguistic University (Ukraine)

Summary. In the presentation the author considers certain peculiarities of the prosodic organisation of point of view in English political discourse.

Современный этап развития лингвистики характеризуется интересом к осмыслению устной коммуникации и политической, в частности, к исследованию просодической структуры речи, а также к вопросам взаимодействия просодических и лексико-синтаксических средств в обеспечении эффективности политического дискурса. Кроме того, представляя синтез когнитивного и коммуникативного подходов к явлениям языка, лингвистика является полипарадигмальной и должна объяснять изучаемый объект – язык, но «не в самой себе и для себя», а для более глубокого понимания и объяснения человека и того мира, в котором он обитает [9, 162]. Этим и объясняется повышение актуальности изучения роли языка для познания, для коммуникации и осуществления речевой деятельности, а также для обеспечения жизнедеятельности человека и всего общества в целом [7].
Следует отметить, что речевая коммуникация – это, прежде всего, диалогическое взаимодействие, которое заключается в целенаправленном обмене эмоциональной, волевой, интеллектуальной информацией. К числу главных функций речевой коммуникации в настоящее время относят: а) констатирующую, сообщающую, описательную, фактографическую; б) побудительную, стимулирующую или, наоборот, тормозящую мышление и поведение приемами активации (побуждения к действию в заданном направлении), интердикции (запрета определенного вида действия), дестабилизации (нарушения некоторых автономных форм поведения и действий) [11, 300]. При этом для политической лингвистики важно, что в процессе коммуникации человек не только передает информацию другому человеку, но и оказывает на него эмоциональное воздействие.
При изучении специфики коммуникации особое место занимает звучащая речь, развившаяся в специальный знаковый код, служащий для получения, хранения и передачи любого типа информации, позволяющей участникам коммуникации совершать те или иные действия (поступки), воздействовать друг на друга, на ситуацию и окружающий мир в целом. В этот процесс вовлечены все без исключения «регистры» организма и интеллекта человека: физические, биологические, физиологические, нейрофизиологические, психические, психомоторные, когнитивно-интеллектуальные и др. [11, 14].
В современном мире вместе с глобальным распространением демократических принципов государственного устройства особо важное значение приобретает политический дискурс и его различные аспекты (исследования Дж. Лакоффа, Т. ван Дейка, Р. Блакара, Р. Водак, Е. Чернявской, Е. Шейгал, А. Чудинова, А. Баранова, Ю. Караулова, В. Карасика, В. Демьянкова, О. Иссерс, Е. Павловой, Л. Нагорной, А. Беловой, Г. Почепцова, Л. Синельниковой, Л. Славовой и др.). Специфической особенностью публичного политического дискурса, как отмечает Е. Павлова [8, 2], является его прагматическая направленность на управление общественным мнением, на формирование у массового адресата определенной оценки информации и заданной эмоциональной реакции на нее.
Необходимо также заметить, что связь между языком и политикой очевидна и проявляется, прежде всего, в том, что «ни один политический режим не может существовать без коммуникации» [18, 18]. Более того, можно утверждать, что «язык нужен политикам для того, чтобы информировать, давать указания, проводить законодательные акты, убеждать и т. д. Специфика политики, в отличие от ряда других сфер человеческой деятельности, заключается в ее преимущественно дискурсивном характере: многие политические действия по своей природе являются речевыми действиями» [18, 18]. Не случайно ряд ученых считает, что политическая деятельность вообще сводится к деятельности языковой, а в современной политологии наблюдается тенденция рассматривать язык не столько как средство отражения политической реальности, сколько как компонент поля политики (см: [18, 18]).
Политика, продолжает Т. Третьякова [13, 299], в сущности, является языковой деятельностью, в которой язык используется для осуществления власти. В принципе, всякая речь, так или иначе, политически нагружена, поскольку выступает средством солидаризации людей в обществе. Подобное толкование во многом принимается исследователями разных направлений, так как политика воспринимается обществом через речь и, следовательно, понимание и интерпретация политической речи являются условием интерпретации политики.
Следует отметить, что политический дискурс – это публичный дискурс, базирующийся на политической картине мира, направленный на ее формирование, изменение, использование для побуждения людей к той или иной общественной деятельности [8, 16]. Область его функционирования определена сферой политики, характеризуется специфическим набором ситуаций общения, типичными моделями речевого поведения, определенной тематикой, набором интенций и речевых стратегий. Основной функцией политического дискурса, как отмечает Е. Шейгал [18, 34], является использование его в качестве инструмента политической власти, то есть борьба за власть, овладение властью, ее сохранение, осуществление, стабилизация или перераспределение. Указанная глобальная функция политического дискурса реализуется благодаря следующим функциям: информирование (процесс распространения информации о состоянии дел в обществе); воздействия и убеждения (процесс донесения политическими деятелями, властными институтами своих взглядов, мнений, суждений, имеющейся у них информации, сопровождающийся аргументированным доказательством их справедливости и значимости для населения) и манипуляция (процесс навязывания взглядов, мнений, способом действий, которые адресант считает заведомо ложными, но выгодными для себя).
Из этого вытекает, что политическая речь в общественной коммуникации выступает одним из основных механизмов управления социумом. Политический дискурс выполняет функции информирования и социально-психологического воздействия на аудиторию. Однако информирование в политике также подчинено воздействующему аспекту, поскольку это процесс интерпретации сообщения с определенных позиций, убеждение в правильности точки зрения говорящего. Речь политика можно назвать важным инструментом его профессиональной деятельности, средством пропаганды и защиты собственной политической позиции, борьбы с политическими оппонентами, убеждением масс и т.д.
В современном глобализованном и идеологизированном обществе политический дискурс рассматривается с новых антропоцентрических и когнитивно-дискурсивных позиций. Это прежде всего связано с тем, что анализ политического дискурса без учета взаимодействия многих антропоцентрических параметров (интенция, эмоциональное состояние, социальный статус, культурный фон, соотношение когнитивных и коммуникативных структур и др.) становится схемой, лишенной важных факторов определения воздействующей силы самого дискурса [13, 304].
В рамках антропоцентрической парадигмы сформировалась когнитивная лингвистика, в которой познавательную деятельность человека рассматривают как деятельность, развивающую умение ориентироваться в окружающем мире. В связи с этим важным является формирование четкой точки зрения по ключевым социальным, политическим, религиозным и другим вопросам, а также умение обосновывать и доказывать собственную позицию.
Анализ работ, посвященных в этом контексте исследованию точки зрения, свидетельствует, что указанный феномен привлекает в последнее время возрастающее внимание языковедов и все активнее используется в научных исследованиях гуманистической направленности в комплексном подходе к пониманию эффективной коммуникации.
Представления человека о собственной точке зрения сопровождают все аспекты его коммуникативной и когнитивной деятельности и не могут не влиять на выбор языковых средств, необходимых для решения самых разнообразных задач. Точка зрения рассматривается как когнитивно-психологическая пресуппозиция человека, которая опирается на приобретенные ранее перцептивный и когнитивный опыт, веру, убеждения и т.д. и определяет мировосприятие, категоризацию, оценку совокупности воспринятых внешних впечатлений и внутренних ощущений, а также в определенной степени сам процесс перцепции [2, 157]. На сегодня наличие точки зрения является непременным условием самоидентификации, самоопределения личности. Ее значимость в политическом дискурсе неоспорима. Без точки зрения не представляется существование политической партии, научной парадигмы, субкультуры и т. д. [16, 15].
Размышляя далее, можно предположить, что в политическом дискурсе отстаивание точки зрения реализуется стратегией убеждения и тактикой аргументации и/или прямого информирования относительно её справедливости. Точка зрения политика может быть просто сформулирована, а также может развиваться и углубляться по ходу публичного выступления с учетом собственных предпочтений, потребностей и возможностей говорящего. Более того, презентация точки зрения политика является когнитивным процессом, направленным на переформатирование знаний с учетом результатов ориентирования на целевую аудиторию, и результат репрезентации этих знаний.
Из этого вытекает, что точка зрения – это сложное коммуникативное действие, имеющее определенную структуру и распадающееся на определенные типы, а также получающее специфические способы языкового выражения. Конститутивными признаками точки зрения выступают: констатация и доказательство определенного тезиса; стремление говорящего убедить у его правильности; реактивность речевого действия; логическая развернутость.
Точка зрения представляет собой продукт речемыслительной деятельности человека, его индивидуального речетворчества, вследствие чего в него включаются личностно-значимые для выступающего элементы. Отсюда следует, что непременным атрибутом актуализации точки зрения является наличие эмоционально-модальных и оценочных значений, то есть рациональное, логически оформленное содержание сочетается с эмоциональным. Как справедливо отмечает Л. Беличенко, «правильно будет не проводить четкой границы между воздействием на разум, интеллект и психику, следует лишь говорить о преобладании в каждом случае того или иного вида воздействия, что особенно важно в звучащей речи, где под воздействием интонации любой сегмент, обращенный к разуму, может приобрести эмоциональное, экспрессивное звучание» [3, 50–51].
Таким образом, для адекватного построения публичной речи и выражения точки зрения в этом контексте необходимо учитывать взаимодействие между дискурсом (структура текста дискурса), когницией (мнения, знания, оценки, идеология) и обществом (участники, их социальный статус).
В предложенном исследовании предпринята попытка комплексного исследования использования просодических средств в актуализации точки зрения в англоязычном политическом дискурсе.
На современном этапе развития лингвистики все более актуальными становятся вопросы о месте просодии в системе речевой деятельности, ее взаимоотношениях с другими речеобразующими средствами, и, что немало важно, о роли просодии в процессе речевой коммуникации. Особое внимание исследователей сосредоточено на человеке и его речевой коммуникативной деятельности, как на национальном, волевом и духовном процессе. Основная цель партнеров по коммуникации побудить собеседника к речевому сотрудничеству. Важнейшую роль в реализации коммуникативных стратегий говорящих наряду с другими языковыми средствами играют фонетические [5; 9; 14].
Накопленное фонетическое знание дает возможность глубокого осмысления проблемы просодической организации точки зрения в политическом дискурсе с учетом когнитивных, коммуникативных, синергетических и т.д. аспектов ее изучения. Результаты исследований интонационного оформления речи (М. Дворжецкая, А. Калита, Е. Стериополо, Л. Штакина, Я. Федорив, Л. Блохина, Е. Брызгунова, В. Данилина, О. Ермакова, Л. Златоустова, С. Кодзасов, О. Кривнова, Т. Николаева, Л. Постникова, Р. Потапова, В. Потапов, О. Смирнова, И. Торсуева, Л. Цеплитис, Д. Болинджер, Д. Кристалл, Д. Ладд, Дж. Пьерхамберт, Дж. Уэлз и др.) доказывают важную роль просодических средств  в реализации стоящих перед оратором целей.
Имеющиеся данные позволяют предполагать наличие больших перспектив использования знаний о речевой просодии для решения широкого круга задач, стоящих перед лингвистикой. Одной из таких задач, решение которой имеет значение для государства и общества, является эффективность речевой коммуникации. Успешная речевая коммуникация предполагает тщательный отбор языковых средств, способствующих адекватному восприятию звучащей речи, в частности, речи политиков.
Обязательным компонентом, непосредственно участвующим в организации политического дискурса в целом, и точки зрения политика, в частности, является просодия. Как система супрасегментных компонентов звукового строя языка, она выражается в темпе, паузации, тембре голоса, громкости, мелодике, что рассматриваются в аспекте физических и перцептивных признаков. Просодия выступает одним из самых ярких способов воздействия на аудиторию, что соответствуют определенной ситуации общения и образу говорящего.
Просодия как важный компонент презентации дискурса сигнализирует о динамике смыслового развертывания речевого события, объединяя лексические и грамматические средства в когерентное целое. Благодаря просодии, служащей сознательным и специальным средством воздействия, происходит реализация ораторских интенций и даже образуется определенный имидж коммуниканта [19, 224].
Также следует отметить, что с целью адекватного донесения информации, необходимо выработать «систему приёмов» просодического оформления презентации речевого замысла, который должен отвечать требованиям «удобства» звукового открытия и восприятия [19, 224].
Таким образом, необходимо дальнейшее исследование функциональной специфики просодии дискурса. Вполне очевидным является то, что изучение особенностей функционирования супрасегментных единиц на различных уровнях коммуникационной иерархии, использование просодии как средства оптимизации речевого замысла доказывает возможность определения специфики тональной, временной и динамической подсистем.
Высказывания точки зрения несут наиболее значимую в коммуникативном отношении информацию и маркируются интонационным выделением. Просодическими параметрами, имеющими потенциальную возможность служить средствами выделения, являются: максимальная высота тона в высказывании; максимальный тональный диапазон (на фокусной единице); прерывание шкалы; ядерный тон; пик громкости; повышение громкости на фокусной единице по сравнению с предшествующим элементом; понижение громкости на следующем за фокусной единицей элементе; пауза, предшествующая и следующая за фокусной единицей; протяжное произношение; увеличение скорости речи (см.: [4, 66]).
Мелодическое оформление политического дискурса, как отмечает Л. Постникова [10, 116], зависит от условий его реализации и от коммуникативных задач, стоящих перед оратором. Смысл сказанного в пределах интонационной группы определяется, как известно, комбинацией тональных уровней ее отдельных частей: предшкалы, шкалы, ядра. Ключевым для выражения смысла точки зрения является ядерный тон интоногруппы. Многие исследования в области публичной речи [10, 117; 12, 15; 15, 135] указывают на доминирование нисходящего тона, что делает речь более уверенной и весомой. Среди шкал наиболее частотными являются нисходящая и ровная.
Интонационные структуры британской академической публичной речи можно разделить на две группы в зависимости от коммуникативных стратегий, которые они реализуют: риторическое давление и коммуникативное сотрудничество [10, 116]. К интонационным структурам, реализующим риторическое давление, следует относить цепочки нисходящих тонов, сложный восходяще-нисходяще-восходящий тон и нисходящие тоны среднего и высокого уровней в сочетании с высокой ровной шкалой или скользящей шкалой, а также падающая шкала с резким прерыванием. Интонационные структуры, реализующие коммуникативное сотрудничество, могут быть представлены низким нисходящим тоном, ровным тоном среднего уровня и восходяще-нисходящим тоном; ровной шкалой среднего и низкого уровней и падающей [15, 323]. 
Наряду с мелодикой для выражения точки зрения существенное значение имеет ударение, дающее возможность выделять информационно более важные, сравнительно с другими слова. Изменение тонального уровня вместе с дополнительным ударением на самом важном слове образует коммуникационный центр высказывания. Кроме этого, в политическом дискурсе достаточно часто используется «подчеркнутая акцентуация», т.е. выделительные акценты располагаются на всех словах, которые необходимо подчеркнуть для более точной передачи смыслового содержания текста [10, 114].
Для выражения точки зрения говорящий целенаправленно использует такие параметры, как темп и паузация, которые влияют на результат смыслового восприятия коммуникативного акта, способствуя выделению значимых элементов. Стабильность темповой организации политического дискурса, доминирование пауз средней длительности, равномерная паузальная насыщенность  с минимальным количеством пауз хезитации свидетельствуют о высокой степени контроля над речью, что позволяет оратору влиять, убеждать, доказывать [10, 115].
Неотъемлемым просодическим параметром, функционирующим как определенный каркас в организации точки зрения, является ритм. Эффект ритмичности в публичной речи создается при помощи лексических повторов, синтаксического и акцентно-мелодического параллелизма. Ведущим средством ритмизации выступает акцентно-мелодический параллелизм, который выражается в идентичности акцентно-мелодической структуры интоногруппы, наличии одинакового количества ударных слогов и локализации ядерного тона преимущественно в конце интоногруппы [17, 13–20].
Таким образом, просодическая организация высказываний точки зрения характеризуется сложным взаимодействием всех компонентов интонации, в результате чего происходит перлокутивное воздействие на слушателя. Среди особенностей модификаций просодических компонентов, влияющих на достижение перлокутивного эффекта, можно выделить: ускорение и замедление темпа; ослабление и усиление интенсивности высказываний; частотную акцентуацию; контрастные перепады мелодического рисунка в коммуникативно-смысловых частях; создание неравномерного мелодического контура; окказиональное употребление психологических пауз и т.п.
Представляется также, что ведущими просодическими маркерами в англоязычном политическом дискурсе являются компоненты мелодики (распределение и разнообразие терминальных тонов, изменения ЧОТ, расширение/сужение диапазона и т.д.), вариативные реализации темпа, паузация, четкий ритм. Одним из главных факторов просодического воздействия является фразовая акцентуация. Также эффективным просодическим средством и действенным признаком речевого влияния наблюдается вариативность тональных уровней.
Примером использования просодии как доминирующего средства выражения точки зрения служит речь премьер-министра Великобритании Дэвида Камерона [20], произнесенная в Давосе (январь 2013), которая призвана привлечь внимание сообщества к современному положению ЕС и Европы в целом, а также роли Объединенного Королевства в происходящих процессах и побудить «группу восьми» к реальным изменениям:
Now yesterday I gave a speech setting out the UK’s place in Europe.
This is not about turning our backs on Europe – quite the opposite. This is about how we make the case for a more competitive, a more open, a more flexible Europe and how we secure the UK’s place within it. This is how I see it. Just over half of the EU countries are in the single currency, in the Euro. When you have a single currency you move inexorably towards a banking union, towards forms of fiscal union and that has huge implications for countries like the UK who are not in the Euro and frankly [never will be] are never likely to join. The club we belong to is changing. We can’t ignore this: change is underway and the debate about what this means, it is live, it is happening right now.
And as I said yesterday consent in the United Kingdom for the steps that have already been taken is wafer thin.
Now some just say well let these events unfold naturally. I say no. We should try and shape them in the UK’s national interest. Let us negotiate a new settlement for Europe that works for the UK and let’s get fresh consent for it. And it’s not just right for the United Kingdom, it is necessary for Europe. |Europe is /beingç\out com|peted,ç\out in|vested,ç \out |innovatedç and it is \timeç we \made the Euro|pean |Unionç an |engine for \growth,çnot a |source of |cost for \businessç and com|plaint from our \citizens.çç
Дискурс Дэвида Камерона является аргументативным с преобладанием рациональной аргументации. Аудиторы-информанты квалифицировали точку зрения, реализованную в анализированном высказывании, как официальную, коллективную, политическую, нейтральную, эксплицитно актуализированную (см.: [1]). Для ее выражения и усиления весомости политик использует целый набор риторических лексико-стилистических и просодических маркеров. В фрагменте семантически важные слова выделяются логическим ударением. Вместе с этим, достаточно часто употребляется риторический прием, называемый «правилом трёх», – … a more competitive, a more open, a more flexible Europe…; …out competed, out invested, out innovated… Высказывание точки зрения состоит из 4 интонационных структур, реализующих риторическое давление, – |Europe is /beingç\out com|peted,ç\out in|vested,ç \out |innovatedç, и уравновешивающих его 5 интонационных структур, реализующих коммуникативное сотрудничество, – and it is \timeçwe \made the Euro|pean |Unionçan |engine for \growth,çnot a |source of |cost for \businessç and com|plaint from our \citizensçç. Первый блок актуализирован посредством цепочки нисходящих тонов от низкого до высокого тональных уровней, придающих категоричность и убедительность, с увеличенной громкостью и ускоренным темпом произнесения, а также расширением тонального диапазона. Стратегическое значение имеет реализация второй части высказывания низкими нисходящими тонами и ровными шкалами среднего уровня, умеренными громкостью и темпом произнесения. Таким ритмико-мелодическим оформлением оратор как бы действительно приглашает содружество к кооперации. В целом высказывание характеризуется четкой ритмической организацией. Использованный комплекс просодических средств помогает оратору звучать уверенно, веско и доказательно, а также реализовать коммуникативное воздействие на аудиторию. Просодическое маркирование точки зрения осуществляется за счет выделения всего высказывания.
Также необходимо акцентировать внимание на том, что использование просодических маркеров выступает частью стратегии, которая вырабатывается с целью реализации эмоционально-прагматического потенциала (А. Калита [6]) точки зрения политика.
Таким образом, всестороннее изучение просодических средств актуализации политического дискурса и точки зрения в нем требует комплексного подхода с использованием новых методов анализа, что позволит повысить эффективность политической речи в современных условиях коммуникации.

Литература

• Алексієвець О.М. Провідні ознаки точки зору в англомовному політичному дискурсі // Функциональная лингвистика. 2011. №1. Т.1.
• Бацевич Ф.C. Нариси з лінгвістичної прагматики. Львів, 2010. 
• Беличенко Л.Г. Роль и место просодии в системе средств речевого воздействия (экспериментально-фонетическое исследование на материале английских публицистических текстов политического характера): автореф. дисс. на соискание уч. степени канд. филологических. наук: спец. 10.02.01. М., 1990. 
• БрантовС.А. Просодическая составляющая риторической аргументации в публичной речи (на материале британских лекций): дисс. ... кандидата филологических. наук: 10.02.04. Москва, 2004. 
• Калита А.А. Фонетичні засоби актуалізації смислу англійського емоційного висловлювання.  К., 2001. 
• Калита А.А. Актуалізація емоційно-прагматичного потенціалу висловлення.  Тернопіль, 2007. 
• Кубрякова Е.С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике // Дискурс, речь, речевая деятельность: функциональные и структурные аспекты: Сб. обзоров. М., 2000.
• Павлова Е.К. Политический дискурс в глобальном коммуникативном пространстве (на материале английских и русских текстов): автореф. дисс. на соискание уч. степени док. филологических. наук: спец. 10.02.20. М., 2010. 
• Постникова Л.В. Современный политический дискурс: социокультурный и просодический аспекты (на материале речей американских и российских президентов) / Л. В. Постникова // Научный Вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета. Серия «Современные лингвистические и методико-дидактические исследования». 2009. Вып. № 2 (12). 
• Постникова Л.В. Просодия политического дискурса в британской и американской лингвокультурах. М., 2011. 
• Потапова Р.К. Речевая коммуникация: От звука к высказыванию. М., 2012. 
• Смирнова О.Н. Просодический строй парламентской публичной речи (на материале выступлений в палате лордов и палате общин): автореф. дисс. на соискание уч. степени канд. филологических. наук: спец. 10.02.04. М., 2011. 
• Третьякова Т.П. Опыт лингвистического анализа аргументации в политическом диалоге [Электронный ресурс] // Коммуникация и образование. Сборник статей. СПб., 2004. Режим доступа:

 http://anthropology.ru/ru/texts/tretyakova_tp/educomm_15.html

• Федорів Я. Лінгвістичні моделі дискурсу публічних виступів: нариси із сучасних культурно-мовленнєвих практик. К., 2010. 
• Фрейдина Е.Л. Риторическая функция просодии (на материале британской академической речи): дисс. доктора филологических. наук: 10.02.04. М., 2005. 
• Цацура Е.А. Аспекты идеологических точек зрения в англо-американском массмедийном дискурсе: дисс. ... кандидата филологических. наук: 10.02.04. Иркутск, 2008.
• Шахбагова Д.А., Крюкова О.П. Об одном опыте анализа риторической организации текста на материале ораторской речи в американском варианте английского языка // Сборник научных трудов МГПИИЯ. 1980. Вып. 152.
• Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. – М., 2004. 
• Штакіна Л. Тональні конфігурації логіко-смислової динаміки дискурсу // Наукові записки. Випуск 96 (2). Серія: Філологічні науки (мовознавство): У 2 ч. Кіровоград, 2011.
• Cameron D. PM David Cameron’s speech to the World Economic Forum in Davos [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.number10.gov.uk/news/prime-minister-david-camerons-speech-to-the-world-economic-forum-in-davos/

---

Вербальное поведение и экономический дискурс: русская языковая личность
А.Б. Бушев
Филиал ФГБОУ ВПО «Санкт-Петербургский государственный инженерно-экономический университет» в г. Твери (Россия)

Verbal Behaviour and Economics Discourse: Russian Linguistic Personality
A.B. Bushev
Tver Branch of St. Petersburg State Engineering and Economic University (Russia)

Summery. The paper tackles the concepts of modern economics discourse in Russian. The later are discussed in synch with mentality changes. The paper sheds light on both the linguistic innovations and semantic ones, which are looked from the point of view of the conception of non-digested conceptual borrowing.
Резюме. Статья посвящена концептам русского экономического дискурса современности, рассматриваемым в связи с изменениями менталитета. Рассматриваются как собственно языковые, так и семантические инновации, заимствование концептов «в непереваренном виде».

Обращает на себя внимание принципиальная новизна исследуемого дискурса на русском языке, в устах русской языковой личности не имевшего аналогов до семидесятых годов двадцатого века. Так, в середине семидесятых годов в рамках Торговой палаты начали изучать маркетинговые идеи. Были переведены на русский язык работы, ставшие Библией маркетинга (например, классический учебник Ф. Котлера «Маркетинг»). Маркетинг был институализирован, приняты его идеи – продавать то, что потребляется, а не потреблять то, что производится. Сам маркетинговый подход был нов. Дальнейшее развитие характеризуют изменения в потреблении, развитие сервисной экономики, крушение социалистического планового хозяйства, отпуск цен и т.д., укоренение идеи потребителя, диктующего действия производителя, идея экономической свободы и частной собственности (бывшей табу, ее стыдливо заменяли личной собственностью еще при жизни  ныне живущих поколений).
Характерна смена парадигмы экономического мышления, смена концептов Для экономиста и управленца показательно возникновение нового менталитета, проявляющееся и в концептуальной сфере, и в сфере языковых знаков. Лишь последнее десятилетие динамики русского языка позволило выдвинуть достаточно продуктивную идею о заимствовании концептов в «непереваренном виде» (А.Д. Шмелев, И. Б. Левонтина, Анна А. Зализняк). Мы наблюдаем это в описании и обучении речевому поведению в экономическом дискурсе. Не только ряд терминов представляются новыми, могут являть собой варваризмы и заимствования, но и ряд понятий, ряд концептов, которые описывают эти термины, тоже инновационны, являются либо беспрецедентно новыми либо относятся концептам, стоящим за  «возвращенной лексикой» (Агаркова 2001, Бушев 2010, Бушев, Александрова 2011, Томашевская 2006).
Рассмотрим примеры из современного русского экономического дискурса.

 

Вышеприведенный текст ставит нас перед вопросом : воспринимается и понимается ли он как русский или состоит из пусть и переведенных, но непонятых концептов. Каковы категории профессионального и языкового мышления, необходимые для понимания профессионального экономического текста?!
Коммуникация служит задаче поддержания сообщества на уровне максимальной информационной и смысловой открытости для входящих в него людей. В современном мире говорят о глобализации -   постоянно идущем историческом процессе гомогенизации и универсализации мира, «размывании» национальных границ, вестернизации и универсализации культурных образов в «глобальной деревне». Исследователи все-таки прибегают к метафоре «салата», а не к метафоре «плавильного котла», описывая неравномерность глобализации и неоднородность западной культуры, принятой за стандарт.
В этом аспекте привлекает внимание исследователей связь языкового обучения с организационной культурой. Отметим саму дидактику методов организационной культуры.  Это кардинальная смена материалов для чтения, насаждение нового языка, новых понятий, ценностей, сравнений. Овладевать социокультурной компетенцией  необходимо от транслитерированных заимствований (брэндинг, мерчандайзинг), до прецедентных текстов, до восхождения к концептуальной системе (когнитивная система концептов: типа представлять, как иностранец вербализирует свое отношение к бизнесу). При этом культурные различия не есть барьер, а дополнительные возможности развития. Процесс аккультурации новых членов организации и  есть усвоение ими норм корпоративной культуры. Характерно само название работ типа Acculturation in the Workplace: Newcomers as Lay Ethnographers.
Среди механизмов передачи корпоративной культуры есть вербальные – как официальные, так и неофициальные.  В широком смысле надо предполагать как принято думать, учиться, меняться.
Показательные примеры развития языкового сознания русской языковой личности эпохи глобализации приводятся в серии наших работ, посвященных профессиональному экономическому лексикону и  вербальному поведению русской языковой личности  в современном русском экономическом дискурсе (Бушев 2010). Настоящий этап экономических преобразований в России характеризуется декларативным и фактическим отказом от административно-командного типа экономики и планирования, декларацией и внедрением принципов рыночного поведения, мышления. Так как собственных специалистов по рынку двадцать лет назад не было, широко  и порой заимствовались и индоктринировались принципы экономики государств с рыночным хозяйством. Несмотря на критику свободного рынка в последние годы, критику неприменимости модели западного экономического образования, образование типа программ MBA остается престижным и востребованным, а в ряде отраслей экономической деятельности – банковское дело, биржевое дело, маркетинг, франчайзинг – единственно возможным. Усвоение  знания осуществляется путем индоктринации концептов, критического заимствования  практики.
Так, любое определение маркетинга зиждется на следующих ключевых понятиях: needs, wants and demands, products, utility, value and satisfaction, exchange, transactions and relationships, markets, marketers. Показательно эквивалентны основные формы организации бизнеса  и их аналоги в отечественной деловой культуре - individual proprietorship, sole trader, sole proprietor, plc, franchising. Соответственно в  лексиконе появляются индивидуальный предприниматель, франшиза, хозяйственное общество, открытое акционерное общество или окончательно подзабытые коммандитное товарищество, товарищество на вере, фирма и т.д. Специфика банковского обслуживания выражается в тождественных ходовых концептах  - credit card, account debit card, electronic cash tills, computer on-line banking, merchant banks и кредитная карта, дебитовая карта, банкомат. Интернациональны концепты  «средства оплаты» чек, аккредитив, инкассо , cash, cheque, credit, standing order, hire purchase, коносамент = bill of lading,  инкассо, счет-фактура= invoice.
Основные концепты экономической науки стандартны– inflation , cost-pushinflation, demand-pullinflation, marketingmanagement, advertising, societalmarketing. Стратегии ценообразования лишь получают перевод в русском языке - cost-pluspricing, pricediscrimination,  pricingstrategies.
Так, например, пристальное внимание экономистов вызывает бенчмаркинг. В русском языке оказываются заимствованным как само слово, так и концепт. Бенчмаркинг как концепт впервые описывает Роберт Кэмп в своей первой книге по бенчмаркингу, появившейся в 1989 году.

Бенчмаркинг- техника сравнения с лучшим по профессии. Но это очень приблизительный эквивалент. Ведь этот концепт – звено нового менталитета в русском языке- менталитета стратегического менеджмента и рыночного администрирования.
Студент задается вопросом, какова методология бенчмаркинга – и получает ответ в Сети:

Поставив себя перед вопросом, каковы типы бенчмаркинга, обучаемый ведет поиск в Сети:

Приведем пример, как  понятийные категории, концепты русского экономического дискурса появляются в результате рецепции из англоязычного экономического дискурса. Так, понятие УТП – уникальное товарное предложение – калька английского unique selling point (USP) – впервые было введено в работе известного американского рекламиста Р. Ривса  «Реальность в рекламе».
Концепты экономического дискурса новы и сложны. Приведем пример, как сами концепты могут быть заимствованы. Так, нов и сложен концепт корпоративное управление. С учетом имеющихся определений данного понятия, можно выделить в качестве участников системы корпоративных отношений менеджеров, различные группы и категории акционеров и т.н. «другие заинтересованные группы» (кредиторы, персонал, партнеры, местные сообщества, власти и пр.), а в качестве основной задачи – обеспечение деятельности компании в интересах указанных участников этих отношений. Обратим внимание, что в вышеуказанном перечислении английский термин stakeholders получает эквивалент на русском: иные заинтересованные группы.  Двадцать лет назад бессмыслен был текст, подобный следующему: Задачей является реализация корпоративным секретарем своих основных функций – обеспечение созыва, подготовки и проведения общего собрания акционеров. До акционирования предприятий в эпоху перестройки вне вокабуляра и концептуального аппарата русской языковой личности находился, например, и столь простой сегодня концепт «владельцы контрольных пакетов акций».
Итак, в русском языке просто появляются общепринятые эквиваленты вышеназванных терминов, переводы их дефиниций. Это магистральный путь расширения концептуальной системы экономики в силу вышеуказанных условий. Характерной приметой времени в экономическом дискурсе русской языковой личности  выступает сегодня использование множества транслитерированных и транскрибированных терминов  из английского языка.
Характерна смена парадигмы экономического мышления, смена концептов. Обращает на себя внимание, что в экономическом дискурсе нет ссылок – за редким исключением – на отечественные работы периода послевоенного времени до начала перестройки. Работы Н. Д. Кондратьева о больших циклах оказались актуальнее работ армии экономистов, имевшихся в стране на момент объявленного перехода к свободному рынку. Показательна широкая рецепция работ Чикагской школы,  понятийных категорий монетаризма в современных учебниках по экономической теории.
На языковом уровне это проявляется в многочисленных транслитерациях (кейс-стади, транзакция, супервизирование, бренд, маркетинг-менеджмент, дилеры, дистрибьюторы, холдинг, логистика, трейд-маркетинговые акции, промоакция, мерчандайзинг…)
Характерно формирование гибридных терминов, содержащих экзотизмы, показательна неясность понятий, скрывающихся за широко применяемыми аббревиатурами: CRM-система, PR-акции, в2в, BTL-деятельность, FMCG-холдинг, CEO, именами собственными или эпонимами   Nikkei, Dow-Jones average, London Stock Exchange, AMEX, New York Stock Exchange, Clearing House.
Впечатление текста переводного характера создаетcя у читателя благодаря использованию калек: ориентация, продвинутый, позиционирование, стратегическое видение, клиент-центрированный, корпоративная культура, идентификация, установление контактов с потребителями, укрепление лояльности потребителей, агенты, делегирование полномочий, скорректировать имидж, потребительская панель, ранжирование поставщиков, аспекты лояльности в бизнесе.
Концепты экономического дискурса новы и сложны. Приведем пример, как сами концепты могут быть заимствованы. Так, нов и сложен концепт корпоративное управление. С учетом имеющихся определений данного понятия, можно выделить в качестве участников системы корпоративных отношений менеджеров, различные группы и категории акционеров и т.н. «другие заинтересованные группы» (кредиторы, персонал, партнеры, местные сообщества, власти и пр.), а в качестве основной задачи – обеспечение деятельности компании в интересах указанных участников этих отношений. Обратим внимание, что в вышеуказанном перечислении английский термин stakeholders получает эквивалент на русском: иные заинтересованные группы.  Двадцать лет назад бессмыслен был текст, подобный следующему: Задачей является реализация корпоративным секретарем своих основных функций – обеспечение созыва, подготовки и проведения общего собрания акционеров. До акционирования предприятий в эпоху перестройки вне вокабуляра и концептуального аппарата русской языковой личности находился, например, и столь простой сегодня концепт «владельцы контрольных пакетов акций».
Наряду с общераспространенными терминами (например, спрос) обращает на себя внимание терминологическая перенасыщенность экономического дискурса узкоспециальными, малопонятными терминами:
В соответствии с вступившим в силу в декабре 2004 г. Приказом федеральной службы по финансовым рынкам, российские биржи должны разработать и принять новые правила листинга, которые, в частности, предусматривают, что для включения в котировальные листы категории А первого и второго уровней их эмитенты обязаны соблюдать наиболее важные из рекомендаций Кодекса корпоративного поведения.
Характерно также большое количество имен собственных, эпонимов, многочисленное количество  упоминаний различных теорий (экономический империализм, теория институционализма, продолжатели Хайека, неоклассики, кейнсианство, чикагская школа, Фридмен, модель Харрода–Домара, модель ISLM, вальрасианская теория равновесия, новая теория роста Ромера и Лукаса и т.д.). При этом опыт понимания таких текстов показывает, что прецедентные имена и тексты, воспринимаемые говорящим в качестве коллективного знания  адресатов и адресантов этого вида медийного дискурса, не всегда понятны реципиенту текстов, имеют индивидуальные значения в индивидуальном лексиконе.
Особенности дискурса – новизна, большое количество заимствованных мировых идей и концептов, проявляющихся в заимствовании терминов, транслитерации, калькировании, неясность семантики общих терминов, характерная для социального дискурса в целом («laissez faire», «кейнсианство» понимаются по-разному разными исследователями). Экономистам, выступающим с объяснениями и прогнозами в масс-медиа, справедливо адресуются упреки в сложности, непонятности текстов СМИ. С этим связаны и переводческие трудности – необходимость избегать нагромождения транслитераций, толковать эпонимические названия, понимать семантику термина.
Злоупотребление англоязычной терминологией порой маскирует отсутствие самостоятельного мышления, усвоение истин извне, без критической оценки, пустоту речи, скрывающуюся за оригинальным, не всегда доступным декодированию «фасадом»: легальность, легитимность, промоушен,  комиссионер, индемнитет, ратификация, конвенционный, компетенция, консигнация, консорциум, контрагент, контракт «продакшн шеринг», контроферта, конъюнктура, котировка, транзиция, лаг, ликвидность, либерализация, лизинг, ликвиды, лимиты…
Переводоведческую проблему представляет перевод  неассимилированных слов и заимствований. Характерной приметой выступает сегодня использование множества транслитерированных и транскрибированных терминов  из английского языка дисбурсментский счет, аудит= ревизия, авуары= денежные средства, акт сюрвейера= наблюдателя, супервизирование, аутсайдер, диверсификация экспортной базы, ликвидность, банковская интервенция, консорциум, холдинг, банк-ремитент, бартер, бенефициар, брокер, брокераж, чартер, валоризация, капитализация, толлинг,  дисконт, тендер, клиринг, менеджер, маркетинг, брэндинг, франчайзинг, франшиза, лизинг, мониторинг,  мерчандайзер, варрант, котировка, локаут, преференциальные льготы, ноу-хау лицензиара, брокерские операции, консигнационные операции, онкольная операция (on call), опцион, бонусное отчисление,  банк, расположенный в оф-шорном финансовом центре, хеджер, фондовый рынок, гудвил, консолидированный, солидарный, субсидиарный, консигнационный агент, флуктуации рынка,  маржинальный доход, лицензия, депозитарий, детеншен, дилер, риэлтер, дистрибьютер, дивиденд, дисконтер, ипотека, презентация, консенсус,  рецессия, римесса (remittance),  роялти, свинг, свог, тайм-чартер, тарифы, таксатор (tax-collector), тендер, терминал, транзит,  трансферт,  фондирование, форфейтинг,  фри-аут, хайринг,  инжиниринг.
Подобно транслитерации варваризмов к сходным семантическим явлениям  в газетах  мы относим необоснованно частое и не вызванное объективными потребностями речевого поведения калькирование англоязычных терминов, особенно терминов–словосочетаний: валюта, привязанная к доллару(currency pegged to dollar), расширять продажу (expand = extend sales), платеж против аккредитива (payment against a L/C), оценка по критерию цена-качетво (cost effectiveness = рентабельность), одобренный банк (approved bank), длинные кредиты (long money), колеблющаяся валюта (fluctuating currency), свободно плавающая валюта (freely floating currency), пролонгированный (продленный вексель) (extended = prolonged bill), эскалация цен (price escalation).
Необходимость объяснительного перевода может быть связана с недостаточной популярностью транслитерированного заимствованного термина:
Бидер = участник торгов
Бэквардэйшн = биржевая игра на повышение
Дамнификация = причинение ущерба( damnification)
Демпинг = dumping= продажа товаров по искусственно заниженным ценам, например, с целью проникновения на рынок
Деривативы, дериваты – производные финансовые инструменты, например, опционы, фьючерсы
Дивиденд= часть прибыли предприятия, распределяемая между акционерами
Ремитент=  лицо, на чье имя переводится вексель
Франчайзинг = форма предпринимательства, при которой крупные корпорации – франчайзеры - привлекают мелкие фирмы – франчайзи – для сбыта своей продукции
Фьючерс = срочная сделка купли-продажи биржевых товаров по действующим ценам с оплатой в будущем
Фрахт = плата за перевозку груза водным или воздушным путем
Оценим потенциал метафоризации при создании терминов (семантический способ словообразования), нуждающийся в расширительном толковании реалии на русском языке при вхождении в концептуальную систему языка:
Flower bond амер. «цветочная облигация», казначейская облигация, принимаемая налоговыми властями в уплату налогов на наследство по номинальной стоимости
Chinese wall «китайская стена» - разграничение функций между отделами брокерской компании, занятыми инвестиционной деятельностью, и отделами, занимающимися куплей-продажей ценных бумаг
Daisy chain «гирлянда», фиктивная торговля ценными бумагами между дилерами
Golden hello вознаграждение, выплачиваемое фирмой для привлечения ведущего сотрудника конкурирующей фирмы
Golden handcuffs – соглашение между брокером и брокерской фирмой, по которому брокер при переходе на другую фирму обязан вернуть значительную часть вознаграждения, полученного на данной фирме
Linkage = линкидж – покупка/продажа контрактов на одной бирже с последующей покупкой /продажей на другой
Fill-or-kill order – приказ брокеру купить или продать финансовый инструмент , который должен быть немедленно исполнен или аннулирован
Bulldog securities= ценные бумаги «бульдог», выпущенные на лондонском рынке нерезидентами
Sweetener = «подсластитель», повышение привлекательности ценной бумаги
Ошейник – фиксированный максимум и минимум процентной ставки  в облигационном займе
Даун-тик – сделка с ценными бумагами ниже цены предыдущей следки
Облигация кролик – с реинвестиционым купоном, облигации матильда, матадор, голубые фишки, быки, медведи, золотой парашют…Примеры могут быть легко продолжены.
При изучении макроэкономический дискурс в масс-медиа нами исследуются как  ключевые концепты, так и инновационные концепты, метафоры, эвфемизмы (Бушев, Александрова 2011).
Сегодня невозможно ограничиться национальными и переводными фрагментами экономического дискурса. От переводных терминов  мы поднимаемся к заимствованным концептам. Достаточно посмотреть на концепты, связанные с экономическим кризисом (subprime, bailout, austerity),  с маркетингом (uniquesellingfeatures,profile, product), с трастом (trustee), с ценными бумагами (listing).
Происходит расширение знаний по экономической теории –  среди поля идей уже студента появляются такие имена, как, например, П. Самуэльсон, О. Гилви, Ф. Котлер, Е. Гайдар, А. Гринспен, У. Баффет, Д. Джуран, П. Друкер. Л. Саммерс, Р. Брэнсон, Дж.  Штиглиц, П. Кругман – и этот список открыт.
Литература
1. Агаркова, Н. Э. Концепт «деньги» как фрагмент английской языковой картины мира (на материале американского варианта английского языка) Автореф. дис. . канд. филологических. наук. Иркутск, 2001.  16.с. 250 с.
2. Бушев А. Б. Русская языковая личность профессионального переводчика. Дисс…. д-ра филологических. наук. Москва, 2010.
3. Бушев А. Б., Александрова С. К.  Метафоризации дискурса экономического кризиса//Инновационные технологии бизнес-комуникаций: стратегии и тактики. Материалы международной научно-практической конференции (25 ноября2011 г.) Серия «Коммуникативные исследования. Выпуск 7. М.: НИУ ВШЭ, 2011. С. 126-134
4. Томашевская К. В. Концептосфера экономики в разножанровых текстах Электронный ресурс. / К. В. Томашевская // Проблемы современной экономики. 2006. - № 1 (17).- http://www.m-economy.ru/art.php3?artid=21374 (14 января 2008).

---

Hiranyagarbhah: The Analysis of ‘word’ as counterpart to ‘Higgs Boson’
and ‘God’s Particle’
Ratnesh Dwivedi
Amity University,India

Introduction:The analysis of word and sukta
Hiraṇyagarbha  literally the 'golden womb' or 'golden egg', poetically rendered 'universal germ') is the source of the creation of the Universe or the manifested cosmos in Indian philosophy, it finds mention in one hymn of the Ṛkveda (RV 10.121), known as the 'Hiraṇyagarbha Sūkta', suggesting a single creator deity(verse 8: yo deveṣv ādhi devā eka āsīt, Griffith: "He is the God of gods, and none beside him."), in the hymn identified as Prajāpati.
The Upaṇiṣad calls it the Soul of the Universe or Brahman, and elaborates that Hiraṇyagarbha floated around in emptiness and the darkness of the non-existence for about a year, and then broke into two halves which formed the Svarga and the Pṛthvi.
In classical Purāṇic Hinduism, Hiraṇyagarbha is a name of Brahmā, so called because he was born from a golden egg (Manu Smṛti 1.9), while the Mahābhārata calls it the Manifest.
Creation
Matsya Purāṇa (2.25-30) gives an account of initial creation. After Mahāprālaya, the great dissolution of the Universe, there was darkness everywhere. Everything was in a state of sleep. There was nothing, either moving or static. Then Svayambhu, Self-manifested Being arose, which is a form beyond senses. It created the primordial waters first and established the seed of creation into it. The seed turned into a golden womb, Hiraṇyagarbha. Then Svayambhu entered in the egg, and it is called Vishnu because of entering. Brahmāṇḍa Purāṇ (1.4.25) says that it is called as Viṣṇu because it pervades the whole Universe.
The Nārāyaṇa Sūkta exclaims that everything that is, visible or invisible, all this is pervaded by Nārāyaṇa within and without.
The Īśvara Upaniṣad says that the universe is pervaded by Īśvara (God), who is both within and without it. He is the moving and the unmoving, He is far and near, He is within all these and without all these.
The Vedānta Sūtra further states that Brahman is That from Whom this Universe proceeds, in Whom it subsists, and to Whom, in the end, it returns.
The Saṃkhya school holds that there are only two primary principles, Puruṣa and Prākṛti, and creation is only a manifestation or evolution of the constituents of Prākṛti due to the action of Puruṣa's Consciousness.
The Mahābhārata states that Nārāyaṇa alone was in the beginning, who was the pious of principles of creation, sustenance, and dissolution (also known as the Hindu Trinity of Brahmā, Viṣṇu and Śiva) - the Supreme Hari, multi-headed, multi-eyed, multi-footed, multi-armed, multi-limbed. This was the Supreme Seed of all creation, subtler than the subtlest, greater than the greatest, larger than the largest, and more magnificent than even the best of all things, more powerful, than even the wind and all the gods, more resplendent than the Sun and the Moon, and more internal than even the mind and the intellect. He is the Creator, the Father Supreme.
The Manu Smriti says: In the beginning, all this existence was one undifferentiated, unmanifested, indefinable, unarguable and unknown in every way. From this condition arose the Universe of 'name and form' (Sanskrit: nāmarūpa), through the medium of the Self-existent Creator, Svayambhu.
Hiraṇyagarbha Sūkta
The Hiraṇyagarbha Sūkta of the Ṛigkveda declares that God manifested Himself in the beginning as the Creator of the Universe, encompassing all things, including everything within Himself, the collective totality, as it were, of the whole of creation, animating it as the Supreme Intelligence.
Sanskrit Verse

hiraṇyagarbhaḥ samavartatāgre bhūtasya jātaḥ patirekāsīta |
sa dādhāra pṛthvīṃ dhyāmutemāṃ kasmai devāyahaviṣā vidhema ||

ya ātmadā baladā yasya viśva upāsate praśiṣaṃ yasyadevāḥ |
yasya chāyāmṛtaṃ yasya martyuḥ kasmai devāyahaviṣā vidhema ||
yaḥ prāṇato nimiṣato mahitvaika idrājā jagato babhūva |
ya īśe asya dvipadaścatuṣpadaḥ kasmai devāya haviṣāvidhema ||

 

yasyeme himavanto mahitvā yasya samudraṃ rasayā sahāhuḥ |
yasyemāḥ paradiśo yasya bāhū kasmai devāya haviṣāvidhema ||

yena dayaurugrā parthivī ca darḻhā yena sava satabhitaṃ yenanākaḥ |
yo antarikṣe rajaso vimānaḥ kasmai devāyahaviṣā vidhema ||

yaṃ karandasī avasā tastabhāne abhyaikṣetāṃ manasārejamāne |
yatrādhi sūra udito vibhāti kasmai devāyahaviṣā vidhema ||

āpo ha yada barhatīrviśvamāyana garbhaṃ dadhānājanayantīragnima |
tato devānāṃ samavartatāsurekaḥkasmai devāya haviṣā vidhema ||

yaścidāpo mahinā paryapaśyada dakṣaṃ dadhānājanayantīryajñama |
yo deveṣvadhi deva eka āsīta kasmaidevāya haviṣā vidhema ||

 

mā no hiṃsījjanitā yaḥ parthivyā yo vā divaṃsatyadharmā jajāna |
yaścāpaścandrā barhatīrjajānakasmai devāya haviṣā vidhema ||

parajāpate na tavadetānyanyo viśvā jātāni pari tābabhūva |
yatkāmāste juhumastana no astu vayaṃ sayāma patayorayīṇāma ||

Translation
In the beginning was the Divinity in his splendour, manifested as the sole Lord of land, skies, water, space and that beneath and He upheld the earth and the heavens.
Who is the deity we shall worship with our offerings?
It is that who bestows soul-force and vigor, whose guidance all men invoke, the Devas invoke whose shadow is immortal life and death.
Who is the deity we shall worship with our offerings?
It is that who by His greatness became the One King of the breathing and the seeing, who is the Lord of man and bird and beast.
Who is the deity we shall worship with our offerings?
It is that through whose glory the snow-clad mountains rose, and the ocean spread with the river, they say. His arms are the quarters of the sky.
Who is the deity we shall worship with our offerings ?
It is that through whom the heaven is strong and the earth firm, who has steadied the light and the sky's vault, and measured out the sphere of clouds in the mid-region.
Who is the deity we shall worship with our offering?
It is that to whom heaven and earth, placed in the light by his grace, look up, radiant with the mind while over them the sun, rising, brightly shines.
Who is the deity we shall worship with our offerings?
When the mighty waters came, carrying the universal germ, producing the flame of life, then dwelt there in harmony the One Spirit of the Devas.
Who is the deity we shall worship with our offerings?
It is that who in its might surveyed the waters, conferring skill and creating worship - That, the God of gods, the One and only One.
Who is the deity we shall worship with our offerings?
Mother of the world - may that not destroy us who with Truth as his Law made the heavens and produced waters, vast and beautiful.
Who is the deity we shall worship with our offerings?
Lord of creation! No one other than thee pervades all these that have come into being.
May that be ours, for which our prayers rise, may we be masters of many treasures!
-- (RV 10:121) [Ralph T.H Griffith]

1. HIRANYAGARBHA was present at the beginning ; when born, he was the sole lord of created beings; he upheld this earth and heaven,
-let us offer worship with an oblation to the divine KA.
2. (To him) who is the giver of soul, the giver of strength, Whose commands all (beings), even the gods obey, Whose shadow is immortality, whose (shadow) is death,
-let us offer worship with an oblation to the divine KA.
3. (To him) who, by his greatness, has verily become the sole king of the breathing and seeing world, who rules over this aggregate of two-footed and four-footed beings,-
let us offer Worship with an oblation to the divine KA.
4. Through whose greatness these snow-clad (moun- tains exist), whose property men call the ocean with the rivers, whose are these quarters of space, whose are the two arms,
--let us offer worship with an oblation to the divine KA.
5. By whom the sky was made profound and the earth solid, by Whom heaven and the solar sphere were fixed, who was the measure of the water in the firmament,-
let us offer worship with an oblation to the divine KA.
6. Whom heaven and earth established by his pro- tection, and, shining brightly, regarded with their mind, in whom the risen sun shines forth,
-let us offer worship with an oblation to the divine KA.
7. When the vast waters overspread the universe containing the germ and giving birth to AGNI, then was produced the one breath of the gods,
-let us offer worship with an oblation to the divine KA.
8. He who by his might beheld the waters all around containing the creative power and giving birth to sacrifice, he who among the gods was the one supreme god,-
let us offer worship with an oblation to the divine KA.
9. May he do us no harm who is the parent of the -earth, or who the unerring support (of the world) begat the heaven, and who generated the vast and delightful waters,
-let us offer worship with an oblation to the divine KA.
10. No other than thou, PRAJAPATI, hast given existence to all these beings ; may that object of our desires for which we sacrifice to thee be ours, may we be the possessors of riches.
[H.H.Wilson]

Encyclopedia Britanica:What it says

•          TITLE: Indian philosophy
SECTION: The principles underlying macrocosm and microcosm
...attempts were made to correlate different macrocosmic principles with corresponding microcosmic principles. The manifested cosmos was correlated with the bodily self; the soul of the world, or Hiranyagarbha, with the vital self; and Ishvara, or God as a self-conscious being, with the thinking self. The transcendent self and brahman as bliss are not...
Hiranya Grabhah(The Golden Womb)-Analytical Study
VYAHRITHIES:  The statements:
a)Bhooh b)Bhuvah c)Suvah d)Maha.
Meditation No.1.a) World b)Sky c)Nextworld d)Sun. Meditation No.2,a)Fire  b)Air  c)Sun d)Moon.
Meditation No.3.a)Rik  b) Saman  c)Yajus d)Om
Meditation No.4 a)Prana b)Apana c)vyana d)Food.

Above  mentioned four arethemselves four-fold and  the four vyahrithies (the statements) are each four in member.He who knows these  knows Brahman. All the Devas carry offerings unto him.When we represent all that has been described as far as a mathamadicaltable, It becomes clear that the four statements are each described in four different ways. As for an example (a) Bhooh is World, Fire, Rik and Prana.

Allthese 16 items together ( 4X4 ) together constitute the total universe, both the manifest and unmanifest, the graoss and the subtle, the matter-form and the energy-potentialities. This totally represented by the term HIRANYAGARBHAIN the Vedic literature and here we are told that anUpasaka (one who Learns) whois able to meditateupon the implications of these four groups of four each, becomes identified with the totality and in his maturity he will certainly come to experience at once all the joys of the world.

"All the GODS carry offerings unto HIM. The word Deva generally translated asGod  comes from a root meaning ' to ILLUMIN' (Dyothanat Deva). Thusin vedantic literature, Deva is used toindicate the organs-of-perception which convey the impulses from the external world to the mind and intellect.All the learners whohasbecomefully identified with total mind and intellect, HIRANYAGARBHA naturally comes into existance  all the joys of all individuals who experiencein their lives a veriety of happiness through their sense-organs.

To express the idea of the sense perceptions as the sense-organs carrying offerings from the external world, in the formof  their experiences to the mind-and-intellect,has a beauty of gorgeous at its best.

In THE Ganesha Hymn SUKLAM BHARADHARAM.. , "PRASANNAVADANAMDHYAYE" means pray with the satisfaction of sense-organs to get the early fruits and in Vakrathunda mahakayam........KURVANTHU NAMATHE DEVA SARVAKAARYESU SARVADAA means in all my deeds, always bestow the best fruits.

http://www.hinduwebsite.com/brahmanaspects.asp
Hiranyagarbha: He is the World Soul (Mahan Atma), the Cosmic Egg, that arises out of cosmic waters and engages Himself in the creation of forms and beings. He is the First Born (prathamaja), who manifests forms that are already contained in Him.
He is the Sutratman (the soul of a necklace) the thread on which all beings and all the worlds (the world of the devas, of the ancestors, of the humans, of the demons etc) are strung like beads in a necklace.
While Iswara is the causative principle (karanabhutam), Hiranyagarbha is the dynamic or the active principle (kriyabhutam or karyabhutam). He is also called Brahma who as the creative and dynamic principle uses the forms existing in Him and brings forth the Beings.
The word 'brah' means “bursting out or bringing forth” and 'ahm' means ego. Brahma is therefore he who brings forth many 'ahms' or egos or beings into this world using his divine power and matter and pouring life (breath) into them. Hiranyagarbha is not an eternal being, but comes into existence at the beginning of creation and becomes dissolved in Iswara at the end of creation.
http://www.mythfolklore.net/india/encyclopedia/hiranyagarbha.htm
HIRANYAGARBHA. [Source: Dowson's Classical Dictionary of Hindu Mythology] 'Golden egg' or 'golden womb.' In the Rigveda Hiranyagarbha "is said to have arisen in the beginning, the one lord of all beings, who upholds heaven and earth, who gives life and breath, whose command even the gods obey, who is the god over all gods, and the one animating principle of their being." According to Manu, Hiranyagarbha was Brahma, the first male, formed by the indiscernible eternal First Cause in a golden egg resplendent as the sun. "Having continued a year in the egg, Brahma divided it into two parts by his mere thought, and with these two shells he formed the heavens and the earth; and in the middle he placed the sky, the eight regions, and the eternal abode of the waters."
http://www.taracentre.com/glossary.shtml
The shining being in whom the whole universe lives in its dormant state. Hiranyagarbha is also known as Brahma, the creator.
http://en.wikipedia.org/wiki/Brahman
In the Rig Veda, Brahman gives rise to the primordial being Hiranyagarbha that is equated with the creator God Brahmā. The trimurti can thus be considered a personification of hiranyagarbha as the active principle behind the phenomena of the universe.
http://www.sivanandadlshq.org/glossary.htm
HIRANYAGARBHA: Cosmic intelligence; the supreme lord of the universe; cosmic mind.
http://atomicshakespeare.com/word/search.jsp?keyword=Hiranyagarbha
Keyword search of the Upanishads for 'hiranyagarbha'.
Isa Upanishad: Chapter I: Verse 12-14
Into a blind darkness they enter who worship only the unmanifested prakriti; but into a greater darkness they enter who worship the manifested Hiranyagarbha.
One thing, they say, is obtained from the worship of the manifested; another, they say, from the worship of the unmanifested. Thus we have heard from the wise who taught us this.
He who knows that both the unmanifested prakriti and the manifested Hiranyagarbha should be worshipped together, overcomes death by the worship of Hiranyagarbha and obtains immortality through devotion to prakriti.
Svetasvatara Upanishad: Chapter: III: Verse 4
He, the omniscient Rudra, the creator of the gods and the bestower of their powers, the support of the universe, He who, in the beginning, gave birth to Hiranyagarbha-may He endow us with clear intellect!
Svetasvatara Upanishad: Chapter: III: Verse 7
The Supreme Lord is higher than Virat, beyond Hiranyagarbha. He is vast and is hidden in the bodies of all living beings. By knowing Him who alone pervades the universe, men become immortal.
Svetasvatara Upanishad: Chapter: V: Verse 2
He, the non-dual Brahman, who rules over every position; who controls all forms and all sources; who, in the beginning, filled with knowledge the omniscient Hiranyagarbha, His own creation, whom He beheld when He (Hiranyagarbha) was produced-He is other than both knowledge and ignorance.
Svetasvatara Upanishad: Chapter: IV: Verse 2
That Supreme Self is Agni (Fire); It is Aditya (Sun); It is Vayu (Wind); It is Chandrama (Moon). That Self is the luminous stars; It is Hiranyagarbha; It is water; It is Virat.
Svetasvatara Upanishad: Chapter: IV: Verse 12
He, the creator of the gods and the bestower of their powers, the Support of the universe, Rudra the omniscient, who at the beginning gave birth to Hiranyagarbha-may He endow us with clear intellect!
Brihadaranyaka Upanishad: Part One: Chapter II: The Process of Creation: Verse 2
Water, verily, is arka. What was then like froth on the water became solidified; that was earth. After the earth was created, Hiranyagarbha was tired. From Him, thus fatigued and heated, came forth His essence as brightness. That was Fire.
Brihadaranyaka Upanishad: Part One: Chapter III: The Prana: Its Glories and Redeeming Power: Verse 28
Whatever objects this chanter, endowed with such knowledge, desires for himself or for the sacrificer, he obtains by his chanting. This [meditation] by itself wins the world (Hiranyagarbha). He who thus knows the saman (the prana, or vital breath)-for him there is no fear of not being admitted into that world.
Brihadaranyaka Upanishad: Part One: Chapter V: Manifestations of Prajapati: Verse 20
The divine vital breath from water and the moon permeates him. And, verily, that is the divine vital breath which, whether moving or not moving, neither feels pain nor is injured. He who knows this becomes the self of all beings. As is this deity (Hiranyagarbha), so is he. And as all beings honour this deity, so do they honour him. Howsoever creatures may grieve, that grief of theirs remains with them but only merit goes to him. No demerit ever goes to the gods.
Brihadaranyaka Upanishad: Part Two and Four: Chapter VI: The Line of Teachers: Verse 3
Sanaga from Parameshthin (Viraj). Parameshthin from Brahma (Hiranyagarbha). Brahman is self-born (eternal). Salutation to Brahman.
Brihadaranyaka Upanishad: Part Three: Chapter VI: Yajnavalkya and Gargi (I): Verse 1
Then Gargi, the daughter of Vachaknu, questioned him. "Yajnavalkya ," said she, "if all this is pervaded by water, by what, pray, is water pervaded?" "By air, O Gargi." "By what, pray, is air pervaded?" "By the sky, O Gargi." "By what is the sky pervaded?" "By the world of the gandharvas, O Gargi." "By what is the world of the gandharvas pervaded?" "By the world of the sun, O Gargi. "By what is the world of the sun pervaded?" "By the world of the moon, O Gargi." "By what is the world of the moon pervaded?" "By the world of the stars, O Gargi." "By what is the world of the stars pervaded?" "By the world of the gods, O Gargi." "By what is the world of the gods pervaded?" "By the world of Indra, O Gargi. "By what is the world of Indra pervaded?" "By the World of Virij, O Gargi. "By what is the World of Virij pervaded?" "By the World of Hiranyagarbha, O Gargi." "By what, pray, is the World of Hiranyagarbha pervaded?" "Do not, O Gargi," said he, "question too much, lest your head should fall off. You are questioning too much about a deity about whom we should not ask too much. Do not ask too much, O Gargi." Thereupon Gargi, the daughter of Vachaknu, held her peace.
Brihadaranyaka Upanishad: Part Three: Chapter IX: Yajnavalkya and Vidaghdha: Verse 9
Yajnavalkya said: "Concerning this some say: 'Since the air blows as one substance, how can it be one and a half (adhyardha)?' The answer is: It is one and a half because by its presence everything attains surpassing glory (adhyardhnot)." "Which is the one God?" "The vital breath (Hiranyagarbha); it is Brahman which is called That (Tyat)."
Brihadaranyaka Upanishad: Part Four: Chapter III: Investigation of the Three States: Verse 33
He who is versed in the Vedas, sinless and free from desire. The bliss in the World of Prajapati, multiplied a hundred times, makes one measure of bliss in the World of Brahma (Hiranyagarbha), as also O one who is versed in the Vedas, sinless and free from desire. This, indeed, is the supreme bliss. This is the state of Brahman, O Emperor," said Yajnavalkya.
Brihadaranyaka Upanishad: Part Four: Chapter IV: Death and the Hereafter: Verse 4
"And just as a goldsmith takes a small quantity of gold and fashions out of it another-a newer and better-form, so does the self, after throwing off this body, that is to say, after making it unconscious, fashion another-a newer and better-form, suited to the Manes, or the gandharvas, or the gods, or Viraj, or Hiranyagarbha, or other beings.
Brihadaranyaka Upanishad: Part Six: Chapter II: The Process of Rebirth: Verse 15
"Those even among householders who know this, as described and those too who, living in the forest, meditate with faith upon the Satya Brahman (Hiranyagarbha), reach the deity identified with flame, from him the deity of the day, from him the deity of) the fortnight in which the moon waxes, from him the deities of the six months during which the sun travels northward, from them the deity identified with the world of the gods (devaloka), from him the sun, from the sun the deity of lightning. Then a being created from the mind of Hiranyagarbha comes and leads them to the worlds of Brahmin. In those worlds of Brahma they become exalted and live for many years. They no more return to this world.
Brihadaranyaka Upanishad: Part Six: Chapter V: The Line of Teachers: Verse 4
...Tura, the son of Kavashi, from Prajapati (Hiranyagarbha). Prajapati received this knowledge from his relationship to Brahman (the Vedas). Brahman is self-existent. Salutation to Brahman.
Mundaka Upanishad: Part One: First Mundaka: Chapter II: Verse 11
But those wise men of tranquil minds who lives in the forest on alms, practising penances appropriate to their stations of life and contemplating such deities as Hiranyagarbha, depart, freed from impurities, by the Path of the Sun, to the place where that immortal Person dwells whose nature is imperishable.
http://www.britannica.com/eb/topic-266775/Hiranyagarbha
The manifested cosmos was correlated with the bodily self; the soul of the world, or Hiranyagarbha, with the vital self; and Isvara, or God as a self-conscious being, with the thinking self.
http://www.theosociety.org/pasadena/etgloss/hi-hz.htm
Hiranyagarbha (Sanskrit) [from hiranya imperishable substance, golden garbha womb, embryo, fetus, also the interior of anything, hence a temple] Golden egg or womb; the matrix of imperishable substance. "The luminous 'fire mist' or ethereal stuff from which the Universe was formed" (TG 142); applied to Brahma, described in the Rig-Veda as born from a golden egg formed out of the seed deposited in the waters when they were produced as the first vikaras of the Self-existent; according to Manu (1:9) this seed became a golden egg, resplendent as the sun, in which the self-existent Brahman while remaining transcendent in its higher parts, evolved into Brahma the Creator, who is therefore regarded as a manifestation of the Self-existent. Having continued a year in the egg, Brahma divided it into two parts by his mere thought, and with these two he formed the heavens and the earth; and in the middle he placed the sky, the eight regions, and the eternal abode of the waters.
http://www.hinduwebsite.com/24principles.asp
According to the Bhagavad gita, the Purusha enters the Prakriti and manifests the entire creation. At the human level, the purusha is compared symbolically with a man and the Prakriti with a woman. At the microcosmic level a union between the two indeed leads to the creation of a new being, which can be compared to the Hiranyagarbha (the golden embryo) at the microcosmic level.
http://www.yogamag.net/archives/1996/bmar96/expdiv.shtml
Garbha means 'womb'. Some people call it the golden egg, but the literal translation is the golden womb. The womb is an attribute of the feminine body. So even the vedic tradition speaks of hiranyagarbha as the original God, as the original guru, as the original deity.
The first person to come forth from the hiranyagarbha was Narayana. Narayana is life. When a baby comes out of the womb there is life. The aspect of Narayana is the life force that takes birth from the golden womb. From Narayana came creation – Brahma. Brahma became prominent. From Nara-yana came the power of sustenance – Vishnu. Vishnu became prominent. From Narayana came the power of transmutation and transformation – Shiva. Shiva became prominent. They formed the trinity. But that trinity is of the manifest nature only, not the seed nature. The seed nature is hiranyagarbha.
There is no image of hiranyagarbha. Narayana has name, form and quality. Brahma has name, form and quality. Vishnu has name, form and quality. Hiranyagarbha has no name, form or quality. The only symbol that is used to describe hiranya-garbha is a golden egg, and even that is wrong because garbha means womb not egg.
http://www.babylon.com/definition/World Egg/Russian
According to the Laws of Manu, hiranyagarbha "is Brahma the first male formed by the undiscernible Causeless cause in a 'Golden Egg resplendent as the Sun,' " (SD 1:89). The Rig-Veda says that the incomprehensible divine germ of our universe, " 'the one Lord of all beings . . . the one animating principle of gods and man,' arose, in the beginning, in the Golden Womb, Hiranyagarbha -- which is the Mundane Egg or sphere of our Universe" (ibid.).
http://www.experiencefestival.com/a/Why_Jagrat_is_a_Dream/id/10403
Dream is a reproduction of the experiences of the physical consciousness with some modifications. The mind weaves out the dream creatures out of the material supplied from waking consciousness. In dream the subject and object are one. The perceiver and the perceived are one in this state. The Abhimani of Svapna Avastha is Taijasa. Taijasa is a Vyasthi Abhimani. The Samasthi Abhimani is Hiranyagarbha, the first-born.
http://www.theosociety.org/pasadena/etgloss/root-rz.htm
Rootless Root The cosmic origin or womb of all, itself therefore necessarily without origin except itself -- self-born, parentless. The name is applied to parabrahman, be-ness rather than being. "The One reality is Mulaprakriti (undifferentiated Substance) -- the 'Rootless root' " (ML 347).
From the Rootless Root spring forth into manifestation in ever succeeding and unending cosmic periods, the universes which are scattered like seeds over the limitless fields of space; but in and through this womb there is the ever living and working hiranyagarbha (golden germ or egg), signifying for each such manifesting universe its divine monad -- its divine consciousness and intelligence.
http://en.mimi.hu/yoga/prajna.html
Through the absorption of their respective Upadhis or vehicles all these in turn are absorbed in the Pratyagatma-the three aspects of consciousness, Visva, Taijasa, and Prajna in man, the three, Virat, Hiranyagarbha, and Ishvara in the universe, the egg of the universe, the egg of man and the seven worlds. From "Kundalini Yoga" by Sri Swami Sivananda
http://yogameditationtips.com/content/view/31/46/
Brahma: The Creator (Prajapati) of the three worlds of men, angels, and archangels (Bhur, Bhuwah, and Swah); the first of the created beings; Hiranyagarbha or cosmic intelligence.
http://www.theosociety.org/pasadena/etgloss/fa-fz.htm
Isvara -- Hiranyagarbha -- Sukshma-sarira
The Logos -- Golden Egg -- Subtle Vehicle or Personal Monad
http://vahini.org/glossary/b.html
Brahman:'The universal spirit, soul' (also called Hiranyagarbha: 'of the gold inside' - SB 8-17) Associated with Creation, He is Brahmâ, with Protection; He is Vishnu, with Dissolution; He is Siva. (BV-30) The Creator in the trinity Brahmâ, Vishnu (the Preserver), and Shiva (the Destroyer). Impersonal Supreme Being, primal source and ultimate goal of all beings. Thus, it is identical to the Atma.
Conclusion:Hindu Metaphysics- What Exists
Hiranyagarbha
Referred to as the “world soul,” Hiranyagarbha is the Golden Embryo, Golden Egg, or Golden Womb identified in the Rig Veda (X.121) as the cause of the universe. It possesses both a feminine and a masculine aspect; it is referred to as “he,” but it is also the “womb” of manifest reality.
From the outset of Hindu thought, Hiranyagarbha has had multiple meanings. Consider the Rig Veda X.82, where it is the cosmic egg that separates into two hemispheres at the beginning of the world, its upper portion forming the sky and its yolk becoming the Sun. But there are various visions of how this cosmology works.
Even the same Hindu traditions embrace different ideas of the cause of the universe. For instance, some say that the purusha(the transcendent divine), with the cooperation of prakriti (nature), made the cosmic egg from which the world emerges. In one context, we see that Brahma, the creator, emerged from the egg to create the universe. In another context, Brahma is himself the hiranyagarbha, since the word can be used as an epithet or alternate name of Brahma.
In yet another mythological context, hiranyagarbha is seen as a creation of Shiva that embodies aspects of him. Other explanations posit Vishnu as the cause of hiranyagarbha.
One can sigh and quote the Rig Veda:

(Who knows the truth? Who can tell us whence and how arose this universe? The gods are later than its beginning: who knows therefore whence comes this creation?)

---

Кибертерроризм – преступление: пять шагов от знака до метафорической модели
Е.В. Исаева, С.Л. Мишланова
Пермский государственный национальный исследовательский университета (Россия)

Cyberterrorism as Crime: Five Steps from Linguistic Units to a Metaphoric Model
E.V. Isaeva, S.L. Mishlanova
Perm State National Research University (Russia)

Summary. The aim of the research is to reconstruct a metaphorical model of the concept cyberterrorism based on linguistic data extracted from the cyberterrorism discourse. The work is executed in the frame of cognitive discoursive approach of modern linguistics and combines two approaches to data analysis: top-down and bottom-up. The methods used for the study include thesaurus modelling built on taxonomic categorization developed by S. Mishlanova (2002), Metaphor Identification Procedure and Five-step method worked out by the specialists of Metaphor Lab at VU University Amsterdam (Steen 1999, 2010).

В настоящее время все большее внимание уделяется междисциплинарным направлениям, отражающим практическую значимость лингвистических исследований для решения актуальных социальных проблем. В современном информационном обществе особо остро стоит вопрос об эффективных способах передачи и усвоения специальных знаний, скорость и объем получения которых определяет уровень конкурентоспособности членов общества. Одним из эффективных инструментов передачи и усвоения специальных знаний является метафора, рассматриваемая в данном исследовании как универсальный когнитивный механизм, в основе которого лежит «отображение концептуального домена-источника на целевой домен» (Lakoff 1980), реализующийся в дискурсе, как «вербально опосредованной деятельности в специальной сфере» (Мишланова 2002). Данное исследование посвящено изучению особенностей метафоризации дискурса кибертерроризма.
Проблема кибертерроризма получает широкое распространение в связи с совершенствованием сетевых ресурсов и развитием облачных технологий, обеспечивающих быстрое и беспрепятственное массовое распространение цифровых данных и осуществление дистанционного управления отдаленными информационными системами. В связи с этим, одной из важнейших задач современности становится обеспечение информационной безопасности. В данном контексте особую актуальность приобретает поиск эффективных путей борьбы с кибертерроризмом, представляющим собой «компьютерные правонарушения, такие как "взлом" файлов, похищение секретов, компьютерное хулиганство, введение разрушающих вирусов и др.» (Захаренко 2003).
В рамках данной статьи представлен пример построения метафорической модели «преступление» концепта «кибертерроризм». Исследование проводилось в три этапа. Первый этап, онтологический, представляет собой погружение в дискурс кибертерроризма и заключается в изучении специализированной литературы и консультации со специалистами в области функционирования информационных систем и обеспечения компьютерной безопасности. В основе второго этапа, лингвистического, лежит идентификация и категоризация метафорических единиц дискурса кибртерроризма. На данном этапе осуществляется процедура идентификации метафоры в тексте (MIPVU), разработанная группой исследователей (Pragglejaz Group) Свободного университета Амстердама (2007). MIPVU - это поэтапный алгоритм, позволяющий выполнять маркирование элементов языка, имеющих метафорическое значение. Данный метод предполагает проведение четырехступенчатого лингвистического анализа текста, в ходе которого необходимо:

• Прочитать текст.
• Определить лексические единицы, составляющие данный текст.

3.         а) Для каждой лексической единицы определить контекстуальное значение.
б) Для каждой лексической единицы определить, имеет ли она современное базовое значение. «Базовое значение отличается наибольшей конкретностью, в отличие от контекстуального значения, которое может иметь ограниченную, специфичную область употребления, является менее конкретным и может иметь определенную степень абстрактности» (Мишланова 2012).
в) Если лексическая единица имеет более конкретное базовое значение, определить, является ли контекстуальное значение отличным от базового, выводным, в отличие от базового.
4.         При утвердительном ответе необходимо отметить лексическую единицу, как метафору (metaphor related word) (Pragglejaz Group 2007).
Вслед за авторами представленной методики, работая с текстами на английском языке, для определения контекстуального и базового значения мы использовали электронный словарь-тезаурус открытого доступа Macmillan Dictionary (http://www.macmillandictionary.com/).
Выявленные в процессе MIPVU метафорические единицы подлежат дальнейшей категоризации с применением тезаурусного моделирования, разработанной С.Л. Мишлановой: «Структуру таксономического фрейма образуют два домена (ЧЕЛОВЕК и ПРИРОДА), выделяемые на основе наиболее общей категоризации. Они представляют дальнейшее деление таксонов на БАЗОВЫЕ таксоны (Социальный субъект и Человек как биологическое существо, и Живая и Неживая природа, соответственно), предполагающие следующий уровень ТАКСОНОВ, которые в свою очередь объединяют элементы, находящиеся в родо-видовых отношениях. … Каждый последующий уровень таксонов свидетельствует о степени детализации метафорической модели и, следовательно, ее продуктивности» (Мишланова 2008: 57). Например, базовому таксону Социальный субъект могут подчиняться такие значимые для дискурса кибертерроризма таксоны, как Политика и Профессиональная деятельность, являющиеся таксонами одного уровня и находящиеся в родо-родовых отношениях. При последующей детализации метафорической модели концепта Кибертерроризм, следует отметить видовые таксоны Война и Сферы экономики, разделяющиеся на метафоры преступление и наказание, оружие, армия и боевые действия и т.д.
Третий этап исследования представляет собой преобразование категоризированных данных, полученных в результате лингвистического анализа, в единицы концептуального уровня. На данном этапе реализуется «пятишаговый» метод (Steen 1999), позволяющий с достаточной степенью объективности реконструировать модели концептуальных метафор, находящих свое отражение в языке. Данная процедура включает в себя пять шагов:

• Определение метафорического фокуса. Метафорический фокус – лингвистическая единица, представленная в переносном значении в тексте.
• Определение метафорической идеи. Данный шаг представляет собой пропозиционный анализ отрезка текста, содержащего один или несколько метафорических фокусов. Пропозиция – это минимальное смысловое выражение, отражающее структурные отношения между концептами текста. Результатом пропозиционного анализа является иерархически организованный ряд пропозиций, каждая из которых состоит из предиката и одного или нескольких аргументов. Пропозиционный анализ помогает определить отношение метафорических фокусов к другим элементам высказывания и выявить концепты, которые не могут находиться в прямом (буквальном) взаимоотношении друг с другом. Применение пропозиционного анализа подчеркивает концептуальную природу метафоры, которая может быть выявлена только посредством определения смысловой единицы (пропозиции) высказывания.
• Определение переносного сравнения. На данном этапе рассматривается идея метафорического высказывания в форме пропозиции, содержащей концепты в прямом и переносном значении. Так как метафоры представляют собой «набор соотношений между концептуальными доменами, в котором переносное значение играет важнейшую роль» (Steen 1999), на данном этапе анализа представляется необходимым реконструировать концептуальную основу сравнения с определением незаполненных смысловых слотов.
• Определение переносной аналогии направлено на заполнение пустых слотов предполагаемыми концептами. Максимальная объективность данного метода достигается при использовании словарных дефиниций, отобранных в процессе проведения процедуры идентификации лингвистических метафор (MIPVU). После заполнения пустых слотов представляется возможным определить целевой домен и домен источник когнитивного отображения.
• Определение переносного отображения. Целью данного шага является верификация данных, полученных в процессе определения переносной аналогии. Результатом данного этапа является список всех выявленных соотношений, представленных в виде логических следствий, отражающих проекцию домена источника на целевой домен.

«Пятишаговый» анализ является объективным методом определения концептуальных метафор путем лингвистического анализа дискурса и помогает выявить связь между лингвистической и концептуальной метафорами. Процедура, предложенная Лабораторией Метафоры, представляет собой универсальный механизм логического реконструирования аналитических процессов (Steen 1999).

Данная статья представляет результаты исследования, проведенного на материале монографии С. Гордон “Cyberterrorism?”. Категоризация метафорических единиц, выявленных в данной монографии с использованием методики MIPVU, показала, что наиболее репрезентативными таксонами тезаурусной модели дискурса кибертерроризма являются «Война», «Театр», «Юриспруденция» и «Лингвистика». Данные таксономической категоризации являются основанием для определения гипотетических метафорических моделей концепта «кибертерроризм», но не доказывают существование   соответствующих концептуальных метафор в дискурсе. На данном уровне необходимо провести поэтапную реконструкцию моделей объективно существующих структур концептуального уровня. В рамках данной статьи будет представлена попытка симуляции метафорической модели концептуальной метафоры, представленной «словами-метафорами» (Pragglejaz Group 2007), выявленными в следующем предложении:
It (cyberterrorism) is generally understood to mean unlawful attacks and threats of attack against computers, networks, and the information stored therein when done to intimidate or coerce a government or its people in furtherance of political or social objectives (Gordon 2003).

Шаг 1. Определение метафорического фокуса. В таблице 1 представлены слова-метафоры, выявленные в результате MIPVU путем сопоставления контекстуальных и базовых значений лингвистических единиц:

Таблица 1.

Лингвистическая единица	Контекстуальное значение	Базовое значение
Attack n	actions that are intended to get rid of or stop something such as a system, a set of laws etc An attempt to violate computer security http://www.ldoceonline.com/dictionary	the act of using weapons against an enemy in a war http://www.ldoceonline.com/dictionary
Against prep	in opposition to someone/something used for stating who or what you are trying to defeat in a game, race, or fight http://www.macmillandictionary.com	touching or hitting someone/something touching or hitting the surface of something http://www.ldoceonline.com/dictionary
Network n	a set of computers that are connected to each other so that each computer can send and receive information to and from the other computers http://www.macmillandictionary.com	a system of lines or similar things such as roads or wires that are connected to each other http://www.macmillandictionary.com
Information n	Computers Processed, stored, or transmitted data. http://www.ldoceonline.com/dictionary	knowledge or facts about someone or something http://www.macmillandictionary.com
Store v	to save information in electronic form, for example in a computer’s memory http://www.macmillandictionary.com	to keep something in a particular place http://www.macmillandictionary.com

Приведенные в таблице 1 лингвистические единицы, фигурирующие в данном контексте в переносном значении, подлежат более тщательному рассмотрению на этапе пропозиционного анализа (Шаг 2. Определение метафорической идеи). Данное предложение может быть представлено в виде следующей совокупности пропозиций:
P1 (UNDERSTAND Smb P3)
P2 (MOD UNDERSTAND GENERALLY)
P3 (MEAN CYBERTERRORISM P4 and P5)
P4 (MOD ATTACKs UNLAWFUL)
P5 (MOD THREAT ATTACK)
P6 (AGAINSTs ATTACKs COMPUTER NETWORK INFORMATION)
P7 (STORE-INs INFORMATIONs COMPUTERS NETWORKs)
P8 (WHEN P1 P9)
P9 (DO Smb P4 P5)
P10 (MOD P9 P11)
P11 (INTIMIDATE COERCE Smb GOVERNMENT P12)
P12 (MOD PEOPLE GOVERNMENT)
P12 (IN-FURTHERENCE-OF P9 OBJECTIVE)
P13 (MOD OBJECTIVE POLITICAL SOCIAL)
Построение пропозиционной структуры предложения это один из способов отражения концептуальных структур посредством графических символов. При соотнесении результатов MIPVU и пропозиционного анализа предложения, было выявлено, что метафорическая идея предложения отражена в пропозициях 3, 4, 6 и 7, так как именно они содержат концепты, представленные «словами-метафорами» «attack», «network», «information», «store», «against». В соответствии с выявленными «метафорическими идеями», представленными в шаге 2, были рассмотрены три предварительные метафорические модели (Модель 1, Модель 2 и Модель 3). В основе модели 1 лежат пропозиции 3 и 4, модели 2 соответствует пропозиция 6, а модели 3 – пропозиция 7.

Шаг 3. Определение переносного сравнения выполнено отдельно для Модели 1, Модели 2 и Модели 3.
Модель 1: Соотношение между концептуальным доменом-источником и целевым доменом может быть представлено следующим уравнением с незаполненными слотами в виде переменных:

→ (MEAN CYBERTERRORISM UNLAWFUL ATTACKs)
SIM {[]b, []x,
(MEAN CYBERTERRORISM UNLAWFUL        b          )t
(MEAN                       x             UNLAWFUL  ATTACK  )s}

Переменная bобозначает некоторый абстрактный объект, находящийся в отношении MEAN с объектом  CYBERTERRORISM, подобный  объекту   ATTACK находящемуся в отношении MEAN с объектом x. В представленном уравнении символы t и s указывают на домены метафорического переноса: целевой домен (Target domain) и домен-источник (Source domain) соответственно.

Шаг 4. Определение переносной аналогии (Модель 1). Как описано выше, на данном этапе анализа происходит заполнение пустых слотов (обозначенных переменными величинами bиx) для выявления аналогии между концептами, принадлежащими разным областям знаний:

(MEAN CYBERTERRORISM UNLAWFUL ATTEMPT-TO-VIOLATE-COMPUTER-SECURITY)t
(MEAN           CRIME               UNLAWFUL   ATTACK  (ACT-OF-VIOLENCE))s

При рассмотрении данной схемы выявляется определенная аналогия между концептами CYBERTERRORISM и CRIME, а также  концептами ATTEMPT-TO-VIOLATE-COMPUTER-SECURITY and ACT-OF-VIOLENCE.

На основании выявленной аналогии на последнем этапе «пятишагового» анализа представляется возможным определить переносное наложение домена-источника на целевой домен, представленное в таблице 2:

Таблица 2.

Домен-источник	Целевой домен
CRIME	CYBERTERRORISM
ATTACK	ATTEMPT TO VIOLATE COMPUTER SECURITY

В модели 2 рассмотрены концепты ATTACK и NETWORK, представленные пропозицией 6, лежащей в основе реконструируемого на 3 этапе «пятишагового» анализа метафорического сравнения:

P6 (AGAINST ATTACKs COMPUTER NETWORKs …)
SIM {[]a, []b, []F, []x
(AGAINST         a           COMPUTER           b      )t
(     F           ATTACK            x            NETWORK)s

Данная модель метафорического сравнения отражает корреляцию концептов ATTACK, COMPUTER и NETWORK и переменных a, b и x, находящихся в анализируемом примере в предикативных отношениях выраженных концептом AGAINST и концептом, представленным переменной F. Результатом шага 4 является уравнение с заполненными слотами,

(AGAINST ATTEMPT-TO-VIOLATE-SECURITY COMPUTER SET-OF-COMPUTERS    )t
(HITTING                ATTACK                                 PERSON     NETWORK (group-of-people))s

представляющее соответствия концептов AGAINST/HITTING, ATTEMPT-TO-VIOLATE-SECURITY/ATTACK, COMPUTER/PERSON, SET-OF-COMPUTERS/GROUP-OF-PEOPLE, относящихся к целевому домену/ домену-источнику соответственно.

Интерпретация выявленных пар корреляций представлена в таблице 3:

Таблица 3.

Домен-источник	Целевой домен
PERSON	COMPUTER
A GROUP OF PEOPLE	SET OF COMPUTERS CONNECTED TO EACH OTHER
ATTACK	ATTEMPT TO VIOLATE COMPUTER SECURITY
HITTING	AGAINST

Результатом анализа модели 3 являются переносное сравнение (Шаг 3) и переносная аналогия представленные в виде уравнений (Шаг 4), а также констатация метафорического отображения концептуального домена-источника на целевой домен (таблица 4):

Шаг 3:

SIM{[]a, []b, []y
(     G                  a                 COMPUTER           b      )t
(STORE-IN  INFORMATION      y          NETWORK)s}

Как видно из уравнения, концепты INFORMATION AND NETWORK, находящиеся в предикативном отношении STORE-IN, соответствуют концептам, выраженным переменными a и b, находящимся в предикативном отношении, представленном в уравнении переменной G.

Шаг 4:

(SAVE-IN-ELECTRONIC-FORM     DATA          COMPUTER  SET-OF-COMPUTERS)t
(STORE-IN(KEEP-IN-MEMORY) INFORMATION  PERSON    NETWORK (GROUP-OF-PEOPLE))s

В результате заполнения пустых слотов были получены пары соответствий концептов: SAVE-IN-ELECTRONIC-FORM/ KEEP-IN-MEMORY, DATA/INFORMATION, COMPUTER/ PERSON, SET-OF-COMPUTERS/ GROUP-OF-PEOPLE.

Шаг 5:
Пары метафорических корреляций, выявленные при выполнении шага 4, представлены в таблице 4 в соответствии с их принадлежности к домену-источнику и целевому домену.

Таблица 4.

Домен-источник	Целевой домен
INFORMATION	DATA
PERSON	COMPUTER
A GROUP OF PEOPLE	SET OF COMPUTERS CONNECTED TO EACH OTHER
STORE (KEEP SOMETHING IN YOUR MEMORY)	SAVE IN ELECTRONIC FORM

Данные «пятишагового» анализа, выполненного отдельно для трех предполагаемых моделей, были сопоставлены для получения общей метафорической модели концепта «кибертерроризм». В таблице 5 представлены все выявленные в данном исследовании случаи концептуального отображения домена-источника на целевой домен:

Таблица 5.

Домен-источник	Целевой домен
CRIME	CYBERTERRORISM
ATTACK	ATTEMPT TO VIOLATE COMPUTER SECURITY
PERSON/VICTIM	COMPUTER
A GROUP OF PEOPLE	SET OF COMPUTERS CONNECTED TO EACH OTHER
HITTING	AGAINST
INFORMATION	DATA
STORE (KEEP SOMETHING IN YOUR MEMORY)	SAVE IN ELECTRONIC FORM

На заключительном этапе исследования метафорической структуры концепта «кибертерроризм» были сопоставлены все возможные концептуальные отображения домена источника на целевой домен, такие как кибертерроризм как преступление, кибертеррорист как преступник, компьютер как жертва, нарушение компьютерной безопасности как совершение преступления, несанкционированный доступ к информационным данным как правонарушение.
В настоящем исследовании была предложена методика анализа специализированного дискурса, в частности дискурса кибертерроризма, включающая в себя поэтапное применение процедуры идентификации метафоры в тексте (MIPVU), метода тезаурусного моделирования, основанного на таксономической категоризации идентифицированных в тексте метафор, и «пятишаговый» метод создания метафорической модели, позволяющей индуктивным путем на основании данных лингвистического анализа реконструировать модель концепта. Данная методика позволяет значительно объективизировать процесс метафорического моделирования, служащего когнитивным инструментом передачи и получения специального знания.

Литература
Захаренко Е. Н., Комарова Л. Н., Нечаева И. В. Новый словарь иностранных слов: 25 000 слов и словосочетаний. – М.: «Азбуковник», 2003.
Мишланова С.Л. Метафора в медицинском дискурсе/С. Л. Мишланова.- Пермь: Изд.-во ПГУ, 2002, - 160с.
Мишланова С.Л., Уткина Т.И. Метафора в научно-популярном медицинском дискурсе. (семиотический, когнитивно-коммуникативный, прагматический аспекты): монография /С.Л. Мишланова, Т.И. Уткина; Перм. гос. ун-т. – Пермь, 2008.
Мишланова С.Л, Исаева Е.В., Полякова С.В. Комплексный подход к изучению метафоры: от знаковой системы к когнитивным процессам. Лингвистические чтения – 2012. Цикл 8. Материалы международной научнопрактической конференции. 15 февраля 2012 г. Пермь. Пермь: НП ВПО «Прикамский социальный институт», 2012, с. 64-72.
Lakoff, G. and Johnson, M. Metaphors we live by. Chicago, Chicago University Press, 1980.
Pragglejaz Group. MIP: A method for identifying metaphorically used words in discourse. Metaphor and Symbol, 2007, - 22(1), 1-39.
Steen, G. J. From Linguistic to Conceptual Metaphor in Five Steps, in Metaphor in Cognitive Linguistics, ed. R. W. Gibbs, Jr, and G. J. Steen (Amsterdam: John Benjamins, 1999), pp. 55-77.

---

Проблемы лексической нормы в  дискурсе автоспортивной сферы.
А.С. Кобыскан
Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы (Россия)

Problems of Lexical Norm in the Motorsports Language
A.S. Kobyskan
Bashkir State Pedagogical University named after M. Akmulla (Russia)

Summary. This article is about formation of lexical norms in autosports sublanguage throughout three last decades. Results of research confirm a hypothesis about proceeding process of formation of norm.

Современный человек рассматривается наукой в аспекте его проявления в жизни, труде, спорте и пр. Это накладывает особый отпечаток и на его язык, отраженный в совокупности текстов определенной лингвокультурной общности и формирующий условия для речевого эффективного взаимодействия в данной сфере.
Спорт активно контактирует со всеми областями современного общества: он находится в тесной взаимосвязи с политикой, экономикой, здравоохранением, а также образованием, оказывая на эти сферы определенное влияние. Язык спорта имеет множество характерных признаков, в частности, особую эмоциональную составляющего дискурса, наличие специфической терминологии и сленговых единиц, своеобразные нормы сочетаемости и т.д. Так, футбольные и хоккейные болельщики обогатили нашу речь профессионализмом тайм-аут, который используется в случае, если говорящий хочет приостановить какое-либо действие, совершаемое другими. В этом плане рассматриваемый нами подъязык осознается как коммуникативный код специфического круга общения автомобилистов и людей, интересующихся этой сферой. По мнению Т.И. Ерофеевой, в состав любого корпоративного подъязыка входят профессионализмы, профессиональные жаргонизмы и термины [3; 3], что, разумеется, характерно и для корпоративного подъязыка автоспорта, куда также входят профессионализмы, автомобильно-технические жаргонизмы и автомобильные, общеспортивные и технические термины.
Актуальность темы нашего исследования определяется активным развитием корпоративного подъязыка автоспортивной сферы, что обусловлено расширением состава автолюбителей, интересующихся событиями, связанными с автоспортом.
Целью данного исследования является фиксирование особенностей установления лексической нормы в корпоративном подъязыке автоспортивной сферы на примере отдельных лексических единиц. Эта цель требует выполнение следующих задач: выявление базовых принципов, связанных с включением профессионализмов в состав автоспортивного подъязыка; определение влияния автоспортивных профессионализмов на другие сферы общения; отслеживание процесса формирования семантики технических терминов антикрыло и спойлер за пределами подъязыка автоспорта в качестве частных примеров.
С научной точки зрения вопрос состояния лексики профессиональных сфер широко представлен в лингвистических работах Л.А. Шкатовой, Е.В. Харченко, А.А. Елистратова, Я.Л. Березовской и др., послуживших теоретико-методологической базой данного исследования.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что оно может способствовать дальнейшему развитию изучения вопросов лексической нормы корпоративного автоспортивного подъязыка.
Практическая значимость определяется тем, что в ходе работы по сбору и обработке материалов по автоспортивному профессиональному жаргону и терминологии сформирована база данных, которая может послужить источником для дальнейших научных описаний спортивного дискурса и стать основой прикладных справочников по корпоративному автоспортивному подъязыку.
Материалами исследования послужили тексты печатных изданий «Известия», «Формула», «Автопилот», «За рулем», «Итоги», электронного форума «Автогонки-1», а также расшифровка русскоязычных комментариев трансляций гонок «Формула-1».
Итак, в последнее время вопросы функционирования слов корпоративного подъязыка в российской социолексике становятся все более актуальными, так как происходит процесс их закрепления в языке, стандартизация и кодификация в словарях. Весьма показательно это явление проявляется в сфере формирующегося спортивного автомобильно-технического дискурса. В настоящем исследовании мы рассматриваем дискурс с точки зрения социолингвистики и определяем его как общение в рамках определенной коммуникативной сферы [11; 26-27], при этом мы не проводим разграничение между автомобильным и автоспортивным дискурсом, т.к. лексика автомобильной сферы, наравне с технической терминологией, является своеобразным базисом корпоративного автоспортивного подъязыка.
Большое количество автоспортивных профессионализмов существует в устной форме, и лишь часть из них отражена в текстах телекомментаторов, статьях журналистов и обозревателей. Поэтому большинство лексических единиц ещё не являются кодифицированными.
Как показали наши изыскания, одними из ведущих способов образования единиц автоспортивного корпоративного подъязыка являются метонимизация и метафоризация. Так, посредством метонимии (а именно, по соотношению материал – изделие) образована лексема резина, соотносящаяся со вторым значением слова покрышка (по словарю С.И. Ожегова) – ‘чехол из толстой резины, надеваемый на камеру велосипеда, автомобиля…’[9; 551].
Значительная часть единиц корпоративного подъязыка автоспорта образована путём метафоризации. Их можно разделить на четыре группы.
Первая группа лексических единиц создана посредством перенесения названия на основе выполняемой функции обозначаемого им предмета. Лексема весло, в значении ‘ручка стеклоподъёмника’, образована по сходству с действием, выполняемым при управлении вёсельной лодкой. Словосочетание гравийная ловушка обозначает ‘участок, который находится за пределами трассы и служит для гашения скорости болида при вылете с трассы’ [6; 3]. Второй компонент этого словосочетания – ловушка – означает (по словарю С.И. Ожегова) – ‘приспособление для поимки, захвата, ловли кого- или чего-нибудь’[9; 331]. Словосочетание захлопнуть калитку в значении ‘заблокировать позади идущий автомобиль’ (определение наше, ср.: «плавного смещения обороняющегося в сторону будет достаточно, чтобы “захлопнуть калитку”» [10]) обязано своим появлением прямому смыслу: ‘прекращение движения’ после указанного действия с калиткой. Словом кулиса именуется ‘рычаг переключения передач, расположенный на рулевой колонке’. Здесь метафоризировано значение слова кулиса (по словарю С.И. Ожегова) ‘плоская часть театральной декорации в боковой части сцены’ [9; 313], поскольку рычаг совершает аналогичное возвратно-поступательное перемещение. Лексема лапти, именующая ‘широкие покрышки автомобиля’, произошла от (по словарю С.И. Ожегова) названия ‘крестьянской обуви, сплетенной из лыка и охватывающей только стопу’ [9; 319]. Причиной образования данного слова является другой метафорический перенос лексемы обувь в значении ‘колёса автомобиля’ по признаку съёмного предмета, соприкасающегося с поверхностью земли. Лексема мозги в разговорной речи заменяет термин ‘электронный блок управления’ и образована от второго значения (по словарю С.И. Ожегова) общеупотребительного слова мозг – ‘основное ядро, руководящий центр чего-либо’ [9; 362]. Профессионализм якорь обозначает ‘ручной тормоз’ и образован на основе сопоставлений функции (по словарю С.И. Ожегова) литературной лексемы якорь – ‘металлический стержень, опускаемый на дно для удержания на месте судна, бакена, плавучего маяка’ [9; 918]. Выражение мобильные шиканы применяется по отношению к медленным машинам на трассе, которые ограничивают скорость более быстрых, обгоняющих их на круг, и образовано от термина шикана, означающего ‘последовательность тесных извивающихся поворотов (обычно в форме буквы S) на дороге, используемая в автогонках и на городских улицах для намеренного замедления автомобилей’ [13].
Вторая группа лексических единиц образована по сходству формы между обозначаемыми ими денотатами в автоспортивной сфере и теми предметами, которые данные лексемы выражают в основном значении. Так образованы лексемы банка в значении ‘глушитель спортивного типа’ (здесь и далее – определения из словаря автомобильного жаргона http://www.autojargon.ru/ [12]), губа в значении ‘передний спойлер’, леденец в значении ‘указатель готовности машины во время обслуживания’, лепестки в значении ‘рычаги управления габаритными огнями на рулевой колонке’, палка в значении ‘рычаг коробки передач’, штаны в значении ‘выпускной коллектор выхлопной системы’ и другие. Вертикальный аэродинамический элемент канделябр назван по внешнему сходству с подсвечником.
Путём переноса по внешнему и функциональному сходству образована лексема ноздря (варианты сопатка, поддувало) в значении ‘воздухозаборник турбины двигателя’.
Четвёртая группа лексических единиц нашей сферы образована путём переноса значения по сходству, в зависимости от места положения. Так были образованы слова лыжи в значении ‘конструкция багажника на крыше автомобиля’. Лексемами рога и уши автолюбители и спортсмены именуют зеркала заднего вида, но каждое из названий употребляется в зависимости от расположения. Так, зеркала, установленные на стойках двери, вызывают ассоциацию с ушами человека, а закреплённые на капоте напоминают рога животного.
Таким образом, еще раз подчеркнем, что метафоризация является ведущим способом образования жаргонных профессиональных слов.
Помимо собственно русских профессиональных жаргонизмов, в состав корпоративного подъязыка также входят заимствованные слова. В работе «Особенности функционирования автогоночных терминов-англицизмов в сфере спортивных СМИ» [5; 247] мы уже отмечали причину ведущей роли терминов-англицизмов как в интернациональном автоспортивном сообществе, так и в российском. Как было отмечено, значительная часть слов-варваризмов данной области уже имеет устоявшиеся эквиваленты, взятые из русского языка. Примером могут послужить слова-дублеты мотор и двигатель (заключающие в себе значение ‘машина, преобразующая какой-либо вид энергии в механическую работу») [9;153], чья функциональная равнозначность не вызывает сомнений. В то же время в изучаемом подъязыке сосуществуют термины, относящиеся к одной родовой категории, но выражающие разные её виды, и говорить о равноценности данных единиц не представляется возможным. Так, на современном этапе внутри родовой категории аэродинамические элементы отмечены видовые термины антикрыло и спойлер, каждое из которых формирует свои семантические «пристрастия».
Оба наименования в английском языке (wing и spoiler) именовали ранее аэродинамические части, которые изначально применялись в авиационной промышленности. С развитием автоспортивной сферы аэродинамика стала играть значительную роль в улучшении скоростных качеств гоночных автомобилей. Поэтому многие идеи, реализованные в конструкции самолётов, начали применяться для повышения скорости машин.
Определим объём содержания рассматриваемых терминов. Антикрылом именуют все аэродинамические приспособления, крепящиеся к корпусу на двух (реже одном) прямых вертикальных кронштейнах, которые применяются для прижимания автомобиля к дорожному полотну при контакте со встречными потоками воздуха. Неологизм антикрыло образован морфологическим способом и состоит из двух смысловых частей – латинской приставка анти- в значении ‘против’ и слова крыло. Таким образом, как следует из названия, антикрыло выполняет функцию противоположную функции крыла, которое, наоборот, служит для создания силы, отрывающей машину от земли. Этот термин является собственно русским и образован путём частичного калькирования, поскольку в английском языке для номинации данного понятия используется лексема wing ‘крыло’ или automotive wing ‘автомобильное крыло’. Таким образом, в британо-американской практике для обозначения означенного аэродинамического приспособления не отражается его специфика.
Говоря же о слове спойлер, отметим, что оно является английским заимствованием, так как происходит от глагола to spoil – ‘отравлять’, ‘портить’. Приспособление, как следует из названия, служит для изменения направления воздушного потока. В сфере автоспорта понятие спойлер точно определяется как ‘плоскость, закрепляющаяся передним концом к крыше или багажнику гоночного автомобиля и находящаяся под углом по направлению к потоку воздуха, предназначенная для создания разряжения воздуха позади корпуса’ [1]. В гражданском автомобилестроении спойлер  стал декоративным элементом, практически не влияющим на скорость машины. Форма спойлеров может быть дугообразной или в виде козырька, расположенного спереди, по бокам (так называемые «юбки») или в задней части машины. В автолюбительской же среде понятие спойлер остается по-прежнему размытым.
Несмотря на очевидную разницу между антикрылом и спойлером в повседневной речи автолюбителей, а также в языке специализирующихся в сфере автопрома и автоспорта СМИ нередко наблюдается путаница и подмена терминов. Например, в словаре автомобильного жаргона термином спойлер именуется «накладка на кузов, улучшающая его аэродинамические свойства или внешний вид» [12]. Такое же словоупотребление характерно и для лингвистической литературы. В частности, в словаре В.М. Тришина данные термины указаны как синонимы. Попробуем выявить причину данной ошибки.
В начале 90-х годов ХХ в. лексема спойлер получила своё распространение в речи, и с её помощью начали именовать все аэродинамические элементы, находящиеся в передней и задней части гоночного автомобиля. Лексема антикрыло также появляется в языке в этот период, но ещё не входит в активный запас. Так, Алексей Бурков во время комментирования аварии на Гран-при Формулы-1 в 1993 году в Бразилии произносит: «…отлетают спойлеры задние и передние, ну всё там, антикрылья… В общем, разлетелось всё…». Слово спойлер упоминается автором реплики вначале именно потому, что эта лексема более употребима носителем языка, нежели антикрыло, о котором и идёт речь в данном примере.
Далее, в связи с появлением регулярных трансляций гран-при Формулы-1, лексема антикрыло становится всё более популярной,  и в период с 1996 по 2003 гг. происходит процесс выравнивания их использования – антикрыло всё чаще начинают употреблять правильно, например: «На выходе из скоростного поворота «Тамбурелло» у Simtek Роланда отвалилось антикрыло, потерявшая управление машина на скорости 314 км/ч вылетела с трассы и ударилась об отбойник в вираже «Вильнев»» [6], или «В моде тюнинг – исправление дизайна: можно поставить на Волгу антикрыло или сделать автомобиль узкоглазым, как Тойота.» [8], или «Англичанин проводил блестящую гонку и к пятому кругу успел пробиться на третье место, но затем дважды ошибся на третьем секторе, на входе в «Автобусную остановку» сломал переднее антикрыло, заехал в боксы, вернулся на трассу последним и на девятом круге окончательно вылетел с трассы и уткнулся в отбойник в «Риваж»» [7]. Но начиная с этого периода и до настоящего момента антикрылом носители языка ошибочно начинают именовать спойлеры, например: «Дизайнерам показалось достаточным сделать несколько небольших выштамповок на кузовных панелях и практически незаметное антикрыло на багажнике – вот, по их мнению, идеальный спортивный автомобиль» [4];
Итак, мы увидели, что  обе лексемы уже вошли в язык автомобильной и автоспортивной журналистики, но в нормативных толковых словарях либо ещё не регистрируются как профессионализмы, либо фиксируются, но значения их не дифференцируют [14].
Таким образом, в числе злободневных проблем формирования лексической нормы в автоспортивном подъязыке можно выделить наличие значительного числа слов, использование которых коммуникантами происходит без учета предметной и понятийной точности. Многие лексемы ещё входят в состав обиходного языка и нуждаются в кодификации – закреплении не только в справочниках специальных сфер, но и толковых словарях общелитературного русского языка.

Литература

1. Автомобили // интернет портал для автолюбителей / [Электронный ресурс]. – URL: http://cars2day.ru/a/spoyler_avtomobil_-_avtosport Режим доступа: свободный (дата обращения: 12.02.13).
2. Елистратов А.А. К проблеме стилистической стратификации спортивной лексики // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2010. № 1-1.
3. Ерофеева Т.И. Социолингвистическая информация в словарях городской речи / Филологические заметки, 2008 [Электронный ресурс]. – URL: http://www.philologicalstudies.org/dokumenti/2008/vol2/2/6.pdf Режим доступа: свободный (дата обращения: 17.02.13).
4. Качурин Н. С рулем и ветрилами (2002) // «Автопилот», 2002.05.15.
5. Кобыскан А.С. Особенности функционирования автогоночных терминов-англицизмов в сфере спортивных СМИ // Приоритеты современной русистики в осмыслении языкового пространства: Сборник статей Всероссийской научной конференции с международным участием, посвященной 35-летию кафедры современного русского языкознания БашГУ и 30-летию памяти И.П. Распопова, 23 – 24 марта 2012 г. / отв. Ред. В.Р. Тимирханов., Т.I. Уфа; 2012.
6. Маккавеев В. Забытая трагедия (2001) // «Формула», 2001.05.15
7. Маккавеев В. Ф-3000: порядок бьет класс (2001) // «Формула», 2001.10.15
8. Мотор-шоу-96: выставка без сенсаций (1996) // «Итоги», 1996.09.03
9. Ожегов С.И. Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка, М.; ООО «ИТИ Технологии», 2008.
10. Презентация Гран-при Лондона / [Электронный ресурс]. – URL: http://www.livejournal.ru/sport/themes/id/199 Режим доступа: свободный (дата обращения: 18.02.13).
11. Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса: Пер. с фр. И португ. М.; Прогресс, 1999.
12. Словарь автомобильного жаргона / [Электронный ресурс]. – URL: http://www.autojargon.ru/ Режим доступа: свободный (дата обращения: 12.02.13).
13. Терминология f1 [Электронный ресурс] // словарь терминов Формулы-1: http://www.f1magazin.ru/termins_f1 Режим доступа: закрытый (дата обращения 18.04.2011).
14. Тришин В.Н. Электронный словарь-справочник синонимов русского языка системы ASIS [Электронный ресурс]. – URL: http://www.trishin.ru/ Режим доступа: свободный (дата обращения: 15.02.13).
15. Харченко Е.В. Модели речевого поведения в профессиональном общении. Челябинск, 2003.
16. Л.А. Шкатова. Прагмалингвистический аспект  корпоративной культуры // Изменяющийся языковой мир., Пермь, 1991.

---

Метафора и освоение академического языка лингвистического дискурса
Л.В. Кульчицкая
Дальневосточный федеральный университет (Владивосток, Россия)
Школа региональных и международных исследований (Владивосток, Россия)

Metaphor and mastering the language of academic (linguistic) discourse
L.V. Koulchitskaya
Far Eastern Federal University (Vladivostok, Russia)
School for Regional and International Studies (Vladivostok, Russia)

Summary. Metaphors are claimed to be indispensable in language, academic as well. They are instantiations of conceptual metaphors (CMs) as cross-domain mental projections. There are three common academic discourse forms – the Guided Tour, the Heroic Battle, the Heroic Quest” (Lakoff), based on CMs “thought is motion”, “argument is war”, and “knowledge is a valuable elusive object”. We claim that subsuming linguistic metaphors under particular CMs should facilitate teaching / learning metaphors in academic discourse.

The theory of conceptual metaphor posits that metaphors are indispensable to any language, academic as well. Conceptual metaphors (CMs) are taken to be mental projections spinning off a variety of linguistic instantiations referred to as metaphorical expressions. There are believed to be three common academic discourse forms: The Guided tour, the Heroic Battle, the Heroic Quest” [Lakoff 1993: 244], which are based on CMs “thought is motion”, “argument is war”, and “knowledge is valuable elusive object” respectively. We claim that subsuming linguistic metaphors under these conceptual metaphors and inferential projections from them will facilitate the process of teaching / learning metaphors in academic discourse.   
A cognitive approach to linguistics brought about a new theory of metaphor – a theory of conceptual metaphor if not to replace totally the traditional Aristotelian theory of metaphor but at least to challenge and rival it. Today we are facing a period of – more or less – peaceful coexistence. What is new about the conceptual metaphor theory? The theory made two major claims:
(1) metaphor is not a ”matter of mere language” [Lakoff, Johnson 1980:159] but that of thought and cognition, in other words, metaphor is in brain and in mind rather than in language; 
(2) metaphor is omnipresent;
as a consequence, cognitive linguistics
(3) has expanded the “scope” of linguistic metaphor – the concept of what linguistic forms can be taken to be metaphorical. 
The first point concerns the locus of metaphor. Cognitive linguistics assigned metaphor a different role - that of a cognitive instrument: «Metaphor is a cognitive tool we use to comprehend abstract concepts and perform abstract reasoning» [Lakoff 1993: 244]). ”[T]he essence of metaphor is understanding and experiencing one kind of thing in terms of another” [Lakoff, Johnson 1980:5]; «[t]he cognitive mechanism for such conceptualizations is conceptual metaphor» [Lakoff, Johnson 1999: 45]. Conceptual mappings are «cross-domain mappings from a source domain to a target domain» [ibid: 58].
Language is a material form among some others forms in which conceptual metaphor can manifest itself (or in the Lakoffian language “is instantiated”).
2. Cognitive linguists took hold of A. Richards’ claim that “…metaphor is an omnipresent principle of language…” and made it popular. Richards wrote in 1936: “That metaphor is the omnipresent principle of language can be shown by mere observation. We cannot get through three sentences of ordinary fluid discourse without it. Even in the rigid language of settled science we do not eliminate or prevent it without great difficulty.” [Richards (1936) 1965: 92]. Cf. today: ”Our ordinary conceptual system, in terms of which we both think and act, is fundamentally metaphorical in nature” [Lakoff, Johnson 1980: 3]. “Metaphor is pervasive in everyday life” [ibid: 3], it is ubiquitous (it is this word that was used in the title of the collection of papers on metaphor: “The Ubiquity of Metaphor” [The Ubiquity…1985]), “all-omnipresent” [Kövecses 2010]. This stance made cognitive linguists look for conceptual metaphor in science and its language. 
The two claims had an important consequence. Metaphor in language was no longer confined to unconventional original metaphors (stylistic embellishments). According to Lakoff and Johnson, any metaphorical expression whose etymology stays alive is assumed to be an instantiation of a conceptual metaphor [Lakoff, Johnson 1999: 125]. Cognitive linguistics has established a guiding principle for metaphor identification in language. It holds that metaphor in language is any use of a word whose contextual meaning is different from its primary direct concrete meaning in dictionary. (For further detail see [Кульчицкая 2012]). A metaphorical expression is an instantiation (Russian terms «рефлекс», «объективация») of a source domain element projected onto language. Given below is an excerpt which is not metaphorical from the traditional point of view but pretty metaphorical from the point of view of the conceptual theory of metaphor (metaphorical expressions are in bold italic):
«Волновая теория света создавалась не для того, чтобы уподобить свет волне. Дав толчок развитию мысли, метафора угасает. Она орудие, а не продукт научного поиска» [Арутюнова 1990: 15]. (Total: 24 words; 9 words are in indirect meanings, i.e. used metaphorically, 37.5%).

1. Теория is a living being: able to liken to уподоблять(ontological metaphor);
2.  мысль (thought) is a physical entity, we can push it: даеттолчок развитиюмысли(ontological metaphor);

3. мысль (thought) is a living being: it develops развивается (ontological metaphor +personification metaphor); 
4. метафора is a living being: it gives sth to sb дает что-то кому-то;
5. метафора is a source of light emission: it dims – она угасает;
6. метафора is a tool; explicit predication (ontological metaphor);
7. метафора is not a product; here is explicitly expressed metaphorical predication with negation; presupposition: if there are some people who take it for a product, it is an ontological metaphor;
8. наука (science) as a research activity is a quest (metaphorical image scheme);

9. метафора для науки (metaphor for science) is a torch/flashlight for a wanderer in the dark (this metaphor is not given in the text but implied or inferred).

Hence, the extremes of the conceptual metaphors instantiated in language would range from the conventionalized metaphors, traditionally called “lexicalized” items or “trite”/”dead” metaphors like those in the linguistic quotation above, to rhetoric embellishments (also known as “stylistic devices” in Russian literature), which are not encouraged in the academic language. Cognitive linguistics has expanded the scope of linguistic metaphors by shifting it to the lowest extreme. By scope we mean here all the linguistic forms that fall under the name of metaphorical expressions / linguistic metaphors. In this meaning the term has nothing to do with the meaning of the term “scope of the conceptual metaphor” (see Z. Kövecses’ works, for instance [Kövecses 2010, 135-146 ]).

Picture 1. Metaphors in the language of science / linguistics
In line with the reasoning within the cognitive approach, the author of the presentation posits that a class of verbal metaphors in a scientific or linguistic text (or a set of texts) will include not only (1) metaphorical terms – proper scientific metaphors like source text, target text (the path metaphor with metaphorical projections  – the source text is the point of departure  and the target text is the point of destination / arrival) but also (2) general cross-scientific expressions, e.g. врамкахкогнитивногоподхода(a container metaphor), (3) meta-textual metaphorical expressions, which connect parts within a scientific text or highlight transitions between them, e.g. перейдемкрассмотрениюР, остановимсянаР (the path metaphor), and (4) general language metaphorical words and phrases (highly unwelcome encounters). Picture 1.
To sum it up, a professional language of any academic discipline includes apart from literal words (the reflexes of rational and empirical thinking) also the verbalized conceptual metaphors (the reflexes of metaphorical thinking) no matter how much we would like to resist their presence. A set of conceptual metaphors, that a certain academic discipline employs, forms a metaphorical mental space. Taken together, the instantiations of conceptual metaphors in language may be termed generically as metaphors in the language of science (linguistics, or any other academic discipline) or, broadly, the language for specific purposes, LSP. Picture 2.
Ideally, teaching English to scholars, scientists, would-be translators /  interpreters seeks to make them as fluent in the language as native speakers. A good command of metaphor-based idiomatic language is part of this program. Since “the rigid language of the settled science” of the human language cannot dispense with metaphor (Richards), the authentic speaking relating to translation issues requires command of metaphorical expressions, or, in other words, the knowledge of how verbal projections from conceptual metaphors of the metaphorical mental space can function in the professional language (LSP).

Picture 2. Language for Specific Purposes (linguistic discourse) and Mind
Science in a broad sense, including linguistics, is a cognitive activity aimed at gaining knowledge – academic, scientific, technical (an epistemic and cognitive aspect) – and sharing this knowledge between the members of the scientific/academic community (a communicative /discourse aspect of science). A scientific text from the cognitive and discourse standpoints is a verbal account of mental operations one performs on scientific phenomena and on thoughts about these phenomena. According to G. Lakoff, there are four common academic discourse forms in the English Language: the Guided Tour, the Heroic Battle, and the Heroic Quest. Each of these discourse forms is based on a particular conceptual metaphor [Lakoff 1993].
The Guided Tour is based on the metaphor that THOUGHT IS MOTION, where ideas are locations and one reasons step-by-step, reaches conclusions, or fails to reach a conclusion if one is engaged in circular reasoning. communication  in this metaphor  is giving someone a guided tour of some rational argument or of some intellectual terrain. For instance, in his paper The Contemporary Theory of Metaphor, Lakoff – the author – is the tour guide who is assumed to be thoroughly familiar with the terrain, and where the terrain surveyed is taken as objectively real.
The discourse form of the Heroic Battle is based on the metaphor that argument is war. The author’s theory is the hero, the opposing theory is the villain, and words are weapons. The battle is in the form of an argument defending the hero's position and demolishing the villain’s position.
The Heroic Quest discourse form is based on the metaphor that knowledge is a valuable but elusive object that can be discovered if one perseveres (cf. the abstract from Arutyunova’s paper above – L.K). The scientist is the hero on a quest for knowledge, and the discourse form is an account of his difficult journey of discovery. What is discovered is, of course, a real entity [Lakoff 1993: 244].
The Guided Tour, the Heroic Battle, The Heroic Quest are image schemas (a sort of scenarios). According to Lakoff, the image-schema structure of the source domain is projected onto the target domain in a way that is consistent with inherent target domain structure.
Our material shows that the discourse forms mentioned above may coexist within the same discourse / text, and so may scenario frames of battles, excursions and quests when they are employed for understanding and discussing academic linguistic phenomena (to some extent) and ways of presenting novel knowledge of them (to a greater extent). This is true about both English and Russian academic writing. Common to these scenarios will be the path metaphor for the tour guide, the warrior, and the hero: research activity is a path. For instance, This has run almost parallel with what may be labelled the ‘contextual turn’ in linguistics. By the mid-1980s linguists have already made inroads into aspects of translation [Hatim: 7]. Any assessment of Catford should therefore take into account where he stood regarding what translation is and what the aims of translation theory are. [Hatim 2001: 17]. The path metaphor facilitates the conceptualization of scientific research in general and research activities in a particular field of knowledge, for example in Translation Studies. This conceptual metaphorical scenario of motion along the path involves several participants.

• A source of motion, or the point of departure (an original text also known as a source text): The concept of shifts is defined in terms of departures 'from formal correspondence in the process of going from the SL to the TL' [ibid: 15], …that source texts are semantically unstable points of departure [ibid: 50].
• A moving entity called trajector (a translator): “…certain translation traditions tolerate the presence (i.e. intrusion, intervention) of the translator in the translation” [ibid: 45]. A translator, for instance, as an intruder / interventionist, like in the example above, fits in with the picture of motion.
• A trajectory of motion called a path across a rugged terrain. The movement is mostly by land or, rarely though, by water: “направляетврусло[Чайковский 2008: 43] «пороговоепредложение» (from Russian порогнареке – rapids, implying a risky endeavor that has to be overcome) and never by air as flight is probably associated with what is quick and easy. The path leads across the field, which in some instances may imply ‘semantics’ [ibid: 32]. The field is “a testing ground of translation” [ibid: 9]. The topography may mount   Fraser” [Hatim 2001: 161]) and make him / her “bridge cultural and linguistic differences” [ibid: 18] (cultural and linguistic difference is a gap).Translation may turn into a steeplechase: “any act of translation attempts to overcome a number of hurdles” [ibid: 57] (translation problem is a hurdle). …a number of obstacles remain and will have to be overcome if the discipline is to develop further [ibid: 3];  …if it [Translation Theory] doesn't strive to differentiate between (original) text production and translatory text reproduction, then it falls into a methodological trap [ibid: 27]. A Russian metaphor of impediments (obstacles) entails metaphorical expressions reminding of military action where a translator has to break through a sort of cordon to grasp an original writer’s real view: «переводчикдолжен ‘прорваться’ сквозь ‘заслон’ оригиналак ‘реальностиавторскоговидения’» [Чайковский 2008: 62] (translation problem is a cordon); There are signs on the path that help one to know the whereabouts: “[the book] represents another landmark in translation studies” [Hatim 2001: 18].
• A goal, or the point of destination (target text): “Anglo-Americandom ‘tends towards’ fluency in translations” [ibid: 147].
• An unrealized trajectory approaching that goal: ‘tends towards’ [ibid: 147], a translator “has to adjust his or her strategy in the direction of the target language and culture.” [ibid: 146].

The examples above were cited to support the statement that scientific research is conceptualized as a motion across a broken terrain full of obstacles, impediments and enemies. This motion may require some equipment (→Research methods) either for a traveler or a hero, or a warrior:The customary tools with which phonology or morphology were studied could not equip the linguist with what is required for mapping such cognitive sites as human knowledge and experience… [ibid: 12]. In view of this, if one needs to put in English an idea that looks or sounds in Russian like «Метод обеспечивает / позволяет лингвисту что-то», it is a good idea to consider as a translation equivalent a metaphorical expression “equip one with” instead of or along with provide with, ensure that. The latter expressions are good but not the exceptional ones for the idea and hence not as abundant in authentic English texts as they may be in those translated from Russian. The metaphor “equip” would add to language diversity.
Metaphors may reveal the writer’s intention to enhance reader’s interest in the problem under discussion. Sometimes the degree of idiomaticity, which depends on the sender of the message, fails to be a merit. However the admission of the fact that a discourse form rests on a particular conceptual metaphor helps one during translation or self-translation practice rely on metaphor rather than the semantics of the source language forms. Take for example a phrase пересмотретьтеорию, where пересмотреть is the realization of a conceptual metaphor.  knowing is seeng. Both Russian and English have this conceptual metaphor. A dictionary will give for Russian пересмотреть such synonyms as revise, reconsider, go (over) again, review, but not revisit, which would be the best fit in this context. It is this word that collocates with the words of mental activity such as “concept’, ‘theory’, “abstract idea”. The reason for this is that at this level of conceptualization English lives by another metaphor, namely, that of a visit, a tour of a building. In our material this metaphorical expression “revisit a metaphor /a theory” is the instantiation of the conceptual metaphor theory of translation is a house of many rooms, the house which both a researcher and translator in the same person have to visit over and over again (revisit): It is worth noting that revisit – is an instantiation of a live conceptual metaphor and, consequently, we may expect it to occur here and there recurrently in other scientific texts. And indeed we come across it as soon as we turn to the language of other academic literary sources. A fundamental treatise on metaphor (as large as 523 pages) has seven occurrences of revisit, to mention only its collocates with the word metaphor: to revisit a metaphor [The Cambridge… 2008: 54,  227, 228, 260, 521], e.g.: “To illustrate how metaphor has been rethought …, we will revisit the classic metaphor of time as space…” [ibid: 54].  If one knows that a scientific and broader an academic discourse form relies on a conceptual metaphor, the choice in favor of revisit is simple and justified. The choice is motivated by the conceptual metaphor scientific research /  activity is a trip /  tour guide, in which thought is a point along the route / in the itinerary. The linguist has to visit the place, hence the expressions: the way to approach sth, come to / reach the conclusion; In the appropriate section under research models, this topic is re-visited [Hatim 2001: 41] (Hatim’s orthography in the latter context has been retained –L.K.).
The recommendation to take into account conceptual metaphors does not imply that every time a translator or a speaker lacks for an appropriate ready-to-use equivalent they need to create metaphors ad hoc to their liking. We believe that as soon as part of our conceptual system is metaphorical it is wise to learn what lexemes it produces. Being aware of what mental scenario schemes govern our reasoning we may understand the mystery of the otherwise unexplainable combinability of some lexemes (why theory combines with revisit in English, for instance),  put forward a translation hypothesis about the combinability of the lexemes with a view to verify it over and over again against dictionaries, thesauruses and text corpora. 
Within the scenario frames, we discussed above, in addition to the path metaphor there are ontological metaphors including personification metaphors, that is when an academic discipline, its parts, theories, conceptions etc. are conceptualized as if they were concrete physical entities either animated or unanimated or both: In what ways can applied linguistics inform translation research? [ibid: 3-4]. This chapter will look in more detail at… how two influential theories of translation view equivalence [ibid 12].
The awareness of the personification phenomenon helps one understand the logic behind a seemingly queer syntactical structure and opt for a form that complies in the best possible way with the norms of the scientific language rather than pick up a random translation equivalent which the source language text “imposes” on, or a dictionary offers to, a writer in English. In view of this, the idea “главнымдляэтойпарадигмыявляется…” may be expressed like this: This paradigm (has) declared an interest in   , “в таблице приводятся результаты…” may be transformed into The table contains…; and “целью /задачей к-л дисциплины является” may be put like this Translation studies is seeking to do… This standard translation transformation is also good in self-translation.
The idea behind the presentation is this. The vocabulary of any language does not build up chaotically. Language is a cemetery of dead metaphors, but cognitive linguistics posits that the presumably dead metaphors are still alive and are instantiated in language on a regular basis. A single conceptual metaphor spins off a lot of metaphorical expressions all of which seem to be easy to commit to memory if we organize them around some generic source domains of metaphors. If we look for a conceptual metaphor (Russian linguists prefer the term   “metaphorical model” instead) behind a group of thematically interrelated lexemes used metaphorically we may make teaching and learning not as difficult. This knowledge spares a speaker of English mechanical learning of otherwise unrelated words. Conceptual metaphor works as a unifying principle for some stratum of lexemes involved in academic writing. Being aware of some metaphorical scenarios used in this discourse an English user may organize the vocabulary in a system and understand the mechanisms of word combinability. We believe that subsuming linguistic metaphors under corresponding conceptual metaphors will facilitate the process of teaching / learning metaphors in academic discourse.

References 

• Арутюнова Н.Д Метафора и дискурс. // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. C. 5-34.
• Кульчицкая Л.В. К вопросу об идентификации лингвистической метафоры // Вестник ИГЛУ, 2012. №1(17). С. 174-184.
• Чайковский Р. Р. Основы художественного перевода: вводная часть: учебное пособие. – Магадан: Изд. СВГУ, 2008. – 182 с.
• Hatim B. Teaching and Researching Translation. London: Longman Pearson Education Ltd, 2001. 254 p.
• Kövecses Z. Metaphor: a practical introduction  / 2nd ed. New York: Oxford University Press, 2010. 375 p.
• Lakoff G. The Contemporary Theory of Metaphor // Metaphor and Thought, edited by Andrew Ortony. – Cambridge: Cambridge University Press, 1993. Pp. 202–251
• Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live by. Chicago: University of Chicago Press, 1980. 242 p.
• Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the Flesh: The Embodied Mind and Its Challenge to Western Thought. New York: Basic Books, 1999.624 p.
• Richards A. A. The philosophy of Rhetoric/ 2nd ed. New York: Oxford University Press, 1965. 144 c. 
• The Cambridge Handbook of Metaphor and Thought / Ed. by Raymond W. Gibbs, Jr. New York: Cambridge University Press, 2008. 549 p.
• The Ubiquity of Metaphors: Metaphor, Language and Thought / Ed. by Wolf Papprotté, René Driven. (Amsterdam studies in the theory and history of linguistic science. Series IV, Current Issues in linguistic theory). Amsterdam: John Benjamins Publishing Company, 1985. 628 p.

---

Антропоморфная метафора в языке поэтике А.С. Пушкина и Ф.И. Тютчева
Ю.А. Лавошникова
Брянский государственный университет им. акад. И.Г. Петровского (Россия)

Anthropomorphic Metaphor of A. Pushkin’s and F. Tyutchev’s Poetry
Yu.A. Lavoshnikova
Bryansk State University named after Academician I.G. Petrovsky (Russia)

Summary. The article deals with the identification of continuity in the use of the famous Russian poet of one of the most important means of expression and build-up of additional values ‑ an anthropomorphic metaphor. Traced the path of evolution of the art facility in various idiostyle.

Интерес к антропоморфной метафоре вызван не только увеличивающейся ролью метафорических контекстов в нашей жизни, но и усиливающимся антропоцентризмом науки.  В центре внимания современной науки - человек. Антропоцентризм науки делает интересным любой аспект, при изучении которого учёный получит цельный образ человека в мире или же картину мира, отражающую человеческую деятельность. Природное начало оказывается подчинено человеческому в силу свойств мышления: «…в процессе ментально-языкового отражения действительности элементы природы (земля, зерно, воздух, дерево и т.д.) выступали в качестве того, посредством чего человек стремился описать (посредством идентификаций) самого себя и своё бытие, в результате чего мы можем говорить о физоморфизме онтогенеза…» [6, с. 23]. Развитие теории метафоры ставит, согласно антропоцентрическому принципу науки, в центр внимания антропоморфную и как противоположную ей природную метафоры. Активное их развитие в современном языке противоположно редкому употреблению в прошлом. Так, помимо устойчивых антропоморфных метафор  общество – тело, государство – тело, существовавших ещё в античности, в поэтическом языке вплоть до XIX века довольно сложно обнаружить свободные семантические модели построения антропоморфной метафоры.
В истории русской поэзии утверждение антропоморфной метафоры проходило достаточно трудно, «излишнее» увлечение очеловечиванием природы приводило к недоумению читающей публики, а порой и активному отрицанию подобных выразительных средств, выливавшемуся в полемику на страницах журналов того времени. «Во французской классической поэтике XVIII века метафорические новообразования, метафоры индивидуальные и новые, не освященные примером великих поэтов XVII века и не зарегистрированные в "Академическом Словаре", считались запрещенными», - пишет В. М. Жирмунский. [4, с. 163]. Традиции классицизма укоренились и на русской почве; в частности, критиками делалось замечание об излишнем украшательстве, умерщвлении языка. Г. А. Гуковский в книге «Пушкин и русские романтики» приводит многочисленные примеры метафорических словосочетаний, функционировавших в текстах первой четверти XIX века, вызывавших нарекания сторонников «чистоты языка»: красноречивая река, онемевший сад, святой полдень, безмолвные берега, душистая тень и тому подобное. Так, автор одной из статей 1828 года, помещённой в «Отечественных записках», утверждал: «…Река быстрая, глубокая, мелкая, но не красноречивая (ибо она не риторка), … сад цветущий, но не онемевший (ибо ему несвойственно говорить, но и нėму тоже» [3, с. 93-94]. Нетрудно заметить, что основные нарекания вызвали именно антропоморфные метафоры, «одухотворившие» деятельность природы, следовательно, для начала XIX  века подобные словоупотребления были достаточно новы, необычны, а осмелившиеся употребить их в своих текстах подвергались довольно серьёзному осуждению. Ситуация изменилась лишь с приходом в литературу Александра Сергеевича Пушкина. 
А. С. Пушкина называют создателем русского литературного языка. Именно в его произведениях принцип соразмерности и сообразности приобрёл по-настоящему недекларативное значение: качество его произведений определяется не только художественно-эстетическим, но и языковым вкусом автора, который у Пушкина, безусловно, безупречен. Не опасаясь прений с противниками метафорического мышления и литературного письма, Пушкин вводит в свои тексты достаточное количество необычных сочетаний слов, при этом, опровергая домыслы об отрыве языка от корней, часто по-новому применяет традиционную народную поэтику. Например, вводит в текст название птицы голубка для называния женщины: «… как обращение к женщине, обычно ласкательное: «Вы ж, голубушки-сестрицы, выбирайтесь из светлицы» - А. С. Пушкин «Сказка о царе Салтане»; ср. аналогичные обращения к мужчине: голубчик, голубок…» [10, с. 129]. В народной речи подобное обращение давно устоялось, обычно употребляясь без компонента, обозначающего человека, исключительно по наименованию птицы, поэтому скрытый антропоморфизм, вполне осознаваемый носителями языка,  не воспринимался явно на уровне лексики, Пушкин же сталкивает оба смыслы (птица и человек) в одном контексте, поднимая стёртую антропоморфность на поверхность. 
А. С. Пушкин уходит от поэтики классицизма, вливаясь в бурное течение романтизма. Романтизм настолько насыщен потаёнными смыслами, что назвать его иначе, чем «поэзия метафоры» практически невозможно. Под влиянием философских концепций, бытовавших в то время, в особенности, идей Ф. Й. Шеллинга (которыми, в частности, был увлечён и Ф. И. Тютчев) художники слова стремятся к постижению духа природы, её божественности: «романтическая натурфилософия Шеллинга … построена целиком на таком метафорическом истолковании жизни природы, как категорий в развитии духа на его пути к самосознанию» [4, с. 164]. Таким образом, поэты-романтики стремятся к одушевлению природы, изображению её бесконечной силы, дающей жизнь всему сущему. Метафорическим отражением этого стремления оказывается появление в произведениях таинственных и сказочных существ, призванных показать непостижимость и недоступность бытия. В произведениях Пушкина, например, появляются упыри/вурдалаки («Трусоват был Ваня бедный…»), утопленники («Утопленник»), колдуны/волхвы («Песни западных славян», «Песнь о вещем Олеге»), а также вещие сны («Жених»). Естественно, что потусторонние силы невозможно определить и описать в том виде, в каком они существуют, поэтому в произведениях они очеловечивались, принимали антропоморфные формы и определение через антропоморфные метафоры. В балладе «Жених» всеобъемлющей оказывается власть сна: «Недобрый сон меня крушит…» [9, т. II, с. 93]; он, как воин, оказывается способен победить в битве («крушить») с сознанием обычного человека, наделяется способностью к порабощению. Таким образом, абстрактная в обычной жизни категория сна путём антропоморфной метафоризации оказывается наделена исключительной, сверхчеловеческой силой.
Отдав дать литературной традиции и современной ему жизни, Пушкин создаёт свой собственной стиль, с распространёнными и характерными, узнаваемыми метафорами. Например, для него характерна антропоморфизация стихийных явлений, таких, как буря. Например, в классическом, всем известном стихотворении  «Зимний вечер»: «Буря мглою небо кроет, /Вихри снежные крутя, / То, как зверь, она завоет…» [9, т. II, с. 113] или балладе «Утопленник»: «Буря воет; вдруг он внемлет: / Кто-то там в окно стучит» [9, т. II, с. 220]. Стоит заметить, что, появившись ещё у В. В. Капниста в 1808 году, метафорическое выражение «буря воет» становится собственно пушкинским, встречаясь в его текстах 3 раза в разные периоды творчества [12]. Итак, перенос качеств всё ещё происходит по близкому признаку (по звучанию), без активного расщепления смысла, характерного для поэзии XX века, но уже в этих примерах мы видим задействованную антропоморфную сему (это ещё не прямое значение «человечности», но в поэтике Пушкина происходит его постепенное развёртывание). Любовь А. С. Пушкина к антропоморфному восприятию стихий найдёт свою перекличку и в поэтике Ф. И. Тютчева. Таким образом, посчитаем деятельность А. С. Пушкина отправной точкой в выявлении традиции антропоморфной метафоры в русской поэзии.
Помимо немецкой философии, Фёдор Иванович Тютчев ощутил влияние романтической поэзии Германии, в особенности, он был увлечён Фридрихом Шиллером. «На момент отбытия в Мюнхен индивидуальная манера Ф. И. Тютчева ещё не сформировалась: он создаёт подражательные одиночные стихотворения в духе XVIII века, а во взглядах явно ориентирован на парадигму Просвещения, которая в мюнхенский период отходит на второй план перед явным увлечением романтизмом, играет роль субстрата» [8, с. 7]. Уникальность тютчевского мировоззрения оказалась в том, что помимо обозначенных романтических влияний, он  впитал результаты теоретических и практических изысканий французского классицизма, утверждавшего приоритет государства и героического начала в человеке, поэтому пропагандировавшего идеи государства-властителя судеб и дум (уже, как можно заметить, антропоморфная метафора) и человека-гражданина (ни слова о природе и природном начале в людях). Исследователи отмечают, что «богата книжными фразеологизмами …медитативная лирика Ф.И. Тютчева. Выбор высокой лексики определяется не только тематикой, но и традиционно установившейся в предшествующей поэтической практике «высокостью» реалии…» [1, с. 352], таким образом, подчёркивается связь с основой классицизма. Таким образом, Тютчев одновременно оказывается наследником двух традиций, несущих зачатки и развитие антропоцентризма и антропоморфности: классической классицистической французской и новаторской романтической немецкой. В творческой манере поэта обе традиции причудливо переплетаются, и довольно трудно обнаружить, какой из истоков антропоцентризма повлиял в том или ином стихотворении.  
Не чужда была Ф. И. Тютчеву и риторическая традиция, идущая ещё с античных времён. В случае следования риторической программе «у автора нет прямого доступа к действительности, потому что на его пути к действительности всегда стоит слово, - оно сильнее, важнее и даже существеннее (и в конечном счёте действительнее) действительности, оно сильнее и автора, который встречает его как «объективную» силу, лежащую на его пути» [7, с. 117]. А как  иначе объяснить постоянный тютчевский призыв к молчанию (оформленный в латинском варианте – «Silentium!»), обозначающий сложные отношения человека со словом-властителем, мучащим мозг и язык. Поклонение слову также во многом антропоцентрично: поэт преклоняется перед исключительно человеческим атрибутом, не присущим природе, возводит в культ муки творчества, также не знакомого животному миру, создавая, таким образом, ещё больший разрыв и разлад между естественным (природным) и общественным (человеческим) существованием, обозначенным за счёт «второй природы» - культуры. 
Влияния и заимствования, характерные для раннего творчества Ф. И. Тютчева, в некоторой мере сохранили своё влияние и позднее, «переплавившись» в котле художественного мышления поэта и превратившись в собственный индивидуальный стиль, нашедший затем множество подражателей. Заметим, что в тютчевском словоупотреблении прямое, общеязыковое значение чаще всего отодвинуто вглубь, подчас на периферию; на первый план, становясь основным, выходит переносное, собственно-тютчевское значение, которое можно выявить только из контекста (что часто отмечается исследователями как одна из самых сложных проблем понимания текстов поэта – общеязыковое толкование его произведений чаще всего не приносит результата за счёт наличия в тексте бесконечного числа собственных подспудных смыслов). Неоднозначно и толкование образа природы: обличённая в антропоморфную метафору, она оказывается живой, чувствующей, действенной. Говоря о метафоре Тютчева, необходимо иметь в виду, что структура её редко представлена изолированным словом. Чаще всего она выступает как словосочетание или предложение, нередко как метафора-стихотворение (особенно в его зрелой поэзии). Несомненно, что в распознавании метафоры должны участвовать экстралингвистические и контекстуальные события. Так, в стихотворении «Как дочь родную на закланье…», посвящённом польской трагедии, Тютчев, тяжело переживавший разобщённость славян, обращается к строкам из поэмы Гомера «Илиада», использую метафору «негодующие небеса»: «Как дочь родную на закланье / Агамемнон богам принёс, / Прося попутных бурь дыханья / У негодующих небес…» [11, с. 120]. В данном случае обращение к антропоцентризму вызвано социальными и психологическим факторами, которые мы уже называли, характеризуя составляющие языковой картины мира. 
Метафорические традиции Ф. И. Тютчева продолжены в творчестве великих русских поэтов конца XIX – начала XX века. Так, например, Осип Эмильевич Мандельштам считал своим непосредственным предшественником именно Тютчева. «Ф.И. Тютчев, по мнению многих исследователей, породил особый поэтический язык. Когда говорят об этой «особости», имеют в виду его одичность, архаичность, философичность, космичность» [2, с. 82] – именно эти особенности тютчевского творчества оказались привлекательными для Мандельштама. Но поэт Серебряного века не только следовал тютчевской традиции, он также считал возможным апеллировать к ней (см. стихотворение «Silentium», являющееся прямой отсылкой к одноимённому стихотворению Тютчева, но выражающее мнение иного толка). У Мандельштама было особое отношение к слову, особое обращение с ним. Отвергая связь вещи и поэзии, поэт уходит в область умозрения, подключает ряд сложных ассоциаций, рождающих новые смыслы. Эти «новые смыслы», подчас не укладывающиеся в нашем сознании, возникают чаще всего за счёт метафоризации. Для Мандельштама (в противоположность Пушкину) характерно обширное расщепление семантики в пределах одного выражения – возможность толкования одного и того же сочетания слов граничит с бесконечностью. Грамматическая и семантическая взаимосвязь ряда нанизанных друг на друга тропов рождает сложно разделимую на отдельные составляющие поэтическую ткань, в которой, тем не менее, важнейшую роль играет традиция антропоморфной метафоры, основанная на преемственности поэтических опытов Ф. И. Тютчева, но теоретически и практически обоснованная О. Э. Мандельштамом по-новому, в контексте нового, XX века. 
Традиция употребления антропоморфной метафоры стала одной из ведущих среди языковых изобразительных средств, и её развитие не ограничивается рассмотренными рамками, в поэзии нашего времени она также продолжает своё активное развитие.

Литература

1. Голованевский А.Л., Атаманова Н.В. Лексика и фразеология в «Поэтическом словаре Ф.И. Тютчева» и нормативных словарях русского языка // Словарное наследие В.П. Жукова и пути развития русской и общей лексикографии (Третьи Жуковские чтения). - Великий Новгород, 2004. С. 352 - 355.
2. Голованевский А.Л. Лексическая неоднозначность слова и ее отражение в «Поэтическом словаре Ф.И. Тютчева» // Вопросы языкознания, 2006, № 6. С. 82 - 88.
3. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. - М., 1965.
4. Жирмунский В. М. Метафора в поэтике русских символистов // Жирмунский В. М. Поэтика русской поэзии. - СПб., 2001.
5. Кожевникова Н. А. Словоупотребление в русской поэзии начала XX века. - М., 1986.
6. Кошарная С. А. Лингвокультурологическая реконструкция мифологического комплекса «человек – природа» в русской языковой картине мира. Автореф. дис. … канд. филологических. наук. Белгород, 2002, с. 23.
7. Михайлов А. В. Языки культуры. – М., 1997.
8.  Орехов Б. В. Принципы организации мотивной структуры в лирике Ф. И. Тютчева. Автореферат канд. дисс. на степ. канд. филологических. наук. Воронеж, 2008.   
9. Пушкин А. С. Собрание сочинений в 10 томах. Т.2. Государственное издательство Художественной Литературы. – М., 1959.
10.  Симакова О.Б. Антропоморфные названия птиц в лексике и фразеологии русского языка // Лексика и лексикография : сб. науч. тр. / Рос. акад. наук, Ин-т языкознания ; Орл. гос. техн. ун-т. – М., 2003. – Вып. 14. – С. 124–136..
11. Тютчев Ф.И. Полное собрание стихотворений / Сост., подгот. текста и примеч. А.А. Николаева. - Л., Сов. писатель, 1987.
12.  Национальный корпус русского языка. URL: http:// http://www.ruscorpora.ru/search-poetic.html  (дата обращения 21.01.2013).

---

Вербализация наивного и научного знания: особенности, механизмы, тенденции*
М.Н. .Лату
Пятигорский государственный лингвистический университет (Россия)

Naïve and academic knowledge representation in language: peculiarities, mechanisms, tendencies
M.N. Latu
Pyatigorsk State Linguistic University (Russia)

Summary. The paper is devoted to the diachronic study of peculiarities of representation of naive and scientific world map constituents in the language. Mechanisms and tendencies of coining new terms and words in general use are placed under consideration within a cognitive approach to language studies.

Особенности мышления отражаются в языке и посредством его элементов членят действительность на отдельные составляющие и определяют восприятие реальности. Развитие интеллекта и приобщение новых знаний основывается на классификации и систематизации явлений через язык. Принимая во внимание все многообразие лексических единиц и изменчивость языка во времени, данное исследование представляет собой попытку описания некоторых сложившихся закономерностей, механизмов и тенденций в репрезентации обыденного и научного знания на языковом уровне. Необходимо также заметить, что особенности и закономерности в номинации явлений действительности и создании новых лексических единиц могут рассматриваться как преференции, но не отличительные характеристики, служащие основой для разграничения особенностей вербализации разных видов знания. Несомненно, данная работа предполагает изучение создания языковых единиц как в синхроническом, так и диахроническом рассмотрении. В этой связи в качестве иллюстративного материала привлекались единицы разных лексических пластов, преимущественно общеупотребительной и терминологической лексики. При этом в последнем случае в качестве примера выступали сравнительно молодые терминологии нанотехнологий и программирования, а также терминология астрономии, которая имеет значительный возраст. Несмотря на то, что терминология и общеупотребительная лексика участвуют в категоризации действительности, они являются вербализаторами разных картин мира: научной и наивной. В сознании современного человека образы наивной, научной, религиозной и др. видов когнитивной картины мира тесно переплетаются, накладываются друг на друга или могут вступать в конфликт, в результате чего происходит выбор в пользу того или иного мировидения, взгляда на явление действительности и когнитивных связей, которые формируются в концептосфере. Степень представленности образов той или иной картины мира в концептосфере отдельного человека сугубо индивидуальна и зависит от целого ряда факторов, включающих уровень образования, культуры, возраст, окружение, социальный статус и др. Не будет преувеличением сказать, что разные исторические периоды отмечены доминированием образов различных картин мира, что, несомненно, находит отражение в языке. При этом исторически общеупотребительная лексика предшествует появлению в языке единиц терминологической лексики, поскольку присвоение статуса термина возможно после возникновения конкретной системы научного знания, закрепленного в понятиях и становления ее терминологии. Таким образом, научное знание начало формироваться и складывалось в рамках образов наивной и мифологической картин мира. Особенности репрезентации данных видов знания можно проследить в семантике реконструированного корпуса праиндоевропейских корней, отражающих отличительные черты мировосприятия древних индоевропейцев более 6000 лет назад. В отсутствии инструментов для глубокого научного анализа объектов действительности в основу их номинации зачастую ложился обыденный опыт взаимодействия с ними человека или его мифические представления о реальности. Например, зоонимы волк, лиса – в русском, а также wolf – «волк», vulpine – «лисий» - в английском этимологически восходят к одному праиндоевропейскому корню со значением «влечь, уволакивать, тащить». Обыденный опыт восприятия использовался при образовании эвфемистических названий для имен животных, которые табуировались под влиянием мифических представлений того времени, например, лексемы beaver, bear восходят к корню со значением «бурый, коричневый», лексемы mouse – «мышь», mosquito – «комар» – в английском, мышь, муха в русском образованы от праиндоевропейского корня со значением «серый». Примечательно то, что в дальнейшем использование лексем, вербализующих цветовой спектр, для создания терминов-зоонимов становится продуктивной моделью номинации в рамках соответствующей терминологии (ср. blue whale – «голубой кит», green hairstreak – «голубянка малинная» и др.). В качестве другого примера можно привести термины астрономии, например, луна восходит к корню со значением «светлая», лексема месяц в русском языке и moon в английском исторически восходят к праиндоевропейскому корню со значением «мера», таким образом, название небесного тела содержит указание на обыденный опыт восприятия, а именно измерение времени по изменениям фаз луны. Как видно из вышеуказанных примеров, вербализация наивного знание, зачастую, отражает поверхностный опыт восприятия объектов действительности посредством органов чувств. При этом обращает на себя внимание относительная произвольность выбора доминантного признака, который ложится в основу номинации и отражен во внутренней форме лексемы. При вербализации научного знания, напротив, зачастую учитывается весь накопленный опыт и формируемые связи со смежными объектами в рамках конкретной области научного знания. Так, например, лексемы star – «звезда» и planet – «планета» находятся в терминологической оппозиции, поскольку первая этимологически состоит из двух элементов, означающих «свет» и «стоять», тогда как вторая представляет собой второй элемент сложного термина asteresplanetai – «блуждающая звезда». Лексема moon используется для обозначения естественных спутников других планет. Наиболее ярко данные отличия можно проследить при сопоставлении терминов и профессиональных жаргонизмов, например, для термина machine gun – «пулемет» в английском языке используется профессиональный жаргонизм magpie – буквально «сорока»; для термина синхрофазотрон используется профессиональный жаргонизм кастрюля. Данные метафоричные единицы лексики не соотносят вербализуемое понятие с другими составляющими данной области знания и отражают поверхностное слуховое или визуальное восприятие объекта. В этой связи необходимо отметить, что далеко не во всех случаях признак, содержащийся во внутренней форме термина, вербализует научное знание. Данный факт становится очевидным при исследовании дефиниции термина на предмет представленности признака, содержащегося во внутренней форме терминологической единицы. Причиной тому являются непрекращающиеся процессы терминологизации и детерминологизации лексики, поскольку значимым ресурсом для терминологической номинации является общеупотребительная лексика. Бесспорно, при вербализации обыденного знания обращает на себя внимание антропоцентричность языка, а также экстралингвистические факторы и тенденции, складывающиеся в обществе в разные исторические периоды, отражением которых является язык. На современном этапе к числу таких явлений можно отнести политкорректность.
С другой стороны, вербализация обыденного знания может основываться на исторически сложившихся связях между смыслами. При этом некоторые когнитивные связи между концептами, которые обнаруживаются в национальных картинах мира на современном этапе, сформировались еще в период существования общей праиндоевропейской концептосферы, о чем можно судить по наличию производных с близкой семантикой, образованных от разных праиндоевропейских корней, вербализующих конкретные смыслы. Формирование таких связей зачастую предполагает сближение смысловых пространств как результат наивных представлений об окружающей действительности. Например, обыденное восприятие действительности закреплено в когнитивной связи между концептами ВИДЕНИЕ и СВЕТ, которая представляется весьма очевидной, поскольку хорошо человек видит в светлое время суток и плохо в темноте. Так, производными праиндоевропейского корня *ghel-/g'hel- – «блестеть, сверкать» в русском и английском языках являются лексемы глядеть, взгляд, а также заимствованное из немецкого глянец – «блеск начищенной поверхности»; glare – «ослепительно сверкать; ярко светить, ослепительный, яркий свет; сияние, блеск, пристально или сердито смотреть, острый, проницательный взгляд; огонь во взгляде», glimpse - «беглый взгляд» (прагерманская форма *glīm-/glaim-/glim- – «свечение, сияние»), glint – «поглядывать, посматривать», но также «вспышка, сияние; яркий блеск, вспыхивасть, сверкать; ярко блестеть», to glow – «смотреть во все глаза, глазеть», glisten – «искриться; сиять; блестеть, сверкать, отблеск», образованное от прагерманской формы *glē-, также как и glitter – «блестеть, сверкать», gleam – «слабый свет, светиться; мерцать; излучать», glimmer – «мерцание; тусклый свет». Обращают на себя внимание и родственные лексемы в латышском, например, glendēt – «смотреть», glenst – «увидеть, заметить».
Производными праиндоевропейского корня *g’her-/*g’hrē – «блистать, сиять, сверкать» являются лексемы зреть, зрение, но также заря – «яркое освещение горизонта перед восходом солнца» в русском языке, zėrëti – «блестеть, сверкать» в литовском, grian – «солнце» в древнеирландском и др. Примечательно то, что лексемы morning – «утро» в английском языке и сумерки в русском восходят к единому праиндоевропейскому корню *mer-, вербализуя начало и конец светлого времени суток. Интересными для сравнения в этой связи являются лексема рассвет и уже рассмотренная ранее лексема заря в русском языке. Среди других производных этого корня можно встретить мрак – «полное отсутствие света», мерцать – «светить слабым колеблющемся светом» в русском языке, но также merkti – «жмурить глаза», ůz-marka – «тот, у кого глаза подмигивают» в литовском языке и др. Обращает на себя внимание и реализация данной связи в выражениях и контекстах, например, глаза излучают свет, светлый взгляд, глаза горят, сияют, блеск в глазах и др.
Развитие научно-технического прогресса тесно сопряжено не только с изменением естественной среды, но и формированием искусственной. При этом меняется восприятие окружающей действительности, что находит отражение во внутренней форме как терминологических единиц, так и единиц общеупотребительной лексики. Поскольку как термины, так и общеупотребительная лексика являются единицами языка, то их образование и функционирование во многом подчиняется общим законам его развития. В этой связи можно согласиться с мнением большинства современных терминоведов, что исследования в терминологии предполагают не столько противопоставление терминологических единиц другим лексическим пластам, сколько концентрацию усилий на поиске отличительных особенностей и закономерностей в их образовании и функционировании. Так, вербализация научного знания во многом опирается на весь опыт, накопленный в конкретной области, и связи, которые вербализуемое понятие устанавливает со смежными составляющими. На волне популяризации научных достижений и непрекращающихся процессов детерминологизации происходит пополнение состава общеупотребительной лексики за счет терминологических единиц. При этом термин продолжает вербализовать свое терминологическое значение в контексте профессионального общения или научного дискурса, тогда как за их рамками он также может вербализовать обыденное знание. Так, например, термин ground zero – «эпицентр атомного взрыва» в повседневном общении может использоваться в значении «отправная точка, начало», а после событий 11 сентября в прессе так начали именовать разрушенные башни Всемирного торгового центра в США. Таким образом, происходит расширение терминологического значения, которое уже не предполагает связь с конкретной областью научного знания. Под влиянием данных процессов находятся и терминоэлементы. Так, например, терминоэлемент нано-, входящий в структуру многих сложных терминов терминологии нанотехнологий используется для образования новых лексических единиц, не имеющих отношения к данной терминосистеме: нанозарплата, наномойка и др. Системность и преемственность научного знания вербализуются в дефиинции термина. При этом его содержание раскрывается посредством использования других смежных ему терминологических единиц.
Особенности вербализации научного знания также тесно взаимосвязаны с конкретной областью научного знания. Так, системность как одна из основных характеристик термина проявляется в преемственности научного знания и находит отражение при терминологической номинации. В этой связи особенностью терминологической лексики является то, что она всегда является составной частью конкретной терминосистемы и в аспекте терминотворчества имеет тенденцию следовать сложившимся традициям для данного конкретного подъязыка. По этой причине отдельные терминологии характеризуются формированием продуктивных языковых моделей терминологической номинации и использованием продуктивных терминоэлементов, например, nanotube в составе сложных терминов carbon nanotube, single-walled nanotube, inorganic nanotube, membrane nanotube в терминологии нанотехнологий; array – «массив» в составе сложных терминов data array, array context, array variable и др. в составе терминологии программирования. Значительную роль здесь также играет и языковая личность, выступающая субъектом номинации. Для терминологии это преимущественно профессионал в конкретной области, который при создании терминологической единицы опирается на сложившуюся систему профессионального знания. Отличительной особенностью конкретной терминологии также является наличие продуктивных сфер заимствования терминоэлементов, в качестве которых выступают другие терминологии. Так для терминологии нанотехнологий таковыми являются терминологии физики, биологии, химии и др. Например, DNA nanotube – «ДНК нанотрубка», active catalytic phase – «активная каталитическая фаза» и др. Данные особенности не выражены в рамках лексико-семантических групп общеупотребительной лексики.
Значимым представляется и то, что общеупотребительная лексика преимущественно вербализует обыденное восприятие действительности и наивные представления о мире, в то время как термин является вербализатором научного знания, что находит отражение в мотивации производных языковых единиц. Общеупотребительные единицы лексики являются вербализаторами концептов, при этом когнитивные связи, формируемые между составляющими концептосферы, оказывают влияние на формирование семантики производных лексических единиц и развитие полисемии. Таким образом, терминологическая и общеупотребительная лексика в аспекте номинации и вербализации разноформатных структур знания насчитывает как сходства, так и отличительные черты.

Литература

1. Лату М. Н. Отражение преемственности научного знания при создании единиц специализированной лексики // Молодой ученый. Чита. 2011. №10 (33). Том 2. С. 18-21.
2. Маковский М. М.Индоевропейская этимология: Предмет – методы – практика. М.: Либроком, 2009. 352 c.
3. Этимологический словарь современного русского языка/ Сост. А. К. Шапошников: в 2 т. М.: Флинта: Наука, 2010. 584 с.
4. Chambers dictionary of etymology / Ed. by Robert K. Barnhart. Edinburgh: The H.W. Wilson Company, 2008. 1284 p.
5. Indo-European Lexicon URL: www.utexas.edu
6. A Universal Etymology Dictionary URL: www.myetymology.com

---

К вопросу о знаковой природе эвфемизмов в политическом дискурсе
Н.Е. Медведева
МГУ имени М.В. Ломоносова (Россия)

On Symbolic Nature of Euphemisms in Political Discourse
N.E. Medvedeva
M.V. Lomonosov Moscow State University (Russia)

Summary. The paper presents a brief study on the semantic and semiotic effects of euphemisms used by politicians. It focuses on two groups of euphemisms. The first group comprises lexical units used to soften the reality of what politicians are communicating to a given audience to prevent unwanted connotations. Euphemisms employed by politicians to disguise the reality or sidestep truth to mislead people and manipulate public opinion constitute the second group of the linguistic units in question.

     В статье рассматриваются эвфемизмы, используемые в речах политических деятелей. В политическом дискурсе непременным условием успешной коммуникации является забота об адресате. Осознавая важность фактора восприятия и интерпретации передаваемого сообщения, политический лидер жестко контролирует собственную речь, особенно в тех случаях, когда приходится говорить о неблаговидных практиках во избежание конфликтов или осуждения общественности при обсуждении противоречивых вопросов.
The paper presents a brief study into the semiotic nature of euphemisms used by politicians. It proceeds from the assumption that politicians care about their target audience and the way it interprets their message. Euphemisms are employed to disguise the reality or sidestep truth to mislead people and manipulate public opinion. On the other hand the usage of euphemism signals that politician is sensitive to what is communicated and “softens” the reality linguistically to prevent unwanted reactions from public.

Согласно концепции Г. Брауна производство и восприятие речи неразделимы и представляют собой сложный процесс взаимодействия участников общения, в котором текст выступает как составляющая часть [10; 280]. При этом для отправителя сообщения текст является результатом, а для получателя сообщения – источником информации, подлежащей декодировке и последующей интерпретации. Интерпретация «связана с получением логических заключений, которые выводятся путем соотнесения языковых знаний с неязыковыми» [5; 280]. Иначе говоря,   интерпретация основывается на сопоставлении высказывания с информацией, заложенной в долгосрочной памяти получателя [11; 280].  На необходимость такого сопоставления указывают содержащиеся в сообщении сноски, ссылки, цитаты, являющиеся, по сути, дополнительной информацией, поскольку с их помощью поясняется, иллюстрируется, уточняется передаваемое сообщение. Однако ценность любого текста определяется не только полезной для адресата информацией, содержащейся в нем, но и информативностью сообщения – «степенью смысло-содержательной новизны, которая заключена в теме и авторской концепции, системе авторских оценок предмета мысли» [3; 60].
Немаловажную роль в деле повышения информационных и информативных качеств текста играют эвфемизмы, которые «отсылают» получателя сообщения к экстралингвистическим факторам, без учета которых адекватная интерпретация полученного текста невозможна. Для адекватной интерпретации сообщения следует также принимать во внимание и социальный статус человека, посылающего сообщение [7; 245]. Как было замечено О.С. Ахмановой: «…there is every reason to generalize and to state that linguistic variation in general has got a specific semiotic character, because more often than not the choice of this or that variant is socially conditioned, and, therefore, may be regarded as a sign of the speaker’s social status» [2; 47-54].
Данное утверждение справедливо в отношении любых публичных выступлений и особенно в отношении речей политических деятелей. Поскольку политическая система стремиться к стабильности, властные структуры стремятся овладеть инструментами, призванными сохранять ее статус-кво. Помимо принятия законов государственная власть постоянно ведет открытый диалог с обществом, чтобы разъяснять проводимую политику и принимаемые политические решения. И здесь большое значение имеет фактор восприятия аудиторией посылаемого сообщения. Именно поэтому политик всегда контролирует собственную речь путем жесткого отбора лексических единиц, которые не задевают чувства и достоинства индивидуумов и не заостряют существующие противоречия. «Имеются нормы поведения, которыми индивид должен в глазах окружающих в большей или меньшей степени следовать, причем некоторые из этих норм будут нормами языкового поведения – кодами соответствующего языка» [4; 137].  Не в силах справиться с отрицательными экономическими явлениями или проблемами в социально-политической сфере, общество табуирует их названия или же ограничивает употребление того или иного слова/выражения в определенной ситуации. Такая языковая единица, утрачивая смысл, становится одним из кодов «приличного» языка.
К такому языковому «коду» можно с полным основанием  отнести эвфемизмы, основная функция которых в отличие от сносок, ссылок и цитат заключается не столько в пояснении сказанного сколько в раскрытии глубинного смысла сообщения, создаваемого в определенное время, в определенной эктралингвистической ситуации, под влиянием определенных событий и продиктованного мотивами, побудившими создателя текста обратиться к этим событиям. Однако эти мотивы скорее угадываются, нежели «линейно» прочитываются  в передаваемом сообщении. Знаком, сигнализирующим о наличии скрытого мотива или существующем противоречии между тем, что говорится, и тем, что происходит в реальности, является эвфемизм. Проиллюстрируем сказанное на примере отрывка, взятого из выступления премьер-министра Великобритании М.Тэтчер .
But we are all aware of how the bitter experience of Vietnam has changed the public mood in America. We are also aware of the circumstances that inhibit action by an American president in an election year.
Говоря о войне во Вьетнаме, М. Тэтчер избегает называть агрессию США против этой страны «войной», употребляя фразу «thebitterexperienceofVietnam», ведь в этом случае своего союзника по НАТО придется признать агрессором.
Рассмотрим другой пример. Критикуя страны НАТО за невыполнение взятых на себя обязательства в области разоружения и учитывая серьезность ситуации на Ближнем Востоке, В.В. Путин заявляет:
Ясно, что в этих условиях мы вынуждены задуматься об обеспечении своей собственной безопасности. Убежден, мы подошли к тому рубежному моменту, когда должны серьезно задуматься над всей архитектурой глобальной безопасности.           
В данном отрывке слово «задуматься» явно имеет значение «начать предпринимать меры». Однако использование подобной фразы в выступлении перед главами других государств может повлечь за собой непредсказуемые действия и, как следствие, конфронтацию. Поэтому выступающий использует слово «задуматься», косвенно намекающее на скрытые мотивы государства, от «лица» которого выступает политический  лидер.
Как видно из примеров семантическая неопределенность эвфемизма, позволяющая смягчить негативную окраску высказывания, сигнализирует о том, что отправитель сообщения чувствителен к обсуждаемой теме, которая, по его мнению, требует особой кодировки. Чем жестче требования кодировки сообщения,  тем вероятнее употребление в нем эвфемизмов.
Приведем еще несколько примеров, призванных показать, как «деликатно» политики обсуждают сложные проблемы современности и, используя лексические синонимы с нейтральной или же положительной окраской, «камуфлируют» реальное состояние дел. Злободневной в настоящее время является проблема незаконной миграции и межэтнической напряженности, связанной с несоблюдением мигрантами закона и порядка в странах пребывания. Говоря об этой проблеме, премьер-министр Великобритании Т. Блэр в частности, отмечает:
Lack of respect… I've also learnt that the British people are a tolerant and decent people.  They did not want immigration made a divisive issue in the course of the election campaign. But they do believe there are real problems in our immigration and asylum system… Though people like the fact that we've got over the deference of the past, there is a disrespect that people don't like…. We've done a lot so far with anti-social behaviour and additional numbers of police, but I want to make this a particular priority for this government - how we bring back a proper sense of respect in our schools, in our communities, in our towns, in our villages.
Избегая называть беспорядки на улицах, в школах и других общественных местах нарушением закона, потому что нарушение закона влечет применение соответствующих мер, Т. Блэр использует словосочетания c словом «respect»: «lackofrespect», «adisrespect», «anti-socialbehavior», «apropersenseofrespect», призванные смягчить значение слова «нарушение».
Не обходит обсуждение этой проблемы и президент РФ Д.А. Медведев :
Расширяется, к сожалению, география межэтнической  напряжённости. Все должны соблюдать закон, нормы элементарного приличия. С уважением относиться к обычаям других людей. Тот, кто, прибывая на новое место, ведёт себя неподобающим образом или, тем более, совершает преступление – должен быть наказан.
Как видно из примера выступающий избегает назвать реальные масштабы межэтнических конфликтов. Вместо этого он использует эвфемистическое словосочетание «расширяется география». Так же, как и Т. Блэр, он называет случаи нарушения закона «отсутствием уважения» и «неподобающим поведением». Разница в анализируемых отрывках заключается лишь в риторике и модальности, которые объясняются, как представляется, культурными и индивидуальными особенностями двух политиков.
Обратимся еще раз к отрывку из инаугурационной речи британского премьер-министра Т. Блэра. Говоря о задачах и проблемах, которые предстоит решать возглавляемому им правительству в предстоящие четыре года, он в частности отмечает:
Secondly, in relation to the public services - health and education - again people like the investment that has gone in to public services - they welcome it. I found absolutely no support for any suggestion we cut back on that investment. But people want…higher standards both of care and of education for the investment we're putting in.  I know that Iraq has been a deeply divisive issue in this country.  And so we will focus on delivering not just the investment but the reform and change in those public services.
Обращает на себя внимание фраза, которой Т.Блэр ограничивается, говоря о государственных инвестициях в общественно-социальную сферу: «I found absolutely no support for any suggestion we cut back on that investment». Из нее не совсем понятно, будут ли инвестиции сокращены, или же действия правительства будут зависеть от обстоятельств. Вероятно, ответ на этот вопрос следует искать в двух последующих фразах. Упоминание проблемы Ирака в контексте общественно-социальных реформ: «IknowthatIraqhasbeenadeeplydivisiveissueinthiscountry» звучит, по меньшей мере, неуместно. Можно предположить, что Т. Блэр использует данный прием, чтобы переключить внимание аудитории, и смягчить смысл фразы о предстоящих реформах в обсуждаемой сфере экономики: «wewillfocusondeliveringnotjusttheinvestmentbutthereformandchangeinthosepublicservices». Соединительный союз «andso» формально связывает две фразы, позволяя, аудитории понять истинное намерение правительства: посредством реформ урезать инвестиции в эту сферу экономики, а высбодившиеся ресурсы направить на военные нужды.
Прежде чем перейти к рассмотрению другого примера следует сказать, что в настоящее время термин «реформа» также можно рассматривать как код «приличного» языка. Оно утрачивает положительное значение «прогрессивного» и приобретает негативную коннотацию независимо от контекста, в котором используется, ибо проведение реформ ассоциируется  с «реструктуризацией» и сокращением финансирования той сферы экономики, где реформы осуществляются. В этом случае, можно говорить о знаковом характере данного термина, поскольку его использование маскирует истинное положение дел. Обратимся к отрывку из речи президента РФ Д.А. Медведева:
Ситуация в России усугубляется ещё и тем, что, как и в большинстве стран, которые в прошлом веке прошли…через экономические реформы, у нас произошло чрезмерное расслоение граждан по уровню жизни: 10 процентов самых обеспеченных россиян получают доход в 15 раз больше, чем 10 процентов самых бедных. Это всем известный так называемый децильный коэффициент. На их долю приходится почти треть совокупного дохода граждан, а на беднейший класс – всего 2 процента. Именно среди неблагополучных групп населения быстрее всего, как, собственно, и во всём мире, распространяются ксенофобия и нетерпимость.                         
Говоря об ужасающем социальном и экономическом расслоении граждан России в результате проводимых реформ, президент апеллирует к опыту других стран мира. Цель такого приема – ввести аудиторию в заблуждение, убедив ее в том, что негативные явления в национальной экономике являются естественным следствием процессов глобализации и интеграция, а не результатом экономической политики правящей партии.
Отдельного обсуждения заслуживает часто используемое в последнее время в английском и русском языках слово «ambitious» - «амбициозный». Данное слово породило много двусмысленных производных словосочетаний как в английском языке (например, ambitiousjob-creationstrategy, ambitiouspublichealthagenda), так и в русском  языке: «амбициозные планы», «амбициозные проекты». В этих словосочетаниях слово «амбициозный» помимо своего номинативного значения «грандиозный» приобретает и негативную коннотацию. Словосочетания «амбициозные планы», «амбициозные проекты» подразумевают вливание крупных финансовых средств в определенную деятельность, связанное с мошенническими схемами или «откатами». Однако открыто говорить о таком не принято, поэтому используются языковые «коды», в частности эвфемистические конструкции.        
Рассмотренные примеры показывают, что забота об адресате, проявляющаяся в жестком контроле говорящим собственной речи, влечет использование политкорректной лексики. Справедливо и обратное, наличие такой  лексики  сигнализирует о существующем несоответствии между тем, что говорится и тем, что подразумевается; и подразумевается обычно больше, чем говориться в действительности [12; 417]. Интересным в этом плане представляется отрывок из речи Д.А.Медведева:
Мы уже пытались когда-то создать общество, в котором нет богатых. Итоги этого социального эксперимента известны – он закончился стагнацией, нищетой и, к сожалению, развалом государства. И произошло это не в силу каких-то конспирологических причин, заговора мировой закулисы или ещё кого-то. Мы сами оказались слабы и неконкурентоспособны. Больше мы этого не допустим, какие бы привлекательные популистские лозунги ни выдвигали отдельные политики.
Выступающий, избегая открыто заявлять о регрессивной смене общественно-политического строя вместо слов «социализм», или «социалистический уклад экономики» употребляет эвфемистическую фразу «общество, в котором нет богатых». Использование в речи клишированного словосочетания «социальный эксперимент» призвано подтолкнуть аудиторию усомниться в состоятельности социалистического общественного строя: эта мысль подкрепляется терминами «стагнация», «неконкурентоспособность», одобряя, таким образом, курс, выбранный правящей партией в настоящее время.  Данный пример показателен еще и тем, что демонстрирует роль языка как инструмента манипулирования и внушения определенной идеологии, основанной на схематизме при оценке фактов. Ведь говоря об обществе, в котором не было богатых, выступающий умалчивает тот факт, что в нем не было и бедных. В результате происходит насильственное навязывание заранее выработанных оценок.
Уместно в этой связи процитировать известного итальянского публициста У.Эко, написавшего, что «эвфемистические замены лингвистическим дефинициям, затрагивающим  расу, религию и политические убеждения» часто используются для того, «чтобы уладить социальные проблемы, действующие на нервы». «Вместо того, чтобы совершенствовать общество, совершенствуют лексику». [9; 168-170].
«Установка на корректную речь, не обижающую никого», [9; 168-170] стимулирует использование в публичных выступлениях политкорректной лексики и эвфемизмов, что сближает эти понятия, но не отождествляет их. Основное различие между ними заключается в том, что  целью использования политически корректной лексики является разрушение сложившихся в обществе стереотипов с помощью особого языкового поведения, в то время как эвфемизмы выступают лишь одним из средств создания языкового поведения. 
В политическом дискурсе эвфемизмы играют важную роль при реализации функций информирования, воздействия и манипулирования, поскольку сигнализируют о скрытом конфликте между тем, что говорит политический деятель и тем, что происходит в реальности. Для верной декодировки и интерпретации глубинного смысла передаваемого сообщения требуется учет лингвистических и экстралингвистических факторов, таких как статус говорящего, анализ политической обстановки, выявление истинных мотивов отправителя сообщения в конкретном контексте. Таким образом, эвфемизм как особая языковая единица, обладает не только семантическим, но и семиотическим значением.
Литература

1. Артюшкина Л.В. Семантический аспект эвфемистической лексики в современном английском языке. Дис.к.ф.н. М., 2002.

2. Ахманова О.С., И. В. Гюббенет. Вертикальный контекст как филологическая проблема// Вопросы языкознания. 1977. № 3.

3. Бабайлова А.Э. Текст как продукт, средство и объект коммуникации при обучении неродному языку. Саратов.,1987.
4. Белл Р.Т. Социолингвистика. М., 1980.

5. Валгина Н.С. Теория текста. М., 2003.

6. Дейк ван Т. А. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989.  

7. Минаева Л.В. Макротекст электоральной коммуникации.//Сб. Речевая коммуникация в политике.М., 2007.

8. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. М., 2004.

9. Эко У. Полный назад. М., 2007.

10. Brown G. Discourse analysis. Cambridge. 1989.

11. Dijk T. van. Strategies of discource comprehension. New York., 1993..

12. Searle J. R. Speech act: an essay in the philosophy of language. Cambridge., 1997.

---

Языковая экономия: универсальные манифестации в разнотипных языках
М.И. Мехеда
Иркутский государственный лингвистический университет (Россия)

Language Economy: Universal Manifestations in the English and Russian Languages
M.I. Mekheda
Irkutsk State Linguistic University (Russia)

Summary. The article considers universal manifestations of language economy on various levels in the English and Russian substandard word formation including word creation according to the existing models used, well-developed system of semantic derivation, iconic markedness of stylistic pejoration, iconicity of certain meanings fixed with particular initial sounds or cluster of sounds, as well as encoding a number of aspects of information into the units of the language system of various levels (semantic, grammatical, phonological, pragmatic).

Язык представляет собой сложное системное образование, подвергающееся воздействию внешних и внутренних факторов, обусловленных социальными, физиологическими, психологическими причинами. Причины языковых изменений не до конца выяснены, однако, как подчеркивает Б.А. Серебренников, «языки не могут не меняться, прежде всего по той простой причине, что в основе актов коммуникации, средством практического осуществления которых и является язык, лежит отражение человеком окружающей его действительности, которая сама находится в постоянном движении и развитии» [6, 93]. А. Мартине утверждал, что «если все языки с течением времени изменяются, то это, прежде всего, означает, что они постоянно приспосабливаются к тому, чтобы наиболее экономичным образом удовлетворять потребности общения данного языкового коллектива» [4, 28]. В попытке объяснить причины изменений в языках Г. Людтке предположил, что изменения «возникают как ненамеренные, неосознанные продукты языковой деятельности из соединения свободы принятия решения и стремления к оптимизации», при этом они подчиняются трем принципам: 1) принципу экономии: пытайся достичь своих целей действиями с наименьшими затратами (энергии); 2) принципу избыточности: из средств, которые ты принимаешь для достижения целей, выбирай лучше такие, которые скажут немного больше, чем немного меньше; 3) принципу слияния: интерпретируй как единства множества, (почти) всегда появляющиеся рядом [3, 193].
Языковая экономия может рассматриваться как экономия физиологических затрат при воспроизведении, восприятии и осмыслении информации, т.е. может быть объяснена биологическими особенностями человеческого организма: «Принцип экономии в языке — одно из частных проявлений инстинкта самосохранения. Это своеобразная реакция против чрезмерной затраты физиологических усилий, против всякого рода неудобств, осложняющих работу памяти, осуществление некоторых функций головного мозга, связанных с производством и восприятием речи. Отрицание роли принципа экономии в языке равносильно отрицанию всех защитных функций человеческого организма» [6, 95].
Дж. К. Ципф рассматривал противоположно направленные силы, действующие в процессе коммуникации, как Экономию Говорящего и Экономию Слушателя. Экономия говорящего проявляется в максимальной экономии средств выражения. Противоположная Сила (экономия слушателя) будет неопределенно расширять словарь, чтобы обеспечить фонд различных слов с одним определенным значением для каждого слова [7, 33]. Данная дихотомия потребностей человека в процессе высказывания выражается в сложном взаимодействии, и зачастую противоречат друг другу, являясь причиной нарушения ясности.
Кроме того, непременным условием коммуникации является потребность привлечения внимания к информации при помощи оригинальных, выделяющихся средств в противовес тем, что стали нормой и потеряли свою необычность. Самовыражение, ориентация на оригинальность, экспрессивность также зачастую могут привести к затруднениям при декодировании информации реципиентами высказывания. Так как каждая инновация в языке подвергает риску понимание, существует постоянный конфликт между желанием быть понятым и желанием быть оригинальным. Данное противоречие находит выражение в постоянных изменениях в языке, которые, тем не менее, не оказывают разрушительного влияния на систему в целом. Система языка сопротивляется таким изменениям, качество которых не позволит слушателю – носителю того же языка – воспринять информацию говорящего.
Факторы языковой экономии исследовались лингвистами с различных точек зрения как в синхроническом, так и в диахроническом аспектах (И.А. Бодуэна де Куртене, А. Мартине, Г. Пауль, Е.Д. Поливанов, Б.А. Серебренников, Дж. Ципф). Приоритетным направлением, безусловно, являлся фонологический уровень языковых систем. Нас, однако, заинтересовал вопрос выделения универсальных параметров проявления экономии в разнотипных языках на уровне словообразования. Для рассмотрения процессов, происходящих в языке под воздействием экономии, мы обратили свое внимание на субстандартную лексическую подсистему как наиболее естественную. Вслед за Л. Соудеком, мы опираемся на термин «Субстандарт», объединяющий «коллоквиально-просторечный, стилистически-сниженный лексический слой современного языка без различения территориальных, социальных и функциональных лексических подгрупп» [5, 30]. Субстандартная лексическая подсистема позволяет рассматривать процессы, происходящие под влиянием экономии в языках в условиях раскрепощенного индивидуального словотворчества при отсутствии сдерживающего влияния грамматической традиции и этических соображений.
Проведя анализ формальных, семантических и прагматических аспектов субстандартного словообразования в английском и русском языках, мы выделили следующие типы проявления языковой экономии:

1. продуктивность заимствований из других языков, а также из пластов родного языка;
2. полисемичность и развитая система семантической деривации;
3. наличие дополнительной информации прагматического характера, а также включенность экспрессивности и аксеологичности в структуру значения ЛЕ;
4. активность индивидуального словотворчества, т.е. создание окказионализмов (зачастую со звукосимволичной основой), обусловленных ситуацией общения, по имеющимся в языке словообразовательным моделям;
5. продуктивность способов словообразования, не характерных или редких для языкового стандарта, как, например, фонетико-морфологические способы (рифмованный сленг, редупликация), чьи модели являются наиболее выгодными с позиции экономии умственных усилий при попытке подбора экспрессивной, информативно емкой единицы за счет совмещения фонологических, формальных, семантических и прагматических аспектов.
6. иконическая закрепленность стилистической сниженности за рядом словообразовательных моделей.

Предложенные параметры являются универсальными для рассматриваемых разнотипных языков (русского и английского). Остановимся подробнее на некоторых из них:

1. Заимствование и калькирование лексических и морфологических единиц из других языков, из сленга и арго родного языка является характерным способом пополнения субстандартного словарного фонда, что может рассматриваться как одно из проявлений языковой экономии. Психофизиологические особенности возрастной категории до 30 лет – основного поставщика сленгизмов – способствуют заимствованию как экономичному способу наименования при сохранении энергии на поиски адекватных эквивалентов в родном языке. Процесс заимствований зачастую связан с деятельностью билингвов, т.е. людей, уровень владения иностранным языком которых позволяет использовать слова (термины) без перевода при сохранении возможности быть адекватно понятыми. В свою очередь подбор аналога в родном языке связан с дополнительными умственными усилиями и потерей времени.
2. Субстандартный вокабуляр пополняется также благодаря развитию новых значений уже существующих единиц, что позволяет оперировать имеющимися в языке единицами в новых контекстах, не привлекая новый языковой материал, экономя усилия. Однако полисемантический характер субстандартных лексических единиц, несмотря на звукосимволический аспект мотивированности некоторых из них, может представлять определенную трудность при декодировании информации реципиентом, требуя дополнительного использования языковых и невербальных средств со стороны говорящего для обеспечения понимания.
3. Характерной особенностью субстандартной лексики является полисемность, т.е. наличие сложной структурности значения, включая дополнительные аспекты, не поддающиеся односложной интерпретации на литературный стандарт. Подобная сложная структура значения включает дополнительную информацию, которая является кодированием многих элементов, среди которых эмоциональное состояние, ролевые отношения, включающие субъективно-оценочное отношение говорящего к действительности, к реципиенту, к предмету разговора и т.д. В.И. Заботкина обращает внимание также на закодированность в субстандартных единицах таких стратификационных параметров, территориальный, социальный, профессиональный, возрастной и половой [1, 57]. Многокомпонентность смысла субстандартной ЛЕ (включающей не только стилистическую сниженность, но и вещественные семы) нередко теряется при попытке перевода на кодифицированный литературный язык, так как для достаточно близкой интерпретации всего семного набора требуется привлечение дополнительных языковых средств. Некоторая избыточность на уровне дополнительной информации может, однако, быть рассмотрена в качестве способа повышения информативности сообщения. Наличие дополнительной информации на уровне ЛЕ способствует экономии умственных усилий говорящего в процессе коммуникации.

   В качестве дополнительной информации наиважнейшее место занимает экспрессивность и аксиологичность на уровне ЛЕ. Экспрессивность субстандартного словообразования приводит к формальной избыточности: употреблению дополнительных синонимичных аффиксов, образованию многокомпонентных композитов экспрессивного типа. Экспрессивность субстандартных ЛЕ является также средством экономии усилий со стороны реципиента, подобные единицы декодируются с меньшими энергетическими затратами. Экспрессивность субстандартных единиц зачастую заложена в словообразовательной модели, благодаря чему, ЛЕ становится конгломератом семантического значения, звукоизобразительной или звукоподражательной основы. Употребление в речи подобных информативно-ценных ЛЕ является выгодным с точки зрения экономии умственных и физических усилий как говорящего, так и слушающего.

4. Яркой особенностью субстандартного словообразования является создание слов-минуток (окказионализмов), образованных по существующим в языке словообразовательным моделям, как правило, непродуктивным, и действующим зачастую лишь в определенном, породившем их контексте. Способствует речетворчеству большая самостоятельность морфем в некодифицированном языке, т.е. говорящий свободно вычленяет и употребляет необходимую часть слова (вербализирует ее), а также большая вариативность сочетаний отдельных элементов, не связанная с нормами комбинирования [2, 112]. Возможно, в связи с большей степенью естественности условий порождения акта коммуникации, некоторым отключением барьеров (блоков), создаваемых так называемыми социальными факторами (этикетом, нормами вежливости, цивилизованности) или условиями коммуникации (состав участников, ситуация общения) в условиях свободного высказывания на первый план выдвигается форма слова. Звукосимволическая основа окказионализма позволит декодировать информацию данной ЛЕ с меньшими энергетическими затратами. Использование стилистически сниженной словообразовательной модели также будет способствовать экономии умственных усилий при декодировании.
5. Направленность на экспрессию, эмоциональность, образность и информативность определяет продуктивность фонетико-морфологических способов субстандартного словообразования: ономатопеи, редупликации, рифмованного сленга. Стилистическая сниженность маркирует узус лексических единиц, образованных по моделям данных способов словообразования, позволяя реципиенту декодировать подобные лексические единицы без дополнительных умственных усилий. Подобные ЛЕ чрезвычайно выразительны в результате взаимодействия содержательных и звуковых элементов слова. Единицы такого рода широко распространены в разговорной речи, в большинстве своем достаточно кратки и легко запоминаются.

В заключение необходимо подчеркнуть, что языковая экономия проявляется и во многих других аспектах языка, на различных его уровнях. Нам, однако, хотелось привлечь внимание на экономию усилий как на социальное явление. Изменения в структуре языка не столь заметны, сколь значительно увеличение доли субстандартной лексики в общем объеме речевой деятельности населения. Современный человек освобожден от условностей, от регламента, правил. Более молодое поколение не знает запретов. Средства массовой информации, идя на поводу у рейтингов в поисках целевой аудитории, не отягощают свое вещание нормированием лексики, чаще всего молодежные СМИ стремятся быть впереди в смелости высказываний, отбрасывая цензуру. Безусловно, нельзя не учитывать психолингвистические особенности, формирующие речевую базу данной возрастной категории, характеризующуюся большей степенью раскрепощенности, иногда безответственностью и даже распущенностью в вопросах формирования собственного высказывания. Особенно это относится к электронному типу общения, и причиной этого является не только и не столько уровень образованности и грамотности участника общения, или его социальный статус, но то чувство некоторой анонимности, опосредованности общения в сети, которое и создает необходимые условия свободы, позволяющие отрешиться от правил и норм литературного языка. Нам бы хотелось добавить, что зачастую именно лень, или «Экономия умственных усилий» заставляет пользователей языка «не напрягаться» поисками единиц, заменяя литературную лексику производными инвективов. Обеднение речи носителей является не столько показателем принадлежности к современному миру отрешения от всяческих норм, законов, правил, сколько показателем снижения общей культуры и образованности населения. Однако изменения в языке есть процессы вечные, прекращающиеся только со смертью языка. Эти процессы зависят от множества факторов, и попытки волевым решением внести коррекции в язык обычно не имеют какого-либо результативного действия. Язык – это общество носителей; изменяясь, оно изменяет язык.

Литература

1	Заботкина, В. И. Новая лексика современного английского языка. – М. : Высшая школа, 1989. – 126 с.
2	Земская, Е. А. Русский язык как иностранный. Русская разговорная речь. Лингвистический анализ и проблемы обучения : учебное пособие; 3-е изд., перераб. и доп. – М. : Флинта: Наука, 2004. – 240 с.
3	Келлер, Р. Языковые изменения. О невидимой руке в языке; пер. с нем. и вступ. ст. О. А. Костровой. – Самара : Издательство СамГПУ, 1997. – 308 с.
4	Мартине, А. Основы общей лингвистики: пер. с фр. – М. : УРСС, 2004. – 228 с.
5	Пономарева, О. Б. Когнитивные и прагмо-стилистические аспекты семантической деривации (на материале английского языка в сопоставлении с русским и немецким языками) : монография. – Тюмень : Издательство ТюмГУ, 2005. – 164 с.
6	Серебренников, Б. А. Роль человеческого фактора в языке: Язык и мышление. – М.: Наука, 1988. – 242 с.
7	Horn, L. Economy and redundancy in a dualistic model of natural language // SKY: The Linguistic Association of Finland, 1993. – P.31-72.

---

О «технических» значениях многозначных слов
А.И. Ольховская
Государственный институт русского языка им. А.С. Пушкина (Москва, Россия)

Technical Meanings of Polysemantic Words
A.I. Olkhovskaya
Pushkin State Institute of Russian Language (Moscow, Russia)

Summary. There introduced and proved the concept “technical meaning of polysemantic word” and presented about 30 models of regular semantic transformations on which such meanings are formed. There paid special attention to the lexicographic interpretation of “technical meanings”. The author offers two specialized ways of their dictionary reflection – semantic compression of polysemy and “onto-dictionary” semantization. Development of the offered concept allows to understand the nature of metonymical changes more deeply and thinner and to improve procedures of their lexicographic representation.

Как известно, наиболее эффективным методом установления семантического разнообразия слова является дистрибутивный метод. Именно контекст как «сочетание семантически реализуемого слова с необходимым и достаточным для реализации смысла лексическим окружением» [Бабкин 1976: 28] является главным и исключительно тонким инструментом семантического анализа. Использование данного метода основано на допущении о том, что содержание слова есть summa summarum его контекстуальных значений. Целью лексикографа в этом случае оказывается классификация массива имеющихся высказываний на такие серии контекстов, в которых слово употребляется в одном и том же значении.
Применение дистрибутивного анализа допускает выделение достаточно тонких метонимических употреблений, которые можно квалифицировать как ЛСВ лишь условно. В действительности, значения, которыми они обладают, не являются в полном смысле семантическими и опознаются лишь постольку, поскольку опознать их позволяет избранная технология дискретизации смыслового континуума слова. На основании этого они могут быть названы «техническими» значениями. К конституирующим признакам «технических» значений отнесем

1. семантическую несостоятельность;

Эта несостоятельность в зависимости от типа «технического» значения может иметь различные воплощения (речь о них пойдет далее), но всегда так или иначе обусловлена тем, что производное значение перенимает ключевой семантический компонент производящего с сохранением его статуса в семной конфигурации. Иными словами, производное значение есть в лексико-семантическом плане нечто то же самое, что и производящее, но осложненное некоторым приростом. Важно подчеркнуть, что «тождественность» производного и производящего значений имеет место именно в лексико-семантическом плане и может отсутствовать в иных планах (например, логическом, понятийном, грамматическом и др.).     

1. большую синтагматическую зависимость;

Предлагаем сравнить в связи с этим два типа метонимических образований, первый из которых соотносится с «полноценными» семантическими значениями слова, второй – со значениями, названными нами «техническими». Значения типа ‘плод дерева’ есть метонимические трансформации значений ‘дерево’; для их идентификации достаточно малой (двучленной) синтагматической цепочки, ср. сорвать апельсин, спелая груша, вкусная слива и под. Если же мы обратимся к такому типу значений, как ‘вместилище вместе с тем, что в нем находится’, то увидим, что для его идентификации чаще всего требуется более развернутый контекст, ср. ваза упала, и конфеты рассыпались или поставь кастрюлю в холодильник. Большая синтагматическая зависимость «технических» значений укладывается в отмеченную Д.Н. Шмелевым закономерность о соотношении парадигматического и синтагматического статусов единицы: «степень парадигматической закрепленности слова (как лексико-семантической единицы) находится в обратной зависимости от степени его синтагматической закрепленности. Иначе говоря, чем определеннее место слова (в данном значении) в лексико-семантической парадигме, тем менее оно связано синтагматически. И обратно» [1971: 60]. 

1. сомнительный идеографический статус;

Особенность «технических» значений заключается еще и в том, что они как бы выключены из идеографической классификации лексики и обладают сомнительным (может быть, даже нулевым) тематическим статусом. ЛСВ с такими значениями либо вообще невозможно соотнести с тематическим классом, отличным от класса исходного ЛСВ (ср. значения, образованные в результате трансформации «транспортное средство → транспортное средство вместе с тем, кто/что в нем находится»: новый автобус – по дороге едет автобус), либо возможно, но их положение при этом окажется крайне периферийным. Так, например, «технические» значения, образованные по модели «плод растения → плоды как совокупность»: косточка вишни – варенье из вишни, вообще говоря, могут быть отнесены к тематической группе «совокупности неодушевленных предметов», однако на фоне таких единиц, как масса, гора, куча, кипа, пачка, ворох, воз, пучок, стопка и под., единицы вроде вишня будут выглядеть весьма нелогично. В связи с этим в лексикографических произведениях идеографического типа «технические» значения прикрепляются к исходным (см., например, подачу таких значений в «Русском семантическом словаре» Н.Ю. Шведовой).  

1. нулевую относительную ценность.

Относительная ценность есть «сопряженная с материальной оболочкой и обусловленная абсолютной ценностью информация о соотношении слова с другими словами языка, а также о разного рода коннотациях, отражающих неденотативную специфику семантики слова» [Морковкин 1990: 21]. Заключая в себе сведения о способности слова иметь синонимы, антонимы, омонимы, паронимы и т.п., относительная ценность задает его координаты в лексической системе языка. Специфика «технических» значений состоит в том, что они не способны вступать ни в синонимические, ни в антонимические, ни в паронимические, ни в какие-либо другие парадигматические отношения. В связи с этим можно, вероятно, говорить об их нелокализованности в лексической системе языка.
Рассмотрев рукописные материалы готовящегося к публикации в Институте русского языка им. А.С. Пушкина «Универсального русского словаря», мы обнаружили, что «ненастоящие» значения многозначного слова могут быть классифицированы на основании характера порождающего их явления. В частности, могут быть выделены т.н. аспектные, метаязыковые и грамматические «технические» значения. Аспектные значения, как понятно из их названия, возникают в результате действия процесса семантической аспектизации. Производное значение при такой деривации сохраняет денотативную соотнесенность производящего, но несколько меняет его сигнификативное наполнение. На семантическом уровне это проявляется в сохранении архисемы исходного значения и появлении новой дифференциальной семы; в толковании такого рода трансформация может быть выражена с помощью компонентов «как», «в качестве», «вместе с», «при». Приведем здесь найденные нами модели порождения аспектных значений слова.
1. Вместилище → вместилище вместе с тем, что в нем находится, ср. купить хрустальные бокалы – поднять бокалы за здоровье именинника.
2. Вещество → вещество вместе с вместилищем, в котором оно находится, ср. производить бензин – бензин стоит в гараже.
3. Количество чего-либо, которое умещается во вместилище → такое количество как единица измерения, ср. набрать ведро грибов – продавать ведрами.
4. Транспортное средство → транспортное средство вместе с тем, кто/что в нем находится, ср. купить автомобиль – автомобиль резко затормозил.
5. Еда → еда как компонент блюда, ср. отварная говядина – щи с говядиной.
6. Плод растения → плод  как блюдо, ср. купить арбуз – на десерт у нас арбуз.
7. Кушанье / напиток / вещество → кушанье / напиток / вещество вместе с емкостью, в которой они находятся, ср. сварить борщ – поставить борщ в холодильник.
8. Наука → эта наука как учебная дисциплина, ср. основы биологии – пятерка по биологии.
9. Музыкальный инструмент → музыкальный инструмент при игре на нем, ср. новый аккордеон – аккордеон звучит.
10. Музыкальный инструмент → музыкальный инструмент со свойственными ему особенностями, ср. играть на фортепиано – пьеса для фортепиано.  
11. Период времени → такой период как единица измерения времени → такой период как элемент календарной последовательности и вместилище жизни людей, ср. четверть века – узнать спустя век – поэт двадцатого века.
12. Промежуток времени → событийно и эмоционально определенный промежуток времени, ср. закрыть глаза на мгновение – радостное мгновение.
13. Действие → действие как факт, ср. простить вину – знать за собой вину.
14. Движение → движение в определенном направлении, ср. Петр давно выехал отсюда – Петр выехал за границу на постоянное жительство.
15. Действие → это действие, совершенное с какой-либо целью, ср. я случайно вместе с мусором выбросила ручку – при переезде на новую квартиру они выбросили кучу старых вещей.
16. Делать Х → делая Х, каузировать возникновение У, ср. вязать колосья в снопы – вязать в снопы.
17. Такой, как у Х → цвета Х, ср. голубой цвет – голубые глаза.
Метаязыковые «технические» значения появляются в результате действия метаязыковой и когнитивной функций языка. Они имеют скорее логическую, чем в полном смысле семантическую природу и запечатлевают результаты языковой категоризации действительности высшего уровня понятийной абстракции. В качестве архисемы (иногда дифференциальной семы) таких значений выступают, как правило, логические семы наподобие ‘вид’, ‘род’, ‘категория’ или более «лексические» семы вроде ‘жанр’, ‘семейство’ и проч. Перечислим модели образования таких значений.
1. Транспортное средство → транспортное средство как вид транспорта, ср. новый автобус – до работы я добираюсь сначала на автобусе, потом на метро.   
2. Животное / птица / насекомое → семейство / подсемейство / род / отряд таких животных / птиц / насекомых, ср. стая волков – волки питаются мясом.
3. Химическое соединение → класс таких соединений, ср. это основание называется едким натром – соединения оснований с кислотой.
4. Хлебобулочное изделие → вид хлебобулочных изделий, ср. купить два батона – производство батонов.
5. Произведение → жанр этого произведения, ср. выучить басню Крылова – изучать историю басни.
6. Игра → игра как вид спорта, ср. играть в бадминтон – соревнования по бадминтону. 
7. Произведение искусства → вид / жанр искусства, ср. балет «Лебединое озеро»  – история балета в России.  
8. Единица измерения Х → величина, соответствующая такой единице, ср. углы измеряются в градусах – угол в сорок градусов.
9. Основополагающий момент, параметр действительности → соответствующая философская категория, ср. формы материи – определение материи.
Третья разновидность «технических» значений была названа нами грамматической на основании того, что отраженная в них смысловая трансформация исходного значения, хоть и не является в строгом смысле грамматической, однако же, может быть соотнесена с семантикой грамматических и лексико-грамматических категорий. Представим модели образования грамматических значений слова в их соотнесенности с соответствующими грамматическими смыслами и ответственными за выражение этих смыслов грамматическими категориями.  

1. Еда → порция этой еды, ср. гусь с яблоками – положи мне еще гуся	Партитив, партитивный генитив
2. Хлебобулочное изделие → кусок такого изделия, ср. купить булку хлеба – передай мне, пожалуйста, хлеб.	Партитив, партитивный генитив; сингулярность, единственное число
3. Животное → самец этого животного, ср. охотиться на медведя – медведь и медведица	«Мужскость», мужской род
4. Плод растения → плоды как совокупность, ср. косточка вишни – варенье из вишни.	Собирательность
5. Дерево → деревья как совокупность, ср. красивая береза – береза в наших краях не растет.	Собирательность
6. Действие, деятельность, процесс → отдельный акт такого действия, ср. деятельность правительства спровоцировала выступление народных масс – вчерашнее выступление рабочих.	Сингулярность, единственное число
7. Действие → результат этого действия, ср. я собираюсь выписать этот журнал – я выписываю этот журнал много лет.	Предельность, вид глагола
8. Действие → регулярное действие, ср. торжественно открыть музей – почту открывают в 10 утра.	Итератив, многократный способ глагольного действия
9. Личное действие → безличное действие, ср. сапоги жмут в голяшке – жмет в голяшке.	Безличность, категория лица

Особый интерес представляет проблема лексикографической интерпретации «технических» значений многозначного слова. Очевидно, что такого рода значения ввиду их недостаточной лексико-семантической утвержденности не могут быть представлены в объяснительных словарях на тех же правах, что и полноценные значения слова. Соответственно, перед исследователем встает вопрос о выработке специализированных лексикографических решений, учитывающих семантическую несостоятельность «технических» значений. Как кажется, существует три способа оптимальной словарной интерпретации последних: 1) опущение на основании тривиальности, 2) использование механизмов семантического стеснения многозначности, 3) использование присловарной семантизации значений. Предпочтение того или иного способа зависит, в первую очередь, от адресатно-целевой специфики лексикографического продукта.
Ориентированность словаря на пользователя, который в лексикографической традиции характеризуется как «средний носитель языка», по-видимому, склоняет лексикографа к опущению «технических» значений. Языковая компетенция носителей позволяет им в случае необходимости без особых затруднений понимать и порождать «технические» значения путем элементарных преобразований исходных значений. Частота и элементарность такого рода семантических преобразований обусловливают, вероятно, тот факт, что носителям языка бывает очень сложно ощутить разницу между значением и его «технической» модификацией.
Иначе обстоит дело с пользователями, для которых описываемый язык либо не является родным, либо представляет собой объект научного исследования (преподаватель русского языка как родного и неродного, автор учебников, грамматик, словарей, ученый-русист). И в том, и в другом случае адресат словаря заинтересован в получении насколько это возможно полной информации о языковой единице. Личности, изучающей язык как иностранный, смысловые изменения, являющиеся элементарными для носителей языка, могут вовсе не казаться таковыми. Что касается лингвистов-специалистов, то у них «технические» значения слова по понятным причинам могут вызывать особый исследовательский интерес. Сказанное склоняет к выводу о том, что в лексикографических продуктах, адресованных лицам, изучающим язык (в коммуникативных или научно-исследовательских целях), «технические» значения должны быть так или иначе представлены. В этом случае возможно использование как минимум двух механизмов отражения многозначности – семантического стеснения и присловарной семантизации.
Под семантическим стеснением мы разумеем намеренное огрубление лексикографом семантической структуры многозначного слова, состоящее в представлении некоторых семантических филиаций с помощью минимальных в отношении пространственной протяженности и объяснительной силы способов интерпретации. Последовательно реализованное семантическое стеснение обязательно предполагает представленность того или иного ЛСВ полисеманта как на уровне толкования, так и на уровне иллюстративного материала (в противном случае мы имеем дело с опущением ЛСВ). Сущность семантического стеснения может быть расчленена на два компонента, которые мы наименовали компонентами интеграции и дифференциации. Интеграция в рамках семантического стеснения состоит в большем или меньшем сближении содержания двух или более ЛСВ и, как правило, реализуется на уровне толкования. Дифференциация же, напротив, заключается в разведении содержаний сближенных в толковании отдельностей полисеманта и осуществляется на уровне иллюстративных контекстов.
Семантическое стеснение может быть реализовано в трех режимах – совмещенном, обобщенном и свернутом. Не останавливаясь на характеристике каждого, обратимся к рассмотрению того, который представляется нам максимально подходящим для представления «технических» значений. Таковым является, как кажется, первый из обозначенных режимов, т.е. совмещенный режим.
Совмещенный режим семантического стеснения допускает склеивание близких ЛСВ, или ЛСВ, связанных отношениями регулярного, в том числе тривиального, метонимического сдвига. В словарной статье этот режим оформляется в виде объединенного двусоставного толкования с помощью союза а также или пунктуационного знака точки с запятой. Для наглядного представления совмещенного режима приведем пример его употребления в словарной статье, расположенной в СО: «Зона. Пояс, полоса, пространство между какими-н. границами, двумя линиями или вдоль какой-н. линии, а также вообще характеризующаяся какими-н. общими признаками территория, область. Пограничная з. Пригородная з. Запретная з. З. отдыха. З. влияния. З. огня» [1994: 202].Раздельность данных филиаций подтверждается демонстрацией различий в их сочетательной ценности: первое значение реализуется в контекстах пограничная зона, пригородная зона, второе – в сочетаниях запретная зона, зона отдыха, зона влияния, зона огня.
Присловарная характеристика многозначности состоит в таком раскрытии лексического значения метонимического сдвига, при котором в словарной статье около производящего значения – независимо от его системного статуса – помещается отсылка к модели сдвига, расположенной в присловарной зоне и представляющей собой непосредственный инструмент семантизации. Такое модельное описание предъявляет архисему производного значения в эксплицитном виде и позволяет черпать его дифференциальные семы из толкования производящего значения, расположенного в словарной статье. Использование в качестве средства семантизации целой модели, а не ее отдельного элемента – собственно архисемы производного значения – связано с тем, что модель, во-первых, заключает в себе информацию о типовых семантических трансформациях в языке и позволяет тем самым пользователю словаря сложить представление о системном характере лексико-семантического уровня, а во-вторых, создает необходимый фон для восприятия и эффективного понимания значения, лишенного в присловарной зоне иллюстративного материала.    
Подобное вынесение лексико-семантической информации в какой-то мере коррелирует с разработанным А.А. Зализняком отсылочным способом предъявления полной грамматической характеристики заголовочных единиц в табличном виде в начале или конце словаря. Адекватность указанного способа представления лексико-семантической информации обусловлена тем, что он, во-первых, позволяет в максимально полном виде отражать сведения о языковых феноменах, во-вторых, помогает экономить всегда дефицитное словарное пространство и, наконец, в-третьих, имеет преимущества антропоцентрического характера, поскольку учитывает фактор разноуровневой лингвистической и языковой подготовки адресата словаря – сведения, расположенные в присловарной зоне, могут извлекаться пользователями, заинтересованными в детальной характеристике семантической структуры многозначного слова, и игнорироваться пользователями, не нуждающимися в такой информации
Таким образом, рациональное предъявление «технических значений» может иметь вид либо семантического стеснения, либо присловарной семантизации. Попробуем для наглядности представить здесь лексикографическую реализацию одной из обнаруженных нами моделей регулярной многозначности. Пусть этой моделью будет модель «вместилище → вместилище вместе с тем, что в нем находится». Семантическое стеснение (в совмещенном режиме) этого типа многозначности будет выглядеть так.
БАНКА. 1.0. Стеклянный или металлический сосуд, обычно цилиндрической формы; такой сосуд вместе с тем, что в нем находится. Консервная банка. Убрать банку в холодильник.
БЛЮДО. 1.0. Большая тарелка, круглой или овальной формы, для подачи к столу кушанья; такая тарелка вместе с тем, что в ней находится. Серебряное блюдо. Блюдо упало, и жареные окорочка рассыпались по полу.
БОКАЛ. 1.0. Сосуд для вина в форме рюмки, но большего размера; такой сосуд вместе с тем, что в нем находится. Хрустальные бокалы. Поднять бокалы за здоровье именинника.
БОЧКА. 1.0. Большой цилиндрический сосуд для жидкостей (обычно деревянный) с двумя плоскими днищами и несколько выпуклыми стенками, которые стянуты обручами; такой сосуд вместе с тем, что в нем находится. Деревянная бочка. В магазине продавали живое пиво, и прямо на входе стояла большая бочка.
<И прочие единицы данного тематического класса>.
В случае использования присловарной семантизации отражение данного типа многозначности будет иметь следующий вид.

Словарная зона БАНКА. 1.0. Стеклянный или металлический сосуд, обычно цилиндрической формы. Консервная банка. А. БЛЮДО. 1.0. Большая тарелка, круглой или овальной формы, для подачи к столу кушанья. Серебряное блюдо. А.  БОКАЛ. 1.0. Сосуд для вина в форме рюмки, но большего размера. Хрустальные бокалы. А. БОЧКА. 1.0. Большой цилиндрический сосуд для жидкостей (обычно деревянный) с двумя плоскими днищами и несколько выпуклыми стенками, которые стянуты обручами. Деревянная бочка. А.

Присловарная зона А. Вместилище → вместилище вместе с тем, что в нем находится.

Выбор того или иного способа отражения «технических» значений слова зависит от концепции, положенной в основу лексикографического произведения. Разумеется, присловарная семантизация позволяет отражать многозначность более экономным образом, однако у нее имеются свои недостатки – ее использование, в частности, приводит к чрезвычайно абстрактному и, к тому же, внеконтекстному предъявлению значения. Этого минуса лишено семантическое стеснение. Однако применение последнего в некоторых случаях может придавать словарю нежелательный налет лексикографического примитивизма. Возможно, предпочтение одного из двух предложенных здесь способов интерпретации многозначности зависит не только от экстралингвистических характеристик словаря, но и от собственно языковых свойств «технических» значений. В связи с этим небезынтересным представляется сравнительно-сопоставительное рассмотрение аспектных, метаязыковых и грамматических значений слова. 
Литература

1. Бабкин А.М. Слово в контексте и в словаре // Современная русская лексикография. – Л., 1976.
2. Морковкин В.В. Основы теории учебной лексикографии / Дисс. … докт. филологических. наук в форме научного доклада. – М., 1990. – 72 с.
3. Ожегов С.И. Словарь русского языка. – Екатеринбург: «Урал-Советы», 1994. – 800 с. 
4. Шмелев Д.Н. О третьем измерении лексики // Русский язык в школе. – № 2. – М., 1971. – С. 60–71.  

---

Литота: современные тенденции развития
О.Н. Павленкова
Московский институт лингвистики (Россия)
Litotes: Modern Trends of Development
O.N. Pavlenkova
Moscow Institute of Linguistics (Russia)

Summary. We show how litotes is viewed through different modern linguistic theories. We consider both Western and Russian points of view. We also include the position of dynamic theory in linguistics that is now becoming more and more popular.

Известно, что человеческое мышление является полностью языковым, а язык – это «исторически сложившаяся система звуковых, словарных и грамматических средств, объективирующая работу мышления и являющаяся орудием общения, обмена мыслями и взаимного понимания людей в обществе» [7]. Однако любой социум постоянно эволюционирует, и одно из средств, которое позволяет проследить эти изменения – это язык. С точки зрения когнитивного подхода, который является одним из ведущих направлений современной лингвостилистики, можно сказать, что развитие науки, а точнее наше понимание терминов также находится в прямой зависимости от определенного исторического периода. В контексте настоящего исследования нас интересуют современные тенденции развития термина «литота». Однако это невозможно без краткого упоминания основных, наиболее знаменательных исторических этапах эволюции этого тропа.
Термин «литота» возник от греческого слова «литос», что значит «smooth, plain, small, meager» [14, p. 165] и использовался в античности для обозначения сдержанного, смиренного утверждения. В английский язык этот термин предположительно перешел вместе с другими латинскими заимствованиями. Однако в античных риториках упоминается еще такой прием как praeterito или negatio. Под последним, поясняет Н. Кнокс, понималась передача смысла противоположного сказанному «I will not call him a thief, I will not name all the safes he has cracked» [16, p.13]. Более того, этот прием назывался иронией в риториках Квинтилиана. Позднее термин литота расширит свое значение, аккумулировав черты, присущие negatio и будет развиваться в двух направлениях: с одной стороны, как средство смягчения; а с другой – как иносказательный прием.
В  период правления династии Тюдоров, отмечает Ф. Джонстон, автор риторики «Ad Herennium» вместе с другими риторами советовал использовать литоту, которую он называл «Deminutio» или «Understatement», для показа скромности говорящего и как средство риторической защиты [14, p. 175].
Эпоха Возрождения, повсеместно характеризующаяся культурным и экономическим подъемом, антропоцентризмом и светской направленностью, стимулировала переосмысление латинского понимания термина «литота», использование которого начинает рассматриваться не только как средство создания впечатления скромности, но и для передачи злого намека и демонстрации высокомерного отношения говорящего [20, p. 209–210]. Так, Г. Пиэчен старший, написавший риторический трактат «The Garden of Eloquence»  поясняет, что  «Lyptote, when more is understoode then is said, … thus, he setteth not a little by hi Sonne, that is, hee loueth his Sonne dearlye, he is not the wisest man in the worlde, and I am sorrye for it, meaning that he is not wiser then a foole … We use this figure in extenuating our owne cunning deedes and praises, to anuoyde the suspeicion of arrogancy and boasting…» [14, p. 175]. Более того, в конце 16 столетия Д. Хоскинс впервые назвал литоту иронией, поясняя, что эффект, который достигается преуменьшением через «намек» и «притворство» похож на косвенность и импликацию, достигаемую последней [14,  p. 15]. Следует пояснить, что понимание термина «ирония» в английском языке в этот период не совпадало полностью с классическим понятием обмана. Поэтому для передачи обмана использовалось слово dissimilation, которое автор  «The Arte of Rhetorique» (1553)  Т. Вилсон  называет среди различных иронических средств. Однако четкие критерии использования этих двух терминов появились только в начале 17 века, когда слово ирония стало использоваться для обозначения вербальной атаки, а слово dissimilation при настоящем обмане [16, p. 12–13].
В эпоху Просвещения, которая связана с развитием философской, научной, общественной мысли с опорой на свободомыслие и рационализм, понимание литоты расширяется и конкретизируется. Так, в конце 17 веке анонимный автор, написавший «The Whores Rhetorick» (1683), мог бы поставить литоту среди стилистических средств, которые используются для придания речи двойного смысла и «to equivocate, vary and double, according to your fancy and the present circumstances: all which do extremely enhaunce the value of your words; and add a particular gallantry to your discourse» [25]. В этот же период печатается труд «The Mystery of Rhetorick Unveil’d» Д. Смита, в котором он пишет «sometimes a word is put down with a sign of negation, when as much is signified as if we had spoken affirmatively; if not more» [21].
В начале 18 века, литота продолжает рассматриваться как форма преуменьшения, обладающая скрытым смыслом, которая передает более сильные эмоции и эмфазу [23]. Постепенно в риториках английского классического периода этот термин, наравне с мейозисом начинает использоваться для обозначения преуменьшения, характерного для англо-саксонского эпоса [16, p. 15].
Во второй половине 18 века известный писатель, литературный критик и лексикограф С. Джонсон также использовал термин «литота» в своих произведениях для передачи сомнений, что, по мнению Ф. Джонстон, позволяет использовать дефиницию слова «scruples», которую он дает в своем словаре, для определения литоты: «Doubt; difficulty of determination; perplexity: generally about minute things» [14, p. 170]. Постепенно этот троп начинает ассоциироваться с утонченностью и изяществом высшего общества «The Periphrasis or Circumlocution is the peculiar Talent of Country Farmers, … the Litotes or Diminution of Ladies, Whisperers and Backbiters» [24, p. 203]. Это объясняется тем, что университетское образование в целом считалось уделом высших классов, ступенью к воспитанию «джентльмена» [1, с. 10], поэтому употребление литот в речи становится своеобразным маркером принадлежности к «светскому аристократическому обществу», которое стремилось использовать этот риторический прием для подчеркивания своей исключительности. Возможно, это обусловлено зарождающимся в это время жанром small-talk (конец 18 – начало 19 века.) [2], что давало возможность представителям высшего общества «подчеркивать исключительность своего социального статуса не только с помощью внешних показателей лоска и рафинированности, но и с помощью особых манер поведения, а также вербальных средств…»[2, с. 10].
В 19 веке представитель романтизма К. Зольгер утверждал, что ирония является не абсолютным отрицанием, а диалектическим моментом отрицания отрицаний [3], то есть литотой.
В 20 веке литота продолжает ассоциироваться с определенным, достаточно высоким уровнем развития. Так С. Джойс пишет, что «”the significance of … unregarded trifles, delicately weighed, in assaying states of mind” and “states of mind”, as expressed through litotes, hover between the writer, his subject, and the reader» [15]. Более того, лингвисты начинают понимать, что необходимо рассмотреть этот троп с новой когнитивной точки зрения.
В середине 20 века, П. Грайс, один из основателей современной прагматики, разрабатывает теорию импликатур и выводит максимы, реализация которых необходима для успешной коммуникации. Одной из них является  максима качества «Do not say what you believe to be false» [13, p. 46,53]. Это дает возможность взглянуть на литоту под новым углом. Так, одни последователи теории П. Грайса считают, что литота нарушает вышеупомянутую максиму [18, p. 7; 12, p. 160], другие, в частности П. Леннон акцентируют, что говорящий только пренебрегает ей, так как в противном случае не будет выполнен принцип кооперативности, что приведет к невозможности успешной коммуникации. Интересно, что сам П. Грайс считал, что иронию, метафору, гиперболу и преуменьшение (т.е. литоту) можно объяснить с точки зрения Максимы Правды, а не Максимы Качества, так как все эти тропы «make some sort of false statement» [19, p. 244]. Мы, со своей стороны, согласны с точкой зрения П. Леннона, что в случае с литотой, реципиент понимает противоречивость высказывания и пытается выяснить, что говорящий имел в виду [17,  p. 298],  абсолютно не нарушая общение участников дискурса.
Позднее, термин «литота» упоминается Д. Спербером и Д. Уилсон в контексте разработанной ими теории релевантности. Они критикуют точку зрения П. Грайса , поясняя, что ироническое преуменьшение не может быть противоположно сказанному буквально, так как «saying the opposite of what one means is patently irrational» [26]. Однако в своих более поздних работах они отмечают, что при использовании в речи тропов, ипликатура относится к сказанному несколькими возможными способами, в зависимости от характеристики того или иного тропа «with metaphor, the implicature is a simile based on what is said; with irony, it’s the opposite of what is said; with hyperbole, it’s a weaker proposition, with an understatement, a stronger one» [22].
В конце 20 века появились несколько новых подходов к интерпретации термина «литота». Одной из них была точка зрения сторонников психоализа. В частности  Ж. Лакан утверждал, что литота является одним из основных механизмов передачи бессознательного индивида, своеобразной оборотной стороной его механизма защиты [9, p. 201]. Если брать во внимание использование литотных конструкций в художественном и поэтическом дискурсе английского языка разных эпох, то обращает на себя внимание их трагическая тематика. Поэтому, мы считаем, что этот подход показывает достаточно интересный ракурс исследования.
В это же время группа преподавателей Льежского университета, так называемая Группа Мю, предприняла попытку структурировать все тропы с точки зрения неориторики и структурализма, поделив их на четыре группы: метаплазы (операции с фонетическим и/или графическим обликом языковой единицы), метасемемы (операции на уровне значения языковой единицы), металогизмы (логические операции) и метатаксис (операции на уровне синтаксиса). Интересно, что последователи этого направления отнесли литоту к металогизмам, наравне с умолчанием, гиперболой, иронией, эвфемизмом, аллегорией, логической инверсией, однако в качестве логической операции, которая используется для ее образования, они указывают частичное сокращение или сокращение с отрицательным добавлением [5, с. 90–91], поясняя, что «в литоте ясно выступает количественный характер логических операций» и происходит простое «сокращение и добавление сем» [5, с. 243]. Лингвисты Группы Мю считают, что литота «имеет в качестве предела молчание» [5, с. 244], а у гиперболы «предел протяженности … точно определить нельзя». Однако затем они пишут, что «литота может трактоваться гиперболически», а значит, тоже может быть бесконечна, что противоречит предыдущему высказыванию. Мы согласны с последователями этого направления в том, что без знания референтной  ситуации трактовка литоты невозможна, однако мы никак не можем согласиться с количественным и конечным характером этого тропа. Мы считаем, что литота передает очень тонкие качественные оттенки значения, предел которых зависит от эмпирического опыта реципиента.
В 21 веке понятие литоты опять переосмысливается и начинает рассматриваться в комбинации с метафорой, которой она добавляет иронии, сарказма и юмора [10, p. 54]. Более того, сейчас все большую популярность в западной лингвистике набирает динамическая теория (П. Грабен, М. Рабинович, Т.П. Фогель), которая рассматривает язык как динамичную систему, а не статичную. Соответственно и языковые явления  следует анализировать в динамике.
Что касается отечественной лингвистики, то в литературной энциклопедии 1932 г., литота определяется как «стилистическая фигура явного и намеренного преуменьшения, умаления и уничтожения, имеющая целью усиление выразительности» и как «стилистическая фигура нарочитого смягчения выражения путем замены слова противоположным, но отрицательным по значению» [6]. В течении 20 века и в начале 21 века трактовка этого термина не поменялась. Литота продолжает рассматриваться как средство преуменьшения (Ю.В. Бореев, Н.Ю. Руссова, Г.И. Климовский, Н.Ф. Алефиренко, Н.И. Колесникова, А.Я. Эсалнек и т.д.). Хотя можно также встретить упоминание этого стилистического приема в отечественных современных работах, которые исследуют средства мелиоративности (С.С. Тахтарова, М.В. Волошина), инвертированную оценку (И.Ю. Русанова), стратегии вежливости (Н.И. Григорьева) и т.д.
Важно отметить, что еще в середине 20 века профессор И.Р. Гальперин отмечал, что «отрицание в литоте нельзя рассматривать как простое снятие признака, заключенного в отрицаемом понятии».[4, с. 218]. Так, он поясняет, что литота not without strong impulses, передает в анализируемом им контексте сильное желание героини убежать, но у него появляются дополнительные «едва уловимые и противоречивые» оттенки «это желание то появлялось, то исчезало; это желание ее не покидало и т.д.»[4, с. 219], т.е. И.Р. Гальперин показывает, что у литоты может быть несколько значений, определить которые без опоры на когнитивную лингвистику достаточно сложно. В начале 21 века лингвист Ф. Джонсон, анализируя литотную конструкцию «not inelegant», также делает акцент на различных оттенках, поясняя, что она может быть «stronger or weaker than “elegant”» [14,  p. 172]. Она поясняет, что, несмотря на контекст, который помогает реципиенту приблизиться к правильному варианту, однако «wearealwayscalleduponto hesitateaboutthedegreetowhichaparticularexampleoflitotesistempering, andtowhatextentitisemphasizing, itstopic» [14, p. 172].
Мы, со своей стороны, пытаемся в своей работе развить идеи И. Р. Гальперина с точки зрения современного когнитивного подхода и динамической теории, который позволяет выйти на новый уровень исследования дискурса.
Таким образом, проведенное нами исследование показывает, что интерес к литоте со стороны современных лингвистов не ослабевает. К характеристике этого тропа неоднократно обращались исследователи различных направлений, начиная с античности. Тем не менее, есть еще много особенностей, описание и рассмотрение которых с точки зрения последних тенденций лингвистической науки может дать достаточно неожиданные и интересные результаты.

Литература

1. Андреев А. Ю. «Национальная модель» университетское образование: возникновение и развитие // Высшее образование в России. Часть 1 № 1, 2005. – с. 156–169 [Электронный ресурс]. – Режим доступа  http://sites.google.com/site/nechaevsite/pedpsycho/andreev-a (дата обращения: 10.05.2015)
2. Белоус А.С. Эволюция жанра светской беседы: small-talk: дис. … к.ф.н. Нижний Новгород, 2010. – 193 c.
3. БСЭ [Электронный ресурс]. – Режим доступа  http://slovari.yandex.ru (дата обращения: 10.05.2015)
4. Гальперин И.Р. Очерки по стилистике английского языка. – М. : Изд-во литературы на иностранных языках, 1958. – 448 с.
5. Дюбуа Ж., Эделин Ф. и др. Общая риторика. Группа μ. – М. : Прогресс, 1986. – 392 с.
6. Литературная энциклопедия [Электронный ресурс]. – Режим доступа http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le6/le6-5051.htm (дата обращения 20.05.12)
7. Толковый словарь русского языка под. ред. С.И. Ожегова [Электронный ресурс]. – Режим доступа  http://www.ozhegov.su/  (дата обращения 20.05.12)
8. Antin D. David Antin on Vito Acconci // Artforum International. Vol. 44. Issue:7. March 2006. – p. 51
9. Bracher M. Psychoanalysis, Composition, and the Aims of Education. – Carbondale, IL. Southern Illinois University Press, 1999. – 238 p.
10. Encyclopedia of Language and Linguistics. Volume 8. – Boston. Elsevier, 2006. – 750 p.
11. Ellestrom L. Divine Madness: On Interpreting Literature, Music, and Visual Arts Ironically. – Lewisburg, P.A. Bucknell-University Press, 2002. – 307 p.
12. Elam K. The Semiotics of Theatre and Drama. – London. Routledge, 2002. – 160 p.
13. Grice H. P. Logic and Conversation. // Syntax and Semantics. – Vol. 3: Speech Acts. –  N.Y.: Academic Press, 1975. – P. 41-58.
14. Johnston F. Samuel Johnson and Art of Sinking, 1709-1791. – Oxford, England. Oxford University Press, 2005. – 265 p.
15. Joyce Stanislaus. My Brother’s Keeper. – London, Faber and Faber, 1982. – 292 p.
16. Knox N. The Word Irony and its Conyext, 1500-1755. – Durnham, NC. Duke University Press, 1961. – 258 p.
17. Lennon P. Allusions in the Press: An Applied Linguistic Study. – N.Y. Mouton de Cruyter, 2004. – 298 p.
18. Livnat Z. Quantity, truthfulness and ironic effect// Language Sciences Volume 33, Issue  2, March 2011, p. 305-315
19. Nair R.B. Narrative Gravity: Conversation, Cognition, Culture. – N.Y. Routledge, 2003. – 244 p.
20. Skinner Q. Reason and Rhetoric in the Philosophy of Hobbes. – Cambridge. Cambridge University Press, 1996. – 479 p.
21. Smith J. The Mystery of Rhetorick Unveiled. – London. Gale Ecco Print Ed, 2010. – 226 p.
22. Sperber D., Wilson D. Pragmatics, 2006 [Электронный ресурс]. – Режим доступа http://www.dan.sperber.fr/?p=117   (Дата обращения 06.06.12)
23. Stirling J. A System of Rhetoric. – Menston. Scolar Press, 1968. 
24. The Art of Sinking in Poetry: Martinus Scriblerus’ Peri Bathous: a Critical Edition, With Bibliographical Notes on “the Last Volume” of the Swift Pope Miscellanies/ ed. Leake Edna; Steeves R.H. – UK. Russel and Russel, 1968. – 207 p.
25. The Whores Rhetorick (1683): A Facsimile Reproduction, introd. J.R. Irvine and G.J. Gravlee. – Delmar, NY. Scholars’ Facsimiles and Reprints, 1979.
26.  Willson D., Sperber D. Relevance Theory, 2004 [Электронный ресурс]. – Режим доступа http://www.dan.sperber.fr/?p=93 (Дата обращения 06.06.12)

---

Перевод как инструмент гармонизации глобального политического дискурса
Е.К. Павлова
Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова (Россия)

Translation as an Instrument of Harmonization of Global Political Discourse
E.K. Pavlova
Lomonosov Moscow State University (Russia)

Summary. Global political discourse is a new type of political discourse so it is not studied enough yet. This discourse is global, public, media-based, multilingual, intercivilizational and disharmonic. Translation as a necessary element of global political discourse could be a key instrument of its harmonization if translator uses a harmonized multilingual political thesaurus.

Доклад посвящён переводческим аспектам глобального политического дискурса – нового явления, пока мало изученного лингвистической наукой. Растущая взаимосвязанность и взаимозависимость стран и народов, необходимость их кооперации для решения глобальных проблем приводят к вовлечению в политический дискурс представителей всех наций, народов и культур, всех цивилизаций Земли. А современные глобальные средства связи, успешно преодолевая барьеры государственных границ и создавая глобальные коммуникативные пространства, обеспечивают техническую возможность осуществления глобального политического дискурса, под которым подразумевается политический дискурс, осуществляемый через глобальные средства массовой информации, доступный глобальной аудитории. Политический дискурс в глобальном коммуникативном пространстве существенно отличается от других известных типов политического дискурса. Для него характерны: глобальность, публичность, медийность, многоязычность, интерцивилизационность и дисгармоничность.
Глобальность политического дискурса означает его доступность глобальной аудитории, потенциально – любому человеку на Земле. Радио, спутниковое телевидение и особенно сети мобильной связи и Интернет, дают сегодня техническую возможность не только пассивного, но и активного участия в этом дискурсе большей части населения нашей планеты. По данным Телекоммуникационного Агентства ООН, более 5 миллиардов жителей Земли пользуются мобильной связью и более 2 миллиардов – сетью Интернет [GlobalScience 2011]. Таким образом, первой отличительной особенностью современного политического дискурса в глобальном коммуникативном пространстве является его глобальная доступность, вне зависимости от расстояний, географических и политических границ. 
Публичность глобального политического дискурса обусловлена не только технической возможностью участия в нём широких слоёв населения Земли, но и потребностями современной мировой политики.  Вместе с глобальным распространением демократических идей политического устройства, публичный политический дискурс, то есть дискурс, адресованный широким массам и направленный на формирование политической картины мира в массовом сознании и использование этой картины мира для побуждения масс к той или иной политической деятельности, оказывается более действенным инструментом изменения политической структуры стран и целых регионов, чем аппаратный дискурс политических элит. Пример воздействия публичного политического дискурса в глобальном коммуникативном пространстве на реальную политику показала так называемая "арабская весна" 2011г. Важно также отметить, что в глобальном коммуникативном пространстве предметом публичного дискурса становятся даже секретные материалы, изначально предназначенные только для закрытого от публики аппаратного политического дискурса. Пример – публикация секретных документов Госдепа США на сайте Викиликс [WikiLeaks 2012].
Медийность глобального политического дискурса означает, что этот дискурс осуществляется, главным образом, через глобальные средства массовой информации, которые, как отмечает Я.Н.Засурский, создали в современном мире ”новые глобальные публичные пространства, которые включают в себя национальные публичные пространства, создавая, таким образом, широкие возможности для развития глобального гражданского общества” [Засурский 2007: 398]. Именно СМИ являются основным источником информации для современного человека, они формируют стереотипы политического мышления, на которых строятся национальные, конфессиональные, партийные и другие групповые картины мира, характерные для массового политического сознания. При этом, наряду с печатными СМИ, радио, телевидением, всё большее влияние на массовое сознание оказывают ресурсы Интернет.
Многоязычность глобального политического дискурса обусловлена его глобальностью, публичностью и медийностью. Как правило, адресант отправляет в глобальное коммуникативное пространство сообщение на каком-то одном языке. Но адресат глобального политического дискурса представляет собой многоязычную аудиторию, потенциально – весь мир. В подтверждение можно привести данные электронного издания Internet World Stats [InternetWorldStats 2012] о распределении пользователей Интернет по языкам, представленные в таблице 1.
Таблица 1.      

Языки	Количество пользователей	Охват сетью Интернет	Рост присутствия в Интернете (2000-2011)
Английский	565,004,126	43.4 %	301.4 %
Китайский	509,965,013	37.2 %	1,478.7 %
Испанский	164,968,742	39.0 %	807.4 %
Японский	99,182,000	78.4 %	110.7 %
Португальский	82,586,600	32.5 %	990.1 %
Немецкий	75,422,674	79.5 %	174.1 %
Арабский	65,365,400	18.8 %	2,501.2 %
Французский	59,779,525	17.2 %	398.2 %
Русский	59,700,000	42.8 %	1,825.8 %
Корейский	39,440,000	55.2 %	107.1 %
10 языков в сумме	1,615,957,333	36.4 %	421.2 %
Оставшиеся языки	350,557,483	14.6 %	588.5 %
Всего в мире	2,099,926,965	30.3 %	481.7 %

Следовательно, для осуществления дискурса в глобальном коммуникативном пространстве необходим перевод сообщений на языки всех участников дискурса.
Интерцивилизационность. Публичный дискурс в глобальном коммуникативном пространстве осуществляется людьми не только с разными  языками, но и с различной цивилизационной принадлежностью. Так, на начало 2012г. в сети Интернет представлены 228 стран [US Census Bureau 2012], т.е. все цивилизации современной Земли. В интерцивилизационном дискурсе актуализируются и взаимодействуют картины мира, многие базовые концепты которых настолько различны по своему содержанию, что в дискурсе вместо диалога возникает конфликт культур.
Дисгармоничность политического дискурса в глобальном коммуникативном пространстве является неизбежным следствием его многоязычности и интерцивилизационности.  Под дисгармонией дискурса мы понимаем неправильную, неоднозначную, неполную передачу информации и неадекватную, нежелательную или непредсказуемую эмоциональную реакцию на нее. Дисгармония дискурса не просто мешает восприятию адресатом сообщений, приходящих к нему от адресанта, говорящего на ином языке и принадлежащего к иной цивилизации, она часто провоцирует и обостряет межцивилизационные конфликты. Поэтому для достижения взаимопонимания в интерцивилизационном дискурсе необходимо если не полностью преодолеть лингвокультурные барьеры, разделяющие цивилизации, то хотя бы уменьшить дисгармонию дискурса до безопасного уровня, т.е. гармонизировать дискурс.
С точки зрения когнитивной лингвистики, можно выделить три варианта осуществления межъязыкового дискурса, принципиально отличающиеся друг от друга по схеме взаимодействия языковых картин мира (ЯКМ) в сознании участников дискурса и, соответственно, по возможности коммуникативно эквивалентной передачи информации в таком дискурсе.
1. Если речь идет о двух-трех языках, самое эффективное решение пробле­мы – билингвизм или полилингвизм, то есть знание этих языков большинством населения. Это вполне возможно, ведь ребенок, растущий в многоязычной среде, легко овладевает двумя - тремя языками. Такой билингвизм называется естественным или бытовым. Взрослый человек также обычно способен в совершенстве овладеть хотя бы одним иностранным языком. Такой билингвизм называется учебным или искусственным. Схема дискурса двух билингв представлена на Рис. 1.
 

 

 

 

 

 

Рис. 1.

С когнитивной точки зрения главное преимущества билингвизма в том, что ребёнок, выросший в двуязычной среде, практически в равной степени усваивает не только языки, но и соответствующие языковые картины мира. В определённом смысле  в его сознании формируется двуязычная картина мира, которая манифестируется в дискурсе на том языке, который наиболее адекватен в данном конкретном дискурсе. Следовательно, при естественном билингвизме уровень дисгармонии дискурса билингв не будет отличаться от уровня дисгармонии дискурса носителей одного и того же языка. В случае искусственного билингвизма в сознании человека, овладевшего вторым языком в более зрелом возрасте, языковая картина мира, конечно, изначально формируется на его родном языке. Тем не менее, в процессе углублённого изучения иностранного языка и культуры носителей этого языка возможно достижение такой степени усвоения ЯКМ второго языка, что дисгармония дискурса будет сведена к безопасному уровню, то есть к такому уровню, на котором она не приводит к непониманию и конфронтации.
2. В глобальном дискурсе совершенно невозможно рассчитывать на билингвизм. В этом случае обычное решение проблемы – выбор какого-то языка для межъязыкового общения – лингва франка. В многоязычном пространстве обычно используется живой язык: либо язык наиболее сильной (в экономическом и политическом отношении) этнической груп­пы, либо иностранный (язык метрополии в бывших колониях). Первый вариант мы наблюдаем, например, в России, второй – в Индии. Модель дискурса с использованием лингва франка может быть представлена в виде следующей схемы (см. Рис. 2):
 

 

 

 

 

 

 

 

Рис. 2.
С когнитивной точки зрения главная особенность этой схемы заключается в том, что участники дискурса могут не иметь представления об особенностях ЯКМ других участников дискурса вне той узкой предметной области дискурса, для которой используется лингва франка. Такими областями обычно являются: экономика и бизнес, наука и техника, туризм и отдых и т.п.  Мало того, что эти области составляют малую часть ЯКМ, они к тому же не отличаются лингвокультурной специфичностью. Глобализация экономики унифицирует экономические системы и законы ведения бизнеса. Технические стандарты также глобально унифицированы, а научная картина мира едина по самой своей природе. Даже сфера туризма, в которой культурные различия народов и цивилизаций являются предметом коммерческой эксплуатации, выхватывает из ЯКМ отдельные "экзотические" фрагменты, не включая в сферу дискурса сколько-нибудь целостное представление о ЯКМ народов и цивилизаций. В результате дискурс с использованием лингва франка может обеспечить удовлетворительное качество коммуникации в интерцивилизационном дискурсе, если в нём манифестируются только унифицированные, интернационализированные части ЯКМ разных народов. При выходе предмета дискурса за пределы этой небольшой части ЯКМ (в том числе – в политическом дискурсе) неизбежно возникновение дисгармонии дискурса, вызванной лингвокультурными и цивилизационными различиями ЯКМ участников интерцивилизационного дискурса.
В современном мире роль глобального лингва франка выполняет английский язык. Но ЯКМ в сознании людей формируются в рамках их родных языков и культур. Статистические данные о распространённости языков, представленные на сайте ЦРУ США [CIA 2012], свидетельствуют о том, что английский язык по состоянию на 2009г. находится на третьем месте по количеству носителей языка, уступая китайскому и испанскому в десятке наиболее распространённых языков мира (см. Таблицу 2). 
Таблица 2

Язык	Количество носителей,  %
Китайский, наречие мандарин	12,44
Испанский	4,85
Английский	4,83
Арабский	3,25
Хинди	2,68
Бенгальский	2,66
Португальский	2,62
Русский	2,12
Японский	1,80
немецкий	1,33

Согласно этим данным, на английском языке как на родном говорит менее 5% человечества. К сожалению, нет достоверных статистических данных о распространённости естественного англоязычного билингвизма в мире. Но, судя по данным Министерства внутренних дел Индии, в которой английский язык является государственным языком, в 2001г. в Раджастане из 51,407,216 носителей языка хинди англоязычными билингвами (к сожалению, неясно, естественными или искусственными) являлись 2,284,961человека, то есть менее 4,5% [Census of India 2012].  Среди носителей других языков Индии этот процент ещё меньше – их второй язык, как правило, хинди.
Таким образом, англоязычная ЯКМ формируется в сознании лишь относительно небольшой части населения Земли. Подавляющее же большинство жителей Земли имеют в своём сознании ЯКМ, сформированные на других языках, в рамках иных культур и цивилизаций, и изучение ими английского языка, как правило, ограничивается овладением этим языком в качестве лингва франка для пользования им в узко ограниченных сферах общения.
3. Наиболее очевидный способ осуществления межъязыкового дискурса предусматривает перевод. Схема  такого дискурса представлена на Рис. 3.

 

 

 

 

 

 

                                                                     Рис. 3.

 

Однако, чем больше различия в содержании и структуре ЯКМ, чем больше расхождения денотативного и коннотативного содержания концептов, составляющих концептосферы, тем труднее переводчику найти в переводящем языке эквиваленты, передающие понятийное и эмоционально-оценочное содержание сообщения в исходном языке. С выходом политического дискурса в глобальное коммуникативное пространство и его медиатизацией возникает потребность коммуникативно эквивалентного  перевода политических текстов на все языки мира. Удовлетворить эту потребность сложно и очень дорого, даже в ООН содержание штата переводчиков и обеспечение качественного перевода представляет проблему. Качество же машинного перевода пока оставляет желать много лучшего.
В качестве инструмента гармонизации глобального политического дискурса можно предложить создание многоязычного тезауруса нового типа, сопоставляющего концептосферы национального политического сознания разных стран и народов. В этом тезаурусе будут устанавлены не только лексические и смысловые соответствия концептов разных ЯКМ, но и зафиксированы различия национальных концептов на сигнификативном уровне (в том числе – на уровне оценочных значений и ассоциативных полей).
Идеальным решением проблемы дисгармонии глобального политического дискурса была бы гармонизация самих картин мира, то есть согласование содержания концептов и на уровне понятий, и на уровне оценок, а также заимствования концептов для заполнения взаимной лакунарности ЯКМ. В качестве примера согласования содержания концепта можно привести принятие Советом безопасности ООН в 2004г. резолюции 1566, в которой сформулированы основные признаки преступлений, квалифицирующихся как международный терроризм. Однако, согласование содержания политических концептов в ООН не приводит к автоматическому изменению ЯКМ в массовом сознании – для этого необходима просветительская работа, разъяснение и пропаганда нового понимания и оценки концептов через СМИ и систему образования на протяжении долгого времени.
Но гармонизация глобального дискурса возможна и на других уровнях: как на уровне исходного текста сообщения (начиная с соблюдения правил речевой этики и политкорректности и кончая предвидением и учётом всех возможных смысловых и оценочных интерпретаций во всех языках и культурах мира), так и на уровне перевода. С практической точки зрения, именно гармонизация перевода может стать наиболее быстро реализуемым способом гармонизации глобального политического дискурса. Использование предлагаемого многоязычного тезауруса способствовало бы существенному повышению качества перевода политических текстов с точки зрения его коммуникативной эквивалентности. Многоязычный тезаурус, содержащий дефиниции, ассоциативные поля и оценочные значения концептов, предоставит переводчику необходимый минимум информации не только для выбора наилучшего варианта и приёма перевода, но и для составления, в случае необходимости, лингвокультурного комментария, разъясняющего различия в ЯКМ участников глобального политического дискурса.
Составление многоязычного политического тезауруса нового типа может стать новым актуальным направлением исследований  в сопоставительной политической лингвистике, лингвокультурологии, лексикологии и лексикографии. Для создания такого тезауруса потребуются трудоёмкие комплексные исследования с привлечением не только лингвистов, но и специалистов в области политологии, журналистики, социологии, психологии, культурологии и других смежных дисциплин.

Литература
Засурский Я.Н. Искушение свободой. Российская журналистика: 1990-2007. – М.: Изд-во Моск. Ун-та, 2007.
CIA The World Factbook, March 01, 2012. [Электронный ресурс]: https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/geos/xx.html
Census of India – Linguistic Survey of India. // Website of The Registrar General & Census Commissioner, India, New Delhi, Ministry of Home Affairs, Government of India. March 9, 2012. [Электронный ресурс]:
 http://www.censusindia.gov.in/2011-documents/lsi/lsi_Rajasthan/4%20INTRODUCTION.pdf
GlobalScience - Число пользователей Интернетом достигло невероятной отметки.[Электронный ресурс]: http://globalscience.ru/article/read/19096/ , 28.01.2011
InternetWorldStats - Internet World users by language. [Электронный ресурс]: http://www.internetworldstats.com/stats7.htm
US Census Bureau - International Data Base Country Rankings. [Электронный ресурс]: http://www.census.gov/population/international/data/idb/rank.php
WikiLeaks - [Электронный ресурс]: http://wikileaks.org/

---

Русский синтаксис в аспекте инноватики
Л.А. Сергиевская,
Рязанский государственный университет имени С.А. Есенина (Россия)
Л.А. Мелехова
Рязанский институт экономики (Россия)
Russian Syntax in Terms of Innovation
L.A. Sergievskaya
Ryazan State University named after S.A. Esenin (Russia)
L.A. Melekhova
Ryazan Institute of Economics (Russia)

Summary. Syntax in terms of innovation determines the roles of up-to-date research and teaching methods of Russian language.

            Инноватика русского синтаксиса заключается в изучении языковых единиц с учётом интеграционных процессов в сфере гуманитарных и естественных наук, дифференцировании аспектов исследования синтаксических элементов и применении инновационных технологий. Анализ проблем в синтаксисе современного русского языка  определяет позиции  инновационных  научных методов исследования и педагогических приёмов преподавания лингвистики в вузе.
Актуальность поиска новых подходов к изучению русского синтаксиса обусловлена наличием в данной области множества нерешённых вопросов как теоретического, так и практического плана. Это обусловлено рядом причин социального характера: стремительным развитием языковой системы, реформами образования и науки, сменой приоритетов в фундаментальных научных изысканиях. Теория синтаксиса оставляет открытыми проблемы разграничения аспектов исследования и языковых уровней, классификации элементов языка,  унификации терминов.
Цель статьи — определить основные проблемы инноватики русского синтаксиса и наметить способы их преодоления. Основные задачи: 1) краткий обзор теоретических основ избранной темы; 2) анализ современного состояния инноватики в русском синтаксисе на примере процесса интеграции; 3) выявление трудностей в применении инновационных технологий в процессе изучения и преподавания синтаксиса в высшей школе.
Теоретические основы инновационных процессов в области синтаксиса заключаются в первоначальном чётком представлении понятия «инноватика». Данное слово относится к неологизмам и ещё не вошло в активный запас русской лексики (не зафиксировано в известных толковых словарях). Однако в рабочей лаборатории исследователей, занимающихся инновационными технологиями, его использование становится всё более привычным. Мы обратились к новейшим информационным источникам и пришли к выводу, что термин «инноватика» не имеет пока ещё однозначного определения. Например: инноватика — область знаний, охватывающая вопросы методологии и организации инновационной деятельности [15]. Такое определение нам представляется не вполне удовлетворительным: оно слишком общее; имеется тавтология (инноватика + инновационная деятельность), которая требует дальнейших разъяснений (что же такое «инновационная деятельность»?); остается неясным, какие же знания нужны? При этом практически невозможно установить, специалисты какого профиля должны заниматься инноватикой? Пока не сложится чёткого содержания понятия инноватики, русская теория синтаксиса не сможет пройти проверку через процесс модернизации образования и выйти на арену мирового образовательного пространства.
Возьмём за основу толкование слова «инноватика в «Словаре бизнес-терминов»: «Инноватика — область науки, изучающая формирование новшеств и их распространение, а также способы выработки инновационных решений» [8]. Добавим к этому определению тот факт, что инновационными мы считаем такие решения, которые направлены на модернизацию образования и реализацию передовых научных идей. Согласимся с экспертом Школы культурной политики А. Тупицыным, что «...в кризисные моменты, когда общество ищет новые варианты развития, значительно расширяется поле свободы, что и делает инновации возможными» [3]. Повышение общественного интереса к гуманитарным технологиям — это индикатор того, что в определённых социальных сферах существует инновационный спрос. Тем не менее специалисты по инновациям нередко ограничиваются в ответах на вопрос «что же такое инновация?» самыми общими фразами типа: «Инновация — это механизм развития»; «инновация — это новый способ думать и делать» [4]. Такие умозаключения никоим образом не проясняют понятие инноватики.
Обобщая результаты подходов к толкованию инноватики, мы приходим к выводу, что данный неологизм имеет узкое и широкое значение. В узком смысле под инноватикой подразумевается совокупность методов обучения, основанных на современных компьютерных технологиях (при этом решаются проблемы методического плана). В широком смысле «инноватика» означает такую область знаний, которая формирует новшества как теоретического, так и практического характера: решаются проблемы модернизации конкретной научной деятельности, а также оригинальной реализации новых знаний в учебном процессе. Опираясь на понимание инноватики в широком смысле, можно проследить инновационные процессы в сфере изучения современного русского синтаксиса. Обобщение результатов научных достижений синтаксической науки последнего десятилетия приводит нас к выводу, что лингвистика находится на пути интеграции наук. Вполне очевидным представляется стремительное развитие методов использования в лингвистических научных изысканиях сведений из наук, стоящих формально за пределами филологии, но дающих необходимую базу для построения теорий. Приведём некоторые доказательства не только существования, но и продуктивности такой интеграции на примере следующих соотношений синтаксиса с другими науками.
1. Синтаксис и философия. Методологическую основу изучения синтаксических явлений составляют философские категории: общее и частное, сущность и явление, абстрактное и конкретное, необходимое и случайное, субъект и объект. Например, разграничение понятий «предложение» и «высказывание» опирается на соотношение категорий абстрактного и конкретного; определение членов предложения отражает диалектику субъективного и объективного, общего и частного. Традиционный структурно-семантический метод заключается в диалектическом принципе познания синтаксических единиц от формы к значению (в единстве формы и значения). Именно на философские дефиниции опираются лингвистические теории, представляющие лучшие классификации языковых единиц [11]. Знание философии, необходимое для здравого научного поиска, даёт возможность для поиска новых путей логического осмысления конкретных языковых  фактов. Однако в синтаксических трудах последнего десятилетия теоретические положения далеко не всегда опираются на философские категории и содержание исследования часто составляет практический разбор конкретных языковых фактов. Например, при актуальном членении предложения понятия «тема» и «рема» не рассматриваются в соотношении с понятиями сущности и явления [7], нарушается единство понятий «субъект» и «объект»: например, выделяются объектные словосочетания, изъяснительно-объектные придаточные без учёта их параллелей с субъектными словосочетаниями и изъяснительно-субъектными придаточными [1]. Интеграция синтаксиса и философии на современном этапе развития языка, возврат к фундаментальным обобщениям от узкопрактической направленности исследований, анализ синтаксических единиц по законам диалектики  мы рассматриваем как необходимые условия инновационного подхода к изучению синтаксического уровня языковой системы.
       2.    Синтаксис и логика. Анализ синтаксических явлений строится по принципу цепочки логически взаимосвязанных умозаключений. Так создаётся некая «схема рассуждений». Правильное с точки зрения логики обобщение — необходимое условие для любого лингвистического доказательства. Именно в синтаксисе множество языковых фактов можно объяснить только логическим путём. Соотносятся: «предложение» и «суждение», «высказывание» и «умозаключение», «семантика» и «смысл». Выводятся понятия «логический субъект», «логический предикат». Учёный-лингвист обязан использовать законы логики высказываний: закон исключённого третьего, закон противоречия, закон тождества [9], закон со многими переменными. Типология синтаксических единиц должна строиться согласно правилам логики: единицы классифицируются в разных аспектах, но каждая классификация устанавливается по одному основополагающему признаку. Однако  такой принцип выдерживается не всегда. Например, общепринятая в вузе классификация нерасчленённых сложноподчинённых предложений по отношениям между предикативными частями представлена отнюдь не в строгом соответствии с логической системой. Предлагаемые термины, называющие четыре типа сложноподчинённых конструкций, образованы по разным принципам [1]: 1) изъяснительно- (и сравнительно) объектные сложноподчинённые предложения – учитывается семантика придаточного по отношению к главной части и незамещённая позиция дополнения в главной части;          2) присубстантивно-атрибутивные предложения – учитывается грамматическое значение слова, к которому относится придаточное, и семантика придаточного;              3) местоимённо-соотносительные  –  выделяются по средствам связи предикативных единиц (без учёта семантико-грамматических отношений); 4) местоимённо-союзные – не содержат  информации о семантике отношений между частями. В результате практический разбор предложений в целом ряде случаев не имеет однозначных решений. Например, Как аукнется, так и откликнется – местоимённо-соотносительное предложение или с придаточным образа  действия? По формальному признаку (без учёта изосемичности) квалифицируются типы придаточных с обстоятельственным значением в  предложениях нерасчленённой структуры и типы обстоятельственных придаточных в расчленённой структуре: Приходи, когда стемнеет – с придаточным времени, а  Приходи тогда, когда стемнеет – местоимённо-соотносительное сложное предложение. Приведение синтаксических классификаций в полное соответствие с логическими категориями явилось бы инновацией синтаксической науки на данном этапе развития языка.
3. Синтаксис и математика. Уровень абстракции современного синтаксиса должен приближаться и приближается к уровню абстракции математики. С успехом применяется метод моделирования: например, строятся системы на базе понятий «структурная модель», «семантическая модель», «функциональная модель» [13]. Используется мысленный эксперимент. Составляются структурные схемы. Открываются законы синтаксической симметрии: например, в рамках сложного предложения рассматриваются типы структурного параллелизма. Проверяется возможность аксиоматизации языковых законов, общими для математики и лингвистики являются понятия интеграции и дифференциации, дискретного и континуального, индукции и дедукции, поля, ядра и периферии, равенства, формулы, множества [6]. В новейших исследованиях синтаксических единиц применяются понятия «матрица», «герм», «поле языкового напряжения» [12]. Учёные рассматривают вопрос о гуманитарно ориентированном преподавании математики в общеобразовательной школе [10]. Установление алгоритмов построения и функционирования синтаксических единиц на базе математических категорий должно представить инновационную методику изучения синтаксиса в современном русском языке.
4. Синтаксис и психология. Новейшим достижением русской филологии последних двух десятилетий явилась психолингвистика, прямым образом демонстрирующая интеграцию языка и психологии. Внимание учёных привлекает изучение стимулов говорящего и реакций слушающего, интенций участников коммуникации для достижения успешности общения в процессе формирования определённого типа высказывания [3]. Например, отмечается, что тождественные по форме предложения могут интерпретироваться по-разному, исходя их психолого-прагматических факторов. Ср. Иди! – требование; Иди! – просьба; Иди!  – разрешение. С учётом таких факторов строится теория речевых актов [2].Активно изучается проблема формирования языковой личности. Определение типов высказываний с привлечением психологического анализа коммуникативной ситуации прямым образом связано с инноватикой изучения языка и речи и составляет одну из продуктивных сфер исследования русского синтаксиса.
5. Синтаксис и иностранный язык. Перспективным направлением в этом отношении являются исследования в области билингвизма. Их актуальность диктуется активизацией процессов социальной миграции. Открытие закономерностей методики овладения в совершенстве двумя (или более) языками происходит по пути установления интегративных явлений внутриязыковой структуры. Так как основной  коммуникативной единицей синтаксиса является предложение, то именно через изучение правил построения предложений проходят лучшие теории в области межкультурной коммуникации [14]. На основании этих теорий проходит подготовка студентов гуманитарных вузов к межкультурному взаимодействию [5]. Однако к вопросам билингвизма обращаются преимущественно специалисты по иностранному языку, и крайне редко привлекаются филологи-русисты. Сопоставление синтаксических категорий в русском и иностранном языках с позиций синтаксиста в области русского языка представило бы новый взгляд на проблемы межкультурной коммуникации.
Мы видим, что голономный подход к изучению синтаксиса даёт широкую перспективу инновационных научных поисков, отражает потребности нового ХХI века, выводит синтаксис из круга специальных языковедческих проблем в сферу мирового образовательного пространства и глобальной картины мира.
Для того чтобы инноватика русского синтаксиса явилась реальной перспективой развития данной науки в аспекте интегративных процессов, необходимо решить следующие задачи:  1) привести к однозначности (нужна договорённость лингвистов) терминов и понятий, используемых в научной и учебной практике; исключить  наукообразие и воспитать разумное отношение к потоку иностранной терминологии;    2) классифицировать элементы синтаксиса с учётом строгого разграничения грамматической, функциональной и лексической семантики; 3) установить дискретные и континуальные свойства синтаксических единиц.
Любой исследователь в процессе научного поиска сталкивается  с  трудностями организационного характера: например, сбор фактического материала, поиск специальной литературы, проведение научного эксперимента. Современный филолог располагает всеми возможностями инновационных технологий для накопления необходимой для теоретических обобщений «базы данных». Используется система «Национальный корпус русского языка» в интернете, где по заданному синтаксическому элементу можно легко составить картотеку примеров.  Вполне доступен выход на веб-сайты известных библиотек (например, РГБ, РНБ). Имеются электронные библиотеки и энциклопедии. Возможно и динамичное ознакомление с новостями ВАК (авторефераты докторских и кандидатских диссертаций) и др.  Такой потенциал инновационного получения информации значительно облегчает кропотливый труд учёного. Инноватика стремительно внедряется и в учебный процесс. Проводятся презентации структурных моделей простых и сложных предложений, осуществляется компьютерное тестирование по синтаксису, предлагаются онлайн-консультации по вопросам к экзамену, расширяется сфера видов самостоятельной работы студента, выносятся на обсуждение трудные вопросы синтаксиса на интернет-конференциях, активно используется электронная почта, начинается общение преподавателя со студентами с помощью веб-камеры и многое другое. Тем не менее инноватика синтаксиса в технологическом плане отражает общие для всей гуманитарной  области проблемы. Одна из таких проблем связана с поиском специалистов междисциплинарного уровня — одновременно и филолога, и инноватора. В настоящее время в университетах создаются направления по подготовке инноваторов, в частности, бакалавров техники и технологии. Презентации таких специальностей подчёркивают, что инноватор — это творческая личность и учёный-организатор, обеспечивающий полный цикл внедрения новшеств: от бизнес-проекта до реализации продукции; это интеллектуал с глубокой междисциплинарной подготовкой. Но вопрос «Кто должен заниматься гуманитарной инноватикой?» остается открытым. Нам представляется, что по  отношению к синтаксису необходимо творческое сотрудничество учёного-филолога, педагога-методиста и технолога. При этом все три специалиста должны быть людьми с широким образованием: например, филолог должен владеть компьютерными технологиями и знать их потенциальные возможности, а технолог и методист обязаны представлять специфику данной лингвистической дисциплины. Ряд других проблем касаются частных, но актуальных  моментов использования инновационных технологий при изучении и преподавании синтаксиса в вузе: востребованность и привлекательность инноватики, организация инновационной деятельности в курсе «Синтаксис», обеспечение качества инноватики русского синтаксиса. Важно осознать, что необходимость инноватики синтаксиса как в теоретическом, так и в практическом плане вполне очевидна и продиктована широким возможностями информационных технологий, а также стремлением учёных выйти на новый уровень научного мышления. 
Таким образом, инноватика русского синтаксиса проявляется в фундаментальных исследованиях с помощью новейших научных методов: интегративный подход к изучению синтаксических единиц; многоаспектный анализ элементов языка; применение инновационных технологий в сборе фактического материала, поиске необходимой информации и презентациях научных результатов. Прагматический аспект синтаксической инноватики открывает перспективы новых методов продуктивного преподавания синтаксиса в  высшей школе в соответствии с задачами и перспективами современного образования.

 

Литература

1. Бабайцева В.В., Максимов Л.Ю. Современный русский язык: В 3 ч. М., 1981 (и последующие издания). Ч. III. Синтаксис. Пунктуация.
2. Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. М., 1993.
3. Глухов В.П. Основы психолигвистики. Учебное пособие для студентов педвузов. М., 2005.
4.  Гуманитарная инноватика. Инновации живут в сознании людей. Интервью с Алексеем Тупицыным [Текст] // Журнал «Со-Общение», 2004, №10. С. 1.
5. Костикова Л.П. Подготовка студентов гуманитарного вуза к межкультурному взаимодействию. М., 2010.
6. Крейдлин Г.Е., Шмелёв А.Д. Математика помогает лингвистике. М.: Просвещение, 1994.
7. Крылова О.А. Коммуникативный синтаксис русского языка. М.: Либроком, 2009.
8. Словарь бизнес-терминов [Электронный ресурс]// Российский гуманитарный интернет-университет: www.i-u.ru/biblio/dict.aspx.
9. Монина Т.С. Проблема тождества предложения. М.: МПУ, 1995.
10. Назиев А.Х. Гуманитарно ориентированное преподавание математики в общеобразовательной школе. – Рязань, 1999.
11. Современный русский язык / Под ред. П.А. Леканта. М., 2001.
12. Папуша В.С. Сложное синтаксическое целое: структура, семантика, функционирование. М., 2011.
13. Типология языковых моделей. Сборник научных трудов. Вып. 2 / Отв. ред. Л.А. Сергиевская. Рязань, 2000.
14. Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. М., 2008.
15. Финансовый словарь [Электронный ресурс]/ www.dic.academic.ru.

---

Система научных взглядов на язык Абеля Овелака
И.В. Стекольщикова
Московский городской педагогический университет (Россия)

The system of scientific views on language of Abel Hovelaque
I.V. Stekolshchikova
Moscow city teacher’s training university (Russia)

Резюме. Статья посвящена проблеме натуралистической концепции языка в научных трудах французского лингвиста и антрополога Абеля Овелака. В статье затронуты вопросы понимания языка как организма, проблема различных классификации языков; сопоставляются лингвистические концепции Абеля Овелака, Макса Мюллера, О.-Ж. Шаве, Ж. Венсона, эволюционные теории Авеля Овелака и Чарльза Дарвина.
Summary. The article is devoted to the natural conception of language in scientific works of French anthropologist and linguist Abel Hovelaсque. This article touches upon the problem of conception of language as organism, the problem of different classifications of languages; there is a comparative analyses of linguistic conceptions of Abel Hovelaсque, Max Muller, O.-J. Chavée, J. Venson, of evaluative theories of Abel Hovelaсque and Charles Darwin.

Настоящая статья посвящена системе взглядов на язык французского антрополога и лингвиста Абеля Овелака (1843-1896).
Абель Овелак оставил после себя значительное научное наследие, которое включает в себя сочинения по антропологии («Présis d’antropologie», «Le début de l’humanité. L’homme primitive contemporain», «Notre ancêtre: recherches d’anatomie & d’ethnologie sur le précurseur de l’homme», Communication sur les races inférieures» и др.) и по лингвистике («La linguistique», «Langue, race, nationalités», «Grammaire de la langue zende», «La langue khasia», «Mélanges de linguistique et d’antropologie», «L’évolution du langage», «Etude de linguistique et d’ethnographie» и др.).
Абель Овелак также известен как издатель: он основал Лингвистический и филологический журнал («Revue de Linguistique et de philologie») совместно с Оноре Жозефом Шаве, Журнал Антропологической школы («Revue de l’école d’Anthropologie»). Он публиковался в «Журнале по лингвистике и сравнительной филологии» Жерара де Райя («Revue de linguistique et le philology comparée»). Кроме того, Абель Овелак долгое время был почетным членом, а затем и президентом Парижского Антропологического общества и, наконец, депутатом Национальной Ассамблеи.
Надо заметить, что лингвистическое творчество Абеля Овелака пронизано натуралистической философией, которая приобрела популярность в разных странах (прежде всего, в Германии, Франции, Англии) во второй половине XIX века. Значительную роль в этом сыграла теория видов Чарльза Дарвина. Основоположником натуралистической концепции языкознания считается немецкий ученый Август Шлейхер. Во Франции последователем Августа Шлейхера становится Абель Овелак.
Концепция Абеля Овелака сложилась и под влиянием трудов его учителей: биолога Поля Брока и лингвиста Оноре Жозефа Шаве. Этому вопросу посвящена наша статья «Истоки натуралистической концепции Абеля Овелака (понятия языка и расы в трудах О.-Ж. Шаве и Поля Брока)» [1, 102-107].
Рассмотрим основные положения лингвистической концепции Абеля Овелака.
Для начала, следует сказать, что Абель Овелак утверждает: язык есть живой организм – «l’on peut considerer le langue comme un organism» [6, 8]. По мнению ученого, языки рождаются, развиваются, достигают зрелости, вырождаются и умирают, как все живые существа:  «Les langues en effet naissent, croissent dépérissent et meurent comme touts les êtres vivant. Elles ont passé tout d'abord par une période embrionnaire, elles etteignent un complet developpement et sont livrées, en fin du compte, à la métamorphose régressive» [4, 9]; «La variation est continuelle; les langues naissent, se développent, entre en decadence, s’éteignent comme tous les êtres organisés» [6, 8].
Натуралист Макс Мюллер не соглашается с Абелем Овелаком в том, что язык рождается и умирает, как живой организм: «To speak of language as a thing by itself, as a living life of its own, as growing to maturity, producing offspring, and dying away, is sheer mythology» [7, 44].
Абель Овелак рассматривает лингвистику как естественную  науку: «l’étude du langage est du domaine des sciences naturelle» [6, 4], поскольку она занимается изучением «анатомии языков» - «l’anatomie du langage». Он дает следующее определение лингвистике: «L'étude des éléments constitutifs du langage articulé et des formes diverses qu'affectent ou peuvent affecter ces éléments» [4, 4]. Иначе говоря, лингвистика – это «двойное изучение фонетики и структуры языков» («la linguistique est la double étude de la phonétique et de la structure des langues») [4, 4]. 
Лингвистика является естественной наукой, поскольку способность к языку передается по наследству вместе со структурой и качествами мозга, находится в тесной связи с развитием мозга. Ребенок обучается способности говорить, как и другим действиям (например, хождению). Кроме того, язык, как любое другое биологическое явление, подвергается эволюции. Речь идет и о морфологических, и о лексических изменениях, происходящих внутри языка.
Таким образом, методы лингвистического исследования принципиально отличаются от методов филологической науки – лингвист изучает анатомию форм, как ботаник или зоолог: «En definitive, les procédés de l’étude linguistique – qui n’ont rien de commun avec les procédés de l’étude de la philology – démontrent suffisamment que le linguiste étudie l’anatomie de forms, comme étudient l’anatomie de forme le botaniste et le zoologiste» [6, 7]. А филологию Абель Овелак  относит к числу исторических наук.
В связи с этим, Абель Овелак предлагает применять естественнонаучные методы - «la methode des sciences naturelles» в лингвистических исследованиях [6, 3]. В этом вопросе они схожи с Максом Мюллером: «I always took it for granted that the science of language, which is best known in this country by the name of comparative philology, is one of the physical science, and that therefore its method ought to be the same as that which has been followed with so much success in botany, geology, anatomy, and other branches of the study of nature» [7, 23].
Возникновению языка как такового предшествовало появление определенных жестов, мимики лица, что соотносит человека, по мнению Абеля Овелака, с его ближайшими прародителями – обезьянами, которые с помощью лицевых мышц могут выражать самые разные эмоции и чувства: «Les gestes, les mouvements de la physionomie ont précède le langage proprement dit, le langage articulé, et en cela il est intéressant de comparer l’homme à ses plus proches parents, aux singes, qui savent exprimer par le jeu des muscles du front, de l’orifice palpebral, des lèvres, du nez, de la mâchoire, un nombre si considerable et si varié de sentiments» [6, 3].
Способность к языку, безусловно, находится в тесной связи с развитием извилин головного мозга, которых не хватает обезьянам, но главное, по мнению ученого, что делает человека человеком - это владение способностью к артикулируемой речи: «Il est inutile d’insister ici sur ce que la faculter du langage est en correlation étroite avec le developpment de l’une des circonvolutions frontales du cerveau, que l’on trouve à l’état rudimentaire chez les anthropoïds, mais dont la pleine acquisition, dont le développement plus accompli a fait de l’homme ce qu’il est, je veux dire l’heureux possesseur de la faculté du langage articulé» [6, 4].
В книге «Mélanges de linguistique et d’anthropologie» Абель Овелак предлагает термин «этнографическая лингвистика» («l’ethnographie linguistique»), для науки, которая представляет собой смесь лингвистики и антропологии [3, 1]. Творчество Абеля Овелака показывает невозможность лингвистических исследований без опоры на антропологию.
Как пишет Абель Овелак в книге «L’évolution de la langue», антропология учит мирному смешению рас, определению лучших социальных условий для людей, которые до сих пор являются слабыми в борьбе за выживание и др.: «L’Anthropologie nous enseigne ce que nous avons à faire pour aider à cette oeuvre de la nature: il s'agit de travailler à la fusion pacifique des races, il s'agit de solidariser des interets, de fare accéder enfin à une condition sociale tous ceux, peoples ou individus, qui jusqu’à ce jour ont été les faibles et les vaincus dans la lutte pour l’existence» [6, 23].
По мнению Абеля Овелака, изучить историю языка, отличить классический язык от местных диалектов (например, арабского языка) помогает этнография: «Il serait intéressant de rechercher l’histoire des progrès de la langue arabe et de faire un depart sérieux entre les vrais Arabe et les indigene arabisés. L’ethnographie, en cela, peut être d’un secours considerable» [3, 9]. 
Абель Овелак, как и другие лингвисты натуралистического направления (Август Шлейхер, Макс Мюллер) разделяет языки на три типа, согласно их морфологической структуре: односложные (изолирующие), агглютинативные и флективные. «Структура первых – простая, структура вторых – сложная,структура последних – еще более сложная»: «La structure des premières est simple, la structure des secondes est complexe, la structure des dernières est plus complexes encore» [6, 9].
К односложным языкам Абель Овелак относит китайский, сиамский, бирманский. Это языки с простейшей структурой, состоящей из одного изолированного корня. Они представляют собой первую фазу развития языка: «La structure monosyllabique constitue ici la première phase, la phase la plus simple» [3, 12].
Баскский, турецкий, японский языки Абель Овелак называет агглютинативными и считает агглютинацию проявлением второй ступени развития языка, развившейся из первой: «…toutes les langues agglutinantes (basques, turc, tamoul, japonais etc) ont passé par la forme monosyllabique» [3, 12]. Абель Овелак считает, что большинство языков мира являются агглютинативными: «La plus grand partie des langues en est à la second periode agglutinative, par exemple les langues des nègres occidentaux et orientaux <…> des peuples altaïques, le basque, les langues américaines, etc.»  [6, 13].
Агглютинативные языки, соответственно, с течением времени переходят во флективные, то есть мы можем говорить о развитии агглютинации во флексию – «évolution de l’agglutination à la flexion»  [6, 14].
Данное явление (переход языков из одной фазы в другую) ученый назвал «преобразованием лингвистических видов» -  «la transformation des espèces en linguistique» [4, 420]. Таким образом, языки, как и все живые организмы, подвергаются естественной эволюции. Французский философ и историк Эрнест Ренан считает невозможным переход языков от одной фазы развития к другой и называет самыми развитыми односложные языки. Данный вопрос рассмотрен нами в статье «Критика натурализма в лингвистических трудах Эрнеста Ренана» [2, 7-14].
Упоминает Абель Овелак и о делении языков на синтетические, к которым он, например, относит санскрит, греческий, латинский языки, и аналитические – современные романские языки, например. Он считает, что синтетические языки преобразовались в современные аналитические в результате деградации языков, так называемого «упадка», более быстрого в случае с одними языками и менее быстрого – в случае с другими: «Telle est, en effet l’oeuvre de la décadence linguistique, decadence moins hâtive dans les langues slaves qu’en allemande, moins hâtive en allemande que dans les langues romanes» [6, 14].
А этот «упадок» (упрощение, прежде всего, с грамматической точки зрения), в свою очередь, также представляет собой новый этап развития языков – «constitue une nouvelle phase d’évolution» [6, 15].
Получается, согласно Абелю Овелаку, что третий период в развитии языков, характеризующийся бесспорным синтетизмом, начинает проявлять стремление к упрощению, то есть к аналитизму, под влиянием скорости развития цивилизации: «La troisième phase est caractérisée d’abord par un synthétisme remarquable, mais qui ne se tarde à simplifier: une marche plus rapide de la civilization est sans nul doute la cause de cette évolution nouvelle; la precision analytique s’accentue de plus en plus» [6, 22].
Абель Овелак, как и другие лингвисты натуралистического направления в языкознании (Август Шлейхер, Макс Мюллер и др.), занимался составлением генеалогической классификации языков. Хочется отметить, что ученый отдельно выделяет баскский язык и кавказские языки как языки, не принадлежащие, по его мнению, ни к одной языковой семье. Однако он опровергает популярную в XIX веке теорию о туранской семье языков, которой придерживался, в частности, Макс Мюллер. Абель Овелак не считает, что она основана на серьезных научных  фактах: «On peut ranger parmi les conceptions les plus fantaisistes la théorie d'une famille touranienne, qui, malgré son invraisemblance, n'a pas laissé de jouire jusqu'en ces derniers temps d'un certain crédit. Hâtons-nous de le dire, cette théorie ne repose sur aucun fait scientifique, et elle n'a été imaginée que pour soutenir des conceptions ethnographiques très-peu sérieuses» [4, 198].
Как и другие представители натуралистического направления в языкознании, Абель Овелак придает большое значение областным вариантам языка. Он говорит о том, что по диалектам можно изучить естественную историю языка: «De là l’importance considerable des patois dans l’histoire naturelle du langage» [6, 19]. Это связано с тем, что в диалектах сохраняются некоторые формы и слова, которые утрачиваются в литературном языке: «Mais à chaque instant, dans les patois, nous rencontrons des forms, des mots, que les langues littéraires, leurs soeurs, n’ont point conservés» [6, 19]. Диалекты – это не выродившиеся языки, как говорит ученый, а просто языки, не столь удачные, не достигшие такого же положения, что и литературные: «Les patois ne doivent pas être regardés comme dégénérescences des langues littéraires: les langues littéraires sont des dialects heureux; les patois sont, au contraire, des dialects malheureux, des dialects, qui n’ont point passés à la condition de langues littéraires» [6, 19].
В этом вопросе они сходятся с Максом Мюллером, который полагает, что настоящая жизнь языков видна именно в диалектах, что диалекты «питают» литературные языки: «The real and natural life of language is in its dialects and in spite of the tyranny exercised by the classical or literary idioms, the day is still very far of which is to see the dialects, even of such classical languages as Italian and French, entirely eradicated <…> Dialects have always been the feeders rather than the channels of a literary language; anyhow they are parallel streams which existed languages…» [7, 52-55].
Таким образом, трудно не оценить значение научного творчества французского антрополога и лингвиста Абеля Овелака, внесшего значительный вклад в изучение различных языков и диалектов, в понимание многих лингвистических процессов,  а также в составление генеалогической и типологической классификаций языков.

Литература

1. Стекольщикова И.В. Истоки натуралистической концепции Абеля Овелака (понятие языка и расы в трудах О.Ж. Шаве и Поля Брока) // Вестник Московского Государственного Областного Университета. Серия «Лингвистика». М.: МГОУ, 2011, № 2.
2. Стекольщикова И.В. Критика натурализма в лингвистических трудах Эрнеста Ренана  // Европейский журнал социальных наук. Рига-Москва: Международный исследовательский институт, 2011, №6.
3. Hovelaque, Abel. Mélanges De Linguistique Et D’anthropologie. Paris, 1880.
4. Hovelaque, Abel. La linguistique. Paris, 1881.
5. Hovelaque, Abel. Les Débuts De L’humanité. L’homme Primitif Contemporain. Paris, 1881.
6. Hovelaque, Abel. L’évolution du langage. Paris, 1885.
7. Müller, F. Max. Lectures on the science of language. 6-th ed. In two volumes. Vol. 1. London, 1871.

Renan, Ernest. De l’origine du langage. 3-ème edition. Paris, 1859.

---

Ассоциативно-вербальная сеть художественного текста
Л.А. Усманова
Казанский (Приволжский) федеральный университет (Россия)

Association and Verbal System of a Fiction Text
L.A. Usmanova
Kazan (Volga region) Federal University (Russia)
Summary. In the article the problem of structure peculiarities, contents and means of  representation of  «Nature» sphere in Bunin´s idiostyle in lingoculturological aspect is considered. The author´s individual associations reflecting esthetic mastering of natural phenomena are revealed.

В связи с наметившейся тенденцией интерпретировать языковые и речевые феномены в диаде «язык и личность», в триаде «мир – сознание – человек» представляется важным обратиться к проблеме семантики текста с точки зрения соотношения в нем общеязыковых универсалий, национально релевантных, культурно и личностно значимых компонентов содержания.
Данный аспект рассмотрения связан с ценностными ориентациями человека и имеет выход в проблему экологии языка, т.к. в настоящее время вопрос самоопределения личности в мировом социокультурном пространстве, ее приобщение к национально–культурным традициям, обогащенным общечеловеческим содержанием, и формирование на этой основе приоритетных установок в эпоху информационной цивилизации, напрямую связан с формированием экологически корректного информационно-коммуникативного пространства, гуманизацией социума, воспитанием толерантности, осознанием универсальности нравственных и эстетических ценностей информационного социума.
Обращение к лучшим образцам русской художественной литературы сегодня, в период засилья массовой поп-культуры и формирования телевизионно-интернетного поколения людей, является необходимым условием для реализации огромных потенциальных образовательно-воспитательных возможностей русского языка в лучшем его виде, приобщения через язык к знаниям о мире, открытия иных измерений человеческого бытия и, наконец, пробуждения духовной энергии и мыслительной деятельности. Высшие достижения словесного искусства актуальны во все времена, эти произведения не утрачивают смысла, а напротив, проявляют в каждое последующее время новые качества за счет приращения смысла путем взаимодействия с культурно-эстетической информацией пространственно-временного континуума читателя.
Именно таким вневременным, потенциально неисчерпаемым и чрезвычайно современным является творчество Ивана Алексеевича Бунина, блестящего стилиста, знатока русского языка, к которому полностью можно отнести его же собственные слова, сказанные о Флобере, - «...человек с болезненно обостренным слухом в отношении языка и стиля». Особенностью мировосприятия и философии поэта является его отношение к природе, окружающему миру как источнику сил и вдохновения: «Нет, не пейзаж влечет меня, / Не краски жадный взор подметит, / А то, что в этих красках светит: / Любовь и радость бытия»  (Еще и холоден и сыр…).
При изучении сферы «Природа» как наиболее значимой для идиостиля писателя целесообразным представляется применение системного и полевого подхода к исследованию художественных текстов, позволяющего выявить потенции языковых единиц, во всей полноте реализующихся в текстовых взаимосвязях, и построить ассоциативно-семантическую сеть индивидуальности, или «идиосеть», т.е. прямое воссоздание лексикона отдельно взятой личности» [4: 102].
Теоретической базой исследования послужили постулаты Казанской лингвистической школы о системности языка, об ассоциациях по сходству и по смежности (И.А. Бодуэн де Куртенэ [2], Н.В. Крушевский [5], В.А. Богородицкий [1]). Структурные системы слов в трудах казанских лингвистов связываются с процессами типизации – способностью человеческого мышления классифицировать и обобщать предметы и явления объективного мира в определенные системы и типы отношений: «В языке всегда можно открыть известные типы слов и связь между отдельными типами, другими словами - можно открыть известные структурные семейства, системы типов» [5: 108]). Содержательно-функциональное осмысление проблемы системности языка и ассоциативности агрегата речевой деятельности на современном этапе развития лингвистики проявляется в том, что тщательному анализу подвергается лексический уровень языка путем характеристики отдельных тематических полей, лексико-семантических групп. В связи с этим значимым представляется выдвижение на первый план семантического фактора, важность которого подчеркнута в работах В.А.Богородицкого и Л.В.Щербы, полагавших, что, «не видя смысла», нельзя рассматривать форму и что при создании текстов действуют «не только правила синтаксиса, но, что гораздо важнее, правила сложения смыслов, дающие не только сумму смыслов, а новые смыслы» [14: 10].
В русле данного направления язык рассматривается как функционирующая система, в которой происходят постоянные перестройки элементов и отношений между ними. По словам В.В.Виноградова, «в языковой системе смысловая сущность слова не исчерпывается свойственными ему значениями. Слово по большей части заключает в себе указания на смежные ряды слов и значений. Оно насыщено отражениями других звеньев языковой системы, выражая отношение к другим словам, соотносительным или связанным с его значениями» [3: 163].
Опираясь на схему языковой картины мира Р.Халлига и В.Вартбурга «как наиболее универсальную и последовательно построенную на принципах антропоцентризма»  [11: 78], нами были выделены такие ключевые для поэтики И.А.Бунина микрополя, как небесная сфера; явления природы; природное время; Земля, ее строение; растительный и животный мир; стихия огня и др.
Семантическая и структурная организация сферы «Природа» в индивидуальной языковой системе И.А. Бунина, совпадая с  общенародной, языковой картиной мира, в то же время отражает индивидуальные черты авторского стиля, которые проявляются в объеме значения слов, присутствии авторского коннотативного компонента, в специфике структуры того или иного микрополя, иерархии значений отдельных лексем. Индивидуальное коннотативное поле данной сферы отличается развернутостью и большим количеством входящих в него элементов: эмоций, чувств, импликаций, коннотативных и ассоциативных представлений, ассоциаций, культурных стереотипов и аллюзий.
Специфическая природа бунинской «внешней изобразительности», о которой так много писали критики и литературоведы, включает в себя неисчерпаемое многообразие, точность и подробность в передаче зрительных, звуковых, осязательных и обонятельных ощущений. Авторское видение мира писателя передается также за счет построения новых моделей сочетаемости, связей слов, актуализирующих «дальнейшие» значения слов, включающие в себя все сведения и ассоциации, которые могут иметься у каждого индивидуума по поводу данного слова» [10], «чем  дальше  отход  слова  от  типовой узуальной  сочетаемости,  тем  больше  возможности  его  семантического развития. Слово, обращенное к другому объекту мира, меняет свою семантику,  одновременно  меняя  для  говорящих  сам  фрагмент  языковой картины мира» [12: 181].
Повторяя исходные смыслы, Бунин усложняет их, растягивая синтагматически, варьируя парадигматически, используя поликодовое обозначение, образуя метафоры-дериваты. Рост же амбивалентности системы есть показатель приближения момента динамического скачка [7].
Рассмотрение синтагматических связей имен природных реалий, метафорических высказываний, используемых Буниным для создания целостного образа природы, позволило вывить и описать комплексы ассоциаций, связанные с отдельными природными реалиями. Ассоциативно–образные парадигмы и их текстовые репрезентации базируются на соответствующих когнитивно–ассоциативных схемах.
Изучение указанных процессов будет наиболее показательным, на наш взгляд, на примере метафорических проекций и следствий лексемы звезда в пространстве художественных текстов исследуемого автора, т.к. образ звездного неба является значимым для раскрытия содержания семантической сферы «Природа» в творчестве И.А. Бунина. «Бунин – один из самых «звездных» русских поэтов, причем звезды в его лирике – это прежде всего таинственные небесные письмена, предрешаюшие земные судьбы» [15: 235],
Метафорические сочетания намечают образ, ассоциативные связи субъекта и объекта сравнения имплицитны, порой интерпретируются неоднозначно в зависимости от контекста, выявляя тем самым «бесконечные семантические валентности языкового знака» <…> как «отражение действительности, тоже всегда бесконечной и ничем не ограниченной» [6: 123]. Ключ к шифру содержится в эксплицитных сравнениях (сравнениях–приложениях, сравнительных оборотах, сравнениях, выраженных творительным падежом существительного), причем исследуемый номинатив может быть как правым, так и левым элементом сравнения:

• звезды – глаза: «И горели в небе звезды, / Как глаза волков голодных!» (Песня о Гайавате); «…и над ним, как два страшных, то исчезающих, то появляющихся алмазно–голубых глаза, две яркие, широко расставленные звезды» (Птицы небесные);
• звезды – слезы: «Звезды слезами текут с небосклона ночного» (Плакала ночью вдова...); «Слезою светлой искрится звезда» (Гроза прошла над лесом стороною...); «Из–за ночных облаков, над смутными очертаниями сада, слезились мелкие звезды» (Митина любовь).

В рамках метафорической модели сравнение может разворачиваться до нового образа, уточняя, детализируя исходный:

• слезы звезд – четки: «Теперь они: глядят туда, где синь / Святой страны, где слезы звезд – как четки / На смуглой кисти Ангела Пустынь» (Пилигрим);
• звезда – ребенок: «И, как ребенок после сна, / Дрожит звезда в огне денницы» (Зеленый цвет морской воды...);

Описывая ночное небо, и в частности, звезды, И.А.Бунин часто проводит параллели с образами животного и человеческого миров, в чем проявляется неразрывное цельное восприятие им данных семантических сфер:

• звезды – светлячки: Зеленоватые пушистые звезды, как большие светляки, глядели на Аверкия в ворота.  (Худая трава).

Кроме персонификации, одушевления объектов неживой природы, четко прослеживаются другие линии, отражающие авторское мировосприятие. Базой для оригинальных сравнений может выступать фитоморфная образность:

• кувшинки – звезды: «На озере, среди лесов зеленых, /Кувшинки белые, как звезды, расцвели» (На озере, среди лесов зеленых...);
• звезды – зерна: «И когда над ними в зеленоватом небе вспыхивало серебристое зерно первой звезды, нянька говорила мне…».

Логическая категория уподобления реализуется также за счет перифрастических номинаций, выражающих субъективную интерпретацию объективной картины природной реалии: «Рассеянные огненные зерна / Произрастают в мире без конца» (Сатурн).
В образных номинациях звезды также могут ассоциироваться с явлениями материального, земного мира, в результате чего создаются  индивидуальные гармоничные образы, отражающие бунинский синестетизм и чувственное начало его мировосприятия:

• звезды – руны: Не устану воспевать вас, звезды! / Вечно вы таинственны и юны. / С детских дней я робко постигаю / Темных бездн сияющие руны (Не устану воспевать вас, звезды!);
• узоры звезд: Видят они не огни, а таинственный / Вечных созвездий узор золотой(Полевые цветы); Блестели разноцветные узоры звезд(Деревня);
• пламя свечи – звезда: Щурясь от свечки, пламя которой колеблется перед заспанными глазами, как лучистая, мутно–красная звезда, старики сидят, курят, с наслаждением чешутся и отдыхают от сновидений…  (В поле).

Наблюдения показывают, что репрезентация природы в художественной картине мира И.А. Бунина воплощает сплав традиционных образов (персонификация природных явлений с различной степенью полноты и опредмечивание, материализация, овеществление мира) и индивидуально авторских установок, находящихся в основном в русле конкретизации этих представлений с опорой на принципы построения живописной картины. Как отмечено исследователями, «составные части всех этих образов так тесно тяготеют друг к другу, словно они существовали вместе извечно, в некоем эстетическом симбиозе, а не были сближены поэтом» [8: 409].
Следует отметить, что работа писателя над обновлением узуальных сочетаний, над их выразительностью достигается, в частности, за счет расширения функционально ориентированного лексического ряда глаголов. Экспрессивность сочетания создается путем замены привычного глагола близким ему по семантике предикатом, выражающим новые, неожиданные смыслы. Механизм сочетаемости предполагает перераспределение семного состава глагольных компонентов – актуализацию потенциальных сем и погашение ядерных. Метафоризированные предикаты, заимствованные из области соответствующих предикатов живых существ, создают сочетаемость особого типа, основанную не на прямых, а на опосредованных связях с  субъектом, отражающих ассоциативное, субъективное восприятие действительности (например: «И только звезды и курганы слушали мертвую тишину на степи и дыхание людей, позабывших во сне свое горе и далекие дороги» (На край света); «Одни звезды, может быть, знают, как свято человеческое горе!» (На край света) и др.
Специфика бунинского стиля отражается и в атрибутивной сочетаемости с прилагательными психического восприятия и прилагательными, выражающими чувственный уровень познания окружающей действительности (визуальные, слуховые, обонятельные и т.п. эпитеты). В определении наиболее часто совмещаются элементы самых разных источников восприятия, которые образуют сложный тип семантических связей – синестетическую метафору: «<…> под осенними ледяными и острыми  звездами(Жизнь Арсеньева); «Я подошла к балконной двери и протерла стекло платком: в саду, на черном небе, ярко и остро сверкали чистые ледяные звезды»(Холодная осень).  
Атрибутивная сочетаемость, обусловленная не объективными свойствами лексем, а психологическими мотивировками, позволяет выявить глубинные смысловые ассоциации, основанные на восприятии природы в неразрывном единстве с человеком, что выражается в пересечении, вхождении в периферию смежных текстовых семантических полей, приводящей, в частности, к олицетворению (например: «Не устану воспевать вас, звезды! / Вечно вы таинственны и юны»(Не устану воспевать вас, звезды!..); «Мерцанью кротких звезд и ласковым зарницам» (Враждебных полон тайн на взгорье спящий лес...); Звезды в небе трепетали скромно и таинственно (На хуторе).
Кроме всего прочего, бунинская специфика ярко проявляется на уровне  гипонимической номинации. Как отмечает А.Твардовский, «Бунин предельно конкретен и точен в деталях и подробностях описаний. Он никогда не скажет <…> что кто–то присел или прилег отдохнуть под деревом, – он непременно назовет это дерево, как и птицу, чей голос и шум полета послышался в рассказе»  [13: 38]. Многие светила Бунин называет по именам, данным им нашими предками. При обозначении звезд в его текстах встречаются собственные названия созвездий, звезд и планет (созвездие Ориона, Пса, Кита, созвездие Великий Лось (Большая Медведица), Млечный путь, народное название созвездия Плеяды – Стожары, Мира, Полярная звезда, Юпитер, Арго, Вечерняя звезда – Венера, «зимние звезды» –  Сириус, Альдебаран из созвездия Тельца, летняя – Антарес и др.): Как письмена, мерцают в тверди синей / Плеяды, Вега, Марс и Орион. / Люблю я их теченье над пустыней / И тайный смысл их царственных имен (Ночь).
Звезды для Бунина – такая же примета времени года, как листопад, снег или весенние цветы, и он умело использует их в описаниях природы: Далеко на севере Капелла / Блещет семицветным огоньком. / И оттуда, с поля, тянет ровным, / Ласковым полуночным теплом (Далеко на севере Капелла...). Как отмечают специалисты, Капелла – яркая звезда в созвездии Возничего – стоит очень низко над северным горизонтом, «далеко на севере». Вблизи горизонта световые лучи сильнее преломляются в воздухе, так что «семицветный огонек» – вовсе не поэтическое преувеличение [9].
Для стиля Бунина характерно явление синонимического представления цветовых признаков, дополненное приемом повтора слов разной морфологической принадлежности, прежде всего имен–названий металлов и драгоценных камней (самоцветы, сапфир, алмаз, рубин, золото, серебро и др.): «Только бы видеть тебя, умирающий в золоте месяц, / Золотом блещущий снег, легкие тени берез/ И самоцветы небес: янтарно–зеленый Юпитер, / Сириус, дерзкий сапфир, синим горящий огнем, / Альдебарана рубин, алмазную цепь Ориона/ И уходящий в море призрак сребристый – Арго» (Черные ели и сосны сквозят в палисаднике темном...); Уже встают яркие полунощные созвездия: треугольник из алмазов Тельца с рубином Альдебарана посредине, страшное Всевидящее Око…  (Белая лошадь). Контексты ярко демонстрируют особенное, «панорамное» видение картин природы Буниным. В силу широты взгляда эти описания включают большое количество репрезентантов ЛСП «Природа» из разных микрополей, при этом лексемы, представляющие одно семантическое поле (самоцветы), употребляются в переносном значении в качестве составляющих других полей (самоцветы небес, Сириус – дерзкий сапфир, Альдебарана рубин – страшное всевидящее око и др.).
Таким образом, природная лексика как элемент образного строя произведений писателя при актуализации авторских значений раздвигает ассоциативно–смысловое поле текстов: в соответствии с творческим замыслом и текстовой системностью могут сближаться далекие при своем узуальном значении лексические единицы. Стереоскопический эффект смысловой структуры единиц сферы «Природа», выявляющей уникальность восприятия окружающего мира и одновременно его оценку, основан на совмещении общеязыкового и индивидуально–авторского значений, предметно–логического и эмоционально–оценочного смыслов, статического и динамического компонентов. Процессу метафоризации могут способствовать как элементы семантического поля «Природа», так и ассоциативно–образный компонент значения слов.

Литература

• Богородицкий В.А. Лекции по общему языковедению. – Изд. 2-е, знач. доп. – Казань: Типо-литография императорского университета, 1915. – 333 с.
• Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию: в 2 т. – М.: Изд-во АН СССР, 1963. – Т. 1. – 384 с.; Т.2. – 392 с.
• Виноградов В.В. Лексикология и лексикография: Избранные труды  – М.: Наука, 1977.  - С. 162-189.
• Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. – М.: Изд-во ЛКИ, 2010. – 264 с.
• Крушевский Н.В. Очерк науки о языке. – Казань, 1883. – 148 с.
• Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. – 480 с.
• Лотман Ю.М. Культура и взрыв. – М.: Прогресс: Гнозис , 1992. – 270 с.
• Михайлов О.Н.  О Бунине // И.А.Бунин. Собр. соч. в 6 т. – М.: Худ. лит., 1965–1967. – Т. 1. – 456 с.
• Позднякова И. Звездное небо в поэзии И.А. Бунина // URL: http: http://www.astrogalaxy.ru/412.html (дата обращения 25.02.2013).
• Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. В 4 т. – М.: Учпедгиз, 1958. – Т. 1-2. – 536 с.
• Скляревская Г.Н. Языковая и художественная метафора: единство и противоположность //Вопросы теории и истории языка. – СПб., 1993. – С. 221–227.
• Скляревская Г. Н. Слово в меняющемся мире: русский язык начала XXI столетия:

состояние, проблемы, перспективы // Исследования по славянским языкам. – № 6. – Сеул, 2001. – С. 181.

• Твардовский А.Т. О И.Бунине. Вступит. статья к собранию сочинений И.А.Бунина // Новый мир. – 1965. – №7. –  С. 211–233.
• Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. – Л.: Изд-во АН СССР, 1974. – 428 с.
• Эпштейн М.Н. Природа, мир, тайник Вселенной: Система пейзажных образов в русской поэзии. – М.: Высш. шк., 1990. – 302 с.

---

Содержание понятия языковая картина мира в лингвистике
П.А. Федаюк
Шосткинский институт Сумского государственного университета (Украина)

Сorrelation of Terms “Picture of the World” and “Language Picture of the World”
P.A. Fedayuk
Shostka Institute of Sumy State University (Ukraine)

Summary. In this article the differences in basic characteristics and functions between the terms picture of the world and language picture of the world are given. The emphasis is laid upon language as sign system, which only resembles human process of thinking but doesn’t make up the world of its own.

Каждая нация использует для общения особенную, своеобразную, в какой-то степени в частности, уникальную и неповторимую знаковую систему – язык.
Мир с его физическими и природными явлениями остаётся таким, каким он представляется носителям разных языков, иными словами, механизм восприятия объектов мира универсален для всех, но то, как мы видим один и тот самый предмет, – отличается у каждого отдельно взятого человека. Иначе говоря, ими рисуется разная картина мира, которая представляется в виде координатной сетки, несущей смысл и содержание любых воспринятых объектов и образов. Это следствие того, что люди чувствуют и действуют исходя из своих, всегда субъективных представлений об этих явлениях. Главная причина тому – наличие у разных народов, этносов и даже каждого отдельно взятого человека своей собственной картины мира, согласно особенностей которой каждый и ведёт себя определённым образом [13]. Это служит объяснением, почему  один и тот же природный феномен может иметь разную коннотационную окраску, будучи воспринятым одним и тем же человеком. Например, слово snow может по-разному интерпретироваться одним и тем же человеком. Случаи негативной окраски лексемы snow: может обозначать появившуюся дистанцию в отношениях и безнадёжность её преодолеть: I remembered how we had walked out of the bar after last call and found the snow blanketing 105th Street, how she had put her arm in mine, after telling me never to hope[12: 12]. То же слово в текстах может употребляться и в качестве знака-символа чего-то хорошего, а именно: начало новой жизни, полной надежд и обещаний: Whether shrouded in spring rain, wrapped in the airless heat of summer or coated in with winter snow, Paris was the most beautiful of cities [12: 30].
В когнитивно-дискурсивной парадигмы выдвигаются на передний план вопросы выявления особенностей мировосприятия индивида, социальной или этнокультурной группировки с помощью «языкового документирования» действительности при передаче информации. Выявление особенностей номинативно-коммуникативной деятельности индивидов или их этнических группировок является существенным для проведения исследований, цель кото­рых состоит в выявлении особенностей отдельных картин мира или пространств как их составляющих [6: 25, 7: 3].
При рассмотрении проблемы о роли языка в формиро­вании картины мира в сознании человека прежде всего необходимо определить само исходное понятие «карти­на  мира». Использование указанного вы­ражения в научном ракурсе составляет те знания о материи во всех ее конкретных про­явлениях, которыми располагает человек, общество, а конкретнее  –  вся человеческая цивилиза­ция в целом. Содержание выражения «картина мира» может быть в этом случае синонимично содержанию выражения «совокупность знаний о мире» [6: 23]. Следовательно, начальным и конечным этапами позна­ния мира является его практическое освоение в про­цессе трудовой деятельности человека. Например, жители США и в Англии знают, что такое снег, практически освоили это природное явление в силу его частотности выпадения в указанных странах. А жители пустыни Сахара, хотя и знают, что такое снег как вид осадков, но в их словаре будут отсутствовать или находится скудные синонимические выражения для обозначения снега, тогда как в английском языке – они в достаточном наличии:  snowfall [14:1211], snowflake [14: 1211], avalanche [14: 69], snowfield [14, p.1121], snowstorm [14: 1121], snowcap [14: 1121].
Существо­вание языка как материальной формы закрепления мышления человека, а следовательно, и той совокупно­сти знаний, которыми располагает мышление человека на определенном этапе, создает новую проблему в интерпретации содержания анализируемого нами понятия «картина мира». Данное понятие как совокупность знаний человека о мире подменяется картиной мира, существующей в языке, т. е. «языковой картиной мира». Термин языковая картина мира полноправно принадлежит идеям В. фон Гумбольдта и неогумбольдианцев о внутренней форме языка, с одной стороны, и к идеям американской этнолингвистики, в частности гипотезе лингвистической относительности Сепира-Уорфа – с другой.
В. фон Гумбольдт рассматривает язык как «промежуточный мир» между мышлением и действительностью, при этом язык фиксирует особое национальное мировоззрение [8: 186]. В. фон Гумбольдт акцентирует разницу между понятиями «промежуточный мир» и «картина мира» [8: 186]. Первое – это статичный продукт языковой деятельности, определяющий восприятие действительности человеком. Единицей его является «духовный объект» – понятие. Картина мира – это подвижная, динамичная сущность, так как образуется она из языковых вмешательств в действительность.
Основательный вклад в разграничение понятий картина мира и языковая картинамира внесен Э. Сепиром и Б. Уорфом, утверждавшими, что в действительности “реальный мир” в значительной мере неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы”, которые в свою очередь определяются конкретными екстралингвистичечкими параметрами [8: 192]. В этом контексте следует рассмотреть фразовые глаголы с компонентом snow: snow under – заваливать работой, провалить.  I'm sorry I can't come. I am completely snowed under [10] –в значении очень много работы. The candidate was snowed under by a huge majority [10] –в значении провалить.Выводом о таком употреблении глагола является элемент идентичности указанных действий: при обильном снегопаде от тяжести снега рушатся крыши домов – они завалены и, поэтому проваливаются.
Л. Вайсгербер ввел в научную терминологическую систему понятие «языковая картина мира». Это понятие определило своеобразие его лингвофилософской концепции наряду с «промежуточным миром» [13].
Основными характеристиками языковой картины мира, которыми её наделяет Л. Вайсгербер, являются следующие:
1. Языковая картина мира – это система всех возможных содержаний: духовных, определяющих своеобразие культуры и менталитета данной языковой общности, и языковых, обусловливающих существование и функционирование самого языка, что прекрасно прослеживается на метонимических и метафорических примерах:  get out of the rain – British variant, go in when it rains – American variant, keep out of the rain – Australian variant – все эти идиомы обозначают одно и то же понятие – избежать неприятности, где ядерным элементом выступает слово ‘rain’, но с разными глаголами, указывающими на уникальность мышления англоговорящих наций [11]. 
2. Языковая картина мира, с одной стороны, есть следствие исторического развития этноса и языка, а, с другой стороны, является причиной своеобразного пути их дальнейшего развития. Например, слово ‘moist’ происходит от старофранцузского слова ‘moistе’ – со значением вспотевший, влажный [11].
3. Языковая картина мира как единый «живой организм» чётко структурирована и в языковом выражении является многоуровневой. Она определяет особый набор звуков и звуковых сочетаний, особенности строения артикуляционного аппарата носителей языка, просодические характеристики речи, словарный состав, словообразовательные возможности языка и синтаксис словосочетаний и предложений, а также свой паремиологический багаж. Например, если сказать англичанину: “It’s raining outside”, то он наверняка возьмёт зонт, то есть отреагирует соответствующим образом.
4. Языковая картина мира изменчива во времени и, как любой «живой организм», подвержена развитию, то есть в вертикальном (диахроническом) смысле она в каждый последующий этап развития отчасти нетождественна сама себе. Один и тот же человек может по-разному воспринимать одно и то же природное явление в зависимости от сопутствующих позитивных или негативных событий его жизни: It was leaden and grey this afternoon; a watery sun trying to push through the clouds without much success [13: 30] – в данном предложении  передано предчувствие чего-то плохого, с помощью ненастной погоды автор изображает возникающие трудности на жизненном пути персонажа. It was windy, bitterly cold. But there was a bright sun in the flawless sky, and so Laura, tempted by the glittering day, had donned her bright red, quilted-down coat and gone out into the garden [13: 162] – в указанном примере то же природное явление – sun символизирует надежду светлого будущего.
5. Языковая картина мира создает однородность языковой сущности, способствуя закреплению языкового, а значит и культурного её своеобразия в видении мира и его обозначения средствами языка, например, снег – snow – сніг – der Schnee [10, 13] – одно и то же прородное явление, но обозначается разными знаковыми системами – языками, и от того не меняет своих физических характеристик.
 6. Языковая картина мира существует в однородном своеобразном самосознании языковой общности и передается последующим поколениям через особое мировоззрение, правила поведения, образ жизни, запёчатлённые средствами языка. Так как в Англии часто идёт дождь, то традиционно государство называют страной дождей. Однако существуют и ряд других стран, где часто выпадает такой вид осадков, тем не менее только Англии принадлежит право называться именно так. Следствием, вытекающим из данного факта является частотность выпадения осадков: и в Италии, и в Англии выпадает одинаковое количество осадков в год в виде дождя, но в Англии этот природный феномен по времени более продолжителен – моросящий дождь, тогда как для Италии характерны быстро проходящие шквальные ливни.
По мнению Л. Вайсгербера, мышление имеет речевой характер и является деятельностью со знаками. В языковом же знаке закрепляются и реализуются (как в индивидуальном, так и общественном плане) резуль­таты отражательной мыслительной деятельности человека, поэтому в английской пословице the morning sun never lasts a day  ключевым словом является sun, а в русском варианте ничто не вечно под луной – луна [11]. Скорее всего в приведённых примерах на выбор того или иного слова влияет факт непродолжительности явления, хотя и утреннее солнце, и луна, становящаяся месяцем – одинаково быстро проходят, но именно один вариант прочно закреплён в мышлении данных наций.  На этом основании и можно говорить, что язык выражает мышление, а мышление отображает действительность. Этот принцип определённо означает, что картина мира, т. е. знание о ми­ре, — это атрибут мыслительной деятельности, а фор­мой существования этой картины мира в сознании чело­века  является  абстракция  в  виде  понятий  и   их отношений (схематично).
Современные представления о языковой картине мира отличаются от выше перечисленных и выглядят следующим образом.
Язык – факт культуры, составная часть культуры, которую мы наследуем, и одновременно ее орудие. Культура народа вербализуется в языке, именно язык аккумулирует ключевые концепты культуры, транслируя их в знаковом воплощении – словах. Создаваемая языком модель мира есть субъективный образ объективного мира, она несет в себе черты человеческого способа миропостижения [9: 142], т.е. антропоцентризма, который пронизывает весь язык. Система социально типичных позиций, отношений и оценок находит знаковое отражение в системе национального языка и принимает участие в конструировании языковой картины мира. Например, русскому предложению удары сыпались на него градом соответствует английское blowsraineduponhim. Следует обратить внимание и на негативную коннотацию, которая в разных языках отображается иначе, что также указывает на особенности концептуальной картины жителей Англии и России. Следует вывод, что дождь как разновидность осадков более типичен  в Англии, а в России – град.
«Языковая картина мира» – это «взятое во всей совокупности, все концептуальное содержание данного языка» [2: 43].
Понятие наивной языковой картины мира, по мнению Ю.Д. Апресяна, –    «отраженны в естественном языке способы восприятия и концептуализации мира, когда основные концепты языка складываются в единую систему взглядов, своего рода коллективную философию, которая навязывается в качестве обязательной всем носителям языка [1: 39]. В таком случае в понятие картина мира вносится ещё и концептуальный аспект. Человеческим фактором является сознание, которое в результате отражательной деятельности формирует концептуальную картину мира, позволяющую человеку объективно ориентироваться в нем, использовать его в своих жизненных целях.
Языковая картина мира, как считает Г.В.Колшанский, основывается на особенностях социального и трудового опыта каждого народа. В конечном счете, эти особенности находят свое выражение в различиях лексической и грамматической номинации явлений и процессов, в сочетаемости тех или иных значений, в их этимологии (выбор первоначального признака при номинации и образовании значения слова) и т.д. В языке «закрепляется все разнообразие творческой познавательной деятельности человека (социальной и индивидуальной)», которая состоит в том, что «он в соответствии с необозримым количеством условий, являющихся стимулом в его направленном познании, каждый раз выбирает и закрепляет одно из бесчисленных свойств предметов и явлений и их связей [3: 33]. Следующие идиомы английского языка имеют одинаковое значение – невозможность исполнения чего-то, никогда: it will be a cold day in hell, never in a month of Sunday's, onceinabluemoon, waittillChristmas, whenthecowscomehome, inapig'seye [10], но все они выражены разными средствами одного и того же языка. Это ещё раз доказывает, что описание одного и того же явления разными людьми отличается, так как у каждого из нас есть своя личная картина мира, представлення индивидуально пережитими чувствами – т. е. собственным опытом. Таким образом, языковые свойства являются свидетельством «чело­веческих страданий» в поисках истины, начиная от простого обозначения вновь открываемых объектов и явлений до формирования научных концепций строения Вселенной. В языке находит свое выражение бесконечное разно­образие условий, в которых добывались человеком зна­ния о мире  –  природные особенности народа, его об­щественный уклад, исторические судьбы, жизненная практика и т. д.
Процесс номинации новых объектов и явлений  –  языковое документирование особенностей поисков чело­века в целях овладения соответствующим предметом в зависимости от конкретных материальных условий жизни: наименования растений, явлений природы, предметов охоты, человеческих отношений, животных и т. д. дают наглядную картину бесконечного разно­образия свойств явлений, которые в тот или иной пери­од, в том или ином регионе практически осваивались человеком [3: 56].
Как способ выражения мышления, а следовательно, и по­знания, язык выступает в качестве средства, замещаю­щего в познании человека предметы, связи и отношения мира –  он является как бы создаваемым объектом. Создание этого языка-объекта и его функционирование есть следствие развития человека как биологического существа, другими словами, создание языка-объекта есть результат взаимодействия мира и человека, а его когнитивное наполнение есть результат активного осво­ения человеком окружающего мира. Можно сказать, что язык выступает формой овладения миром, но не формой особого мира [3: 28]. 
Субъектность языка следует усматривать именно в его человеческой природе. Язык выступает атрибутом мыслительного существа личности, человека, глобально человечества и поэтому выражает в своей системе и структуре все особенности этого человеческого освое­ния мира, особенности практической деятельности чело­века, социальных и природных условий [3: 43]. Язык не может создавать отдельного от человеческо­го сознания мира, ибо он сам по себе уже выражает человеческий мир как форму отражения объективного мира. В этом и заключается весь субъективный ха­рактер языка. Даже сквозь все категории языка про­глядывают объективные закономерности, хотя своеоб­разие этих категорий необозримо варьируется в каждом конкретном языке. Язык при этом, естественно, надо понимать не как перечень или схему категорий, а как средство общения во всех сферах жизни [3: 46]. Однако особенно­сти функционирования языка не означают, что эти особенности создаются самим языком. Они лишь фик­сируют каждый данный раз особенности объективно существующих форм человеческого общения [3: 48]. В конеч­ном итоге, можно утверждать, что язык, каким бы человеческим он ни был, не создает своего отдельного от человека мира, – только сам человек отображает реальную жизнь окружающей природы и самого себя.
Итак, понятие языковая картина мира включает две связанные  между собой, но различные идеи: 1) картина мира, предлагаемая языком, отличается от «научной» и 2) каждый язык рисует свою картину, изображающую действительность несколько иначе, чем это делают другие языки. Само понятие «картина мира» должно иметь категориальный смысл и соотноситься с совокупностью знаний человечества в определенный исторический пе­риод и рассматриваться как этап познания человеком мира на бесконечном пути развития человеческих воз­можностей и прогресса техники и науки [3: 24, 4: 237].

Литература

1. Апресян Ю. Д. Избранные труды: в 2 т. / А. Д. Апресян. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1995. – Т 2: Интегральное описание языка и системная лексикография. – 1995. – 767 с.
2. Караулов Ю. Н. Общая и русская идеография / Ю. Н. Караулов. – М.: Наука, 1996. – 264 с.
3. Колшанский Г. В. Объективная картина мира в языке и познании / Колшанский Г. В. – М.: Либриком, 2012. – 120 с.
4. Корнилов О. А. «Языковые модели мира». Уровни значения, обозначения и смысла  // Россия и Запад: диалог культур / О. А. Корнилов. – М, 1996. – С. 231-240.
5. Кочерган М. П. Вступ до мовознавства: [підручник] / М. П.  Кочерган. – К: Академія, 2006. – 368 с.
6. Кубрякова Е. С. Проблемы представления знаний в современной науке и роль лингвистики в решении этих проблем  // Язык и структуры представления знаний / Е. С.  Кубрякова. – М., 1992. – С. 4-38.
7. Язык и пространство: проблемы онтологии и эпистемологии: [монография] / А. Э. Левицкий, С. И Потапенко, Л. И. Белехова и др.; под ред. А. Э. Левицкого, С. И Потапенко. – Нежин: Издательство НГУ имени Николая Гоголя, 2011. – 483 с.
8. Сепир Э. Язык, раса и культура // Избранные труды по языкознанию и культурологи: под ред. А .Е. Кибрика / Эдвард Сепир. – М.: Изд. группа "Прогресс" "Универс", 1993. – С. 185-194.
9. Сукаленко Н. И. Отражение обыденного сознания в образной языковой картине мира / Н. И.  Сукаленко. – К.: Наукова думка, 1992. – 164 с.
10. Электронный словарь Abby Lingvo 12
11. Acimen A. Cat’s Cradle / A.  Acimen // English Learners’ Digest. – 2001. – № 12. – р. 12-13
12. Bradford B. T. Sudden Change of Heart / Bradford B.– London: Harper Collins Publishers, 1999. – 333 p.
13. http://ru.wikipedia.org
14. Oxford Advanced Learner’s Dictionary of Current English / [ed. by A.P. Cavil]. – Fourth edition. – Oxford: Oxford University Press, 1989. – 1540 p.

---

Языковая синтагматика в вербальном конфликте
Л.В. Чайка
Центр научных исследований и преподавания иностранных языков Национальной академии наук (Украина)

Language syntagmatics in verbal conflict
L. V. Chayka
Research and Educational Centre of Foreign Languages, National Academy of Sciences of Ukraine

Summary. The article deals with researching intralinguistic factors of verbal conflict. It describes and analyses communicative deformations of language categories in syntagmatics in the situation of verbal conflict generation.

Понятие вербального конфликта как такого нарушения процесса человеческого общения, при котором один из коммункантов не полностью либо вообще не понимает другого, отрицательно относится к его манере речевого поведения, вербально-когнитивной базе или к знакам, используемым в акте коммуникации, предоставляет возможность обобщить и теоретически осмыслить весь комплекс подобных явлений речевой интеракции, которые ранее исследовались спорадически или вообще не включались в ряд лингвистических объектов.
Интралингвистические знаковые деформации – конфликтогенные факторы, маркирующие языковыми средствами внеязыковые свойства коммункантов, выполняя задачу вербализации социолингвистических и психолингвистических причин порождения вербальных конфликтов; несоответствие конструктивного средства, избранного адресантом, ожиданиям адресата воспринимается последним как знаковая деформация и потенциально способна к генерированию вербального конфликта.
Следует различать: 1) деформации, протекающие по линии знаковых систем (различные виды смешений форм существования языка, социальных и территориальных диалектов; межъязыковые смешения – индивидуальная межъязыковая интерференция); 2) синхронические знаковые деформации: а) экспоненциальные: ошибки артикуляции - акцент; смешение фонемных оппозиций; силлабические трансформации; акцентологические ошибки; паронимическая аттракция; нарушение тонической структуры слова и слога; б) семантические: неоднозначность семантического дифференциала слов; смешение прямого и переносного значений слова; смешение омонимов 3) парадигматические (синхронические) – деформации в употреблении грамматических категорий – и синтагматические (синхронические) – референциальные конфликты; нарушение правил осложнения предложений; ошибочная либо затрудняющая понимание инверсия; деформации цельности и связности текста; 4) диахронические – связанные с восприятием речевых произведений, созданных на более раннем срезе развития языка, нежели срез адресата речи; 5) деформации письменных знаков: неграмотность или небрежность; затруднение зрительной перцепции текста; ошибочное отождествление графем; индивидуальные предубеждения адресанта и адресата, в том числе и связанные с особыми состояниями их сознания.
Рассмотрим синтагматические деформации, связанные с совокупностью знаковых отношений в самой языковой системе, как они представляются коммуникантам, находящимся в ситуации вербального конфликта.
Синтагматические знаковые деформации определяются линейным характером расположения знаков в речевой цепочке. Им присуще, например, нарушение формально-синтаксической структуры простого предложения: при наличии определенных лексических вхождений это может приводить к непониманию или двусмысленности [10, p. 280–291] и на этой основе генерировать вербальный конфликт: When she entered the room? Betty saw a lot of people, где невозможно понять, как связаны слова на формальном уровне. Разновидностью подобных знаковых деформаций является так называемый референциальный конфликт, возникающий, «если избранной номинации может быть сопоставлен еще один референт, отличающийся от правильного» [5, c. 129]. Референциальный конфликт компенсируется через занятость референтов-конкурентов и соответствие пропозициональному контексту [5; 9].
Конфликтогенным является и нарушение правил соединения предложений: неверное оформление однородных членов или ошибочное использование причастного либо деепричастного оборота. В первом случае получаем казусы типа: У другій оздоровчій групі перебувають хворі, випробувані на СНІД та які потребують особливої методики лікування під керівництвом лікаря. Второй вариант может рассматриваться в славянских языках (в частности, в русском) как галлицизм: Увидев ее мельком, она показалась ему еще лучше (Л.Н. Толстой). Подобное использование деепричастных оборотов стало, в частности, объектом российской литературной критики уже в середине позапрошлого столетия: «Всем известно, что г. Булгарин стоит на страже русского языка, которого чистота для него всего дороже. Это видно и из … статьи, где, между прочим, найдете такую фразу: «В одном конце залы, по правую сторону, выходя из гостиной, стоял стол» и проч. Многим могло бы показаться странным, каким образом стол выходил из столовой, да еще и в то же время стоял» (И.С. Тургенев) [2, c. 413].
Особенно следует отметить знаковые деформации целого текста. Нарушение его целостности при сохранении связности нередко приводит к полной потере представления о первичной коммуникативной цели. Пример из Н.Я. Марра: «Часть речи, ныне самая отвлеченная и самая практическая, в начале самая вещественная и самая научно-философская, - числительные связаны со всеми сторонами созданной трудовым процессом «человечности», или подлинно мирового, а не классового, да еще и школьно надуманного гуманизма, со всеми творческими начинаниями человечества как в области материально-жизненных потребностей, так и не менее непреоборимых ныне в их самодовлеющем устремлении умозрительных исканий правды. Числительные переживали ударные моменты своего развития от общественности эпох с великими достижениями. Прежде всего сознание этапов последовательной связанности не одной смены дня днем, получившего свое округление сначала в пяти, затем в семи днях, не одного года, с последовательностью месяцев, в его круговращении по сезонам, а вообще непрерывного бесконечно текущего или двигающегося времени, как двигается по двух- или четырехсезонным делениям года также бесконечное пространственное небо со всеми его неразлучными спутниками, светилами дня и ночи, это в целом мерило и времени и пространства, так же как по палеонтологии речи ’небо’ оказалось означающим в первобытной речи ’время’ и ’пространство’» [8, c. 1]. О специфике восприятия подобного текста дают неплохое представление высказывания двух известных лингвистов: «Мысли автора излагаются так темпераментно, что последовательность и содержание их крайне сложно уловить» [6, c. 367] и «Скорее мы имеем дело с камланием шамана, нежели с научной статьей» [1, c. 75]. В таком случае нарушения связности текста необходимо рассматривать как речевую инкогерентность («расстройство речи, при котором нарушены грамматические связи и состоящее из беспорядочного набора слов» [3]), то есть как патологическую / тератологическую коммуникацию.
Однозначно приводит к вербальному конфликту нарушение связности текста: There'swhatdoyoucallhimoutof. How do you? Doesn't see.  Chap you know just to salute bit of a bore. His back is like that Norwegian captain's. Wonder if I’ll meet him today. Watering cart. To provoke the rain. On earth as it is in heaven. A cloud began to cover the sun wholly slowly wholly. Grey. Far. (Дж. Джойс). В приведенном пассаже автор хочет высказать те смыслы, которые принадлежат внутренней речи за счет потери формально-грамматической и семантической целостности высказывания, что значительно затрудняет понимание.
Поток сознания является художественным приемом, однако понимание его также требует значительных усилий читателя как второго коммуниканта, например, текст: Yes because he never did a thing like that before as ask to get his breakfast in bed with a couple of eggs since the City arms hotel when he used to be pretending to be laid up with a sick voice doing his highness to make himself interesting to that old faggot Mrs Riordan that he thought he had a great leg of and she never left us a farthing all for masses for herself and her soul greatest miser ever was actually afraid to lay out 4d for her methylated spirit telling me all her ailments she had too much old chat in her about politics and earthquakes and the end of the world let us have a bit of fun first God help the world if all the women were her sort down on bathing-suits and low-neck of course nobody wanted her to wear I suppose she was pious because no man would look at her twice I hope I'll never be like her… нуждается в адресатной реконструкции пунктуационной структуры для осуществления членения на предложения и сверхфразовые единства. С другой стороны, такой текст в художественном произведении «приобретает собственные смыслы».
Бессмысленный лингвистический текст также встречаем у Дж. Джойса: «Thenaturalgrammaticaltransitionbyinversioninvolvingnoalterationofsenseofanaoristpreteriteproposition (parsedasmasculinesubject, monosyllabiconomatopoeictransitiveverbwithdirectfeminineobject) fromtheactivevoiceintoitscorrelativeaoristpreteriteproposition (parsedasfemininesubject, auxiliaryverbandquasimonosyllabiconomatopoeicpastparticiplewithcomplimentarymasculineagent) inthepassivevoice», где объединение слов обуславливается лишь терминологически, то есть через соотнесение текста с определенной (лингвистической) сферой деятельности.
По нашему мнению, конфликтогенные факторы – это причины порождения вербальных конфликтов, а не сами «коммуникативные неудачи», как представляют О. А. Земская, Б. Ю. Городецкий и прочие. Это не целокупный факт вербального конфликта, а лишь один из этапов его протекания, что позволяет выстраивать предлагаемую классификацию исходя из ограниченного числа базовых таксонов, причем, если даже избрать для построения типологии другие параметры (например, «непонимание» или «негативные эстимации»), то, в конце концов, они все равно будут с целью объяснения сведены к выделенным трем группам, которые обусловлены тесной связью языка с социальной действительностью и биопсихофизиологическими механизмами индивида – тем «нежестким изоморфизмом» языковой системы соотносительно с физическим миром, с обществом и с индивидом (языковой личностью).

Литература

1. Алпатов В.М. История одного мифа: Марр и марризм / В.М. Алпатов. – М.: Наука, 1991. – 288 с.
2. Виноградов В.В. О языке художественной литературы / В.В. Виноградов. – М.: Гослитиздат, 1959. – 655 с.
3. Гавенко В.Л., Бітенський В.С. Психиатрия и наркология (учебник) = Психіатрія і наркологія (підручник) / В.Л. Гавенко, В.С. Бітенський, В.А. Абрамов, І.Й. Влох., Г.М. Кожина, В.І. Коростій, Т.П. Мозгова, О.К. Напреєнко, Г.О. Самардакова, В.М. Сінайко, І.Д. Спіріна, Л.М. Юр’єва ; [За ред. В.Л. Гавенка, В.С. Бітенського]. – К.: Здоров’я, 2009. ‑ 512 с. 
4. Зощенко М.М. Избранное / Михаил Зощенко. – М.: Художественная литература, 1979. – 423 с.
5. Кибрик А.А. Механизмы устранения референциального конфликта в русском языке / А.А. Кибрик // Моделирование языковой деятельности в интеллектуальных системах / Ред. А.Е. Кибрик, А.С. Нариньяни. ‑ М.: Наука, 1987. – С. 128‑146.
6. Шишмарёв В.Ф. Работа Н.Я. Марра в области языков романо-германского мира) / В.Ф. Шишмарев // Против вульгаризации и извращения марксизма в языкознании: Сборник статей / Под ред. В.В. Виноградова и Б.А. Серебренникова. Ч. 1-2. М.: АН СССР. Инт языкознания, 1951‑1952. – Т. 1. - С. 365-383.
7. Язык и личность / Отв. ред. Д.Н. Шмелев. – М.: Наука, 1989. – 211 с.
8. Языковедные проблемы по числительным. 1. Сб. ст. – Л.: Изд. Ин-та литератур и языков Запада и Востока, 1927. – 210 с.
9. Kibrik A.A. Reference in Discourse / A.A. Kibrik. – Oxford: Oxford University Press, 2011. – 651 р.
10. Piantadosi S.T., Tily H., Gibson E. The Communicative Function of Ambiguity in Language / S.T. Piantadosi, H. Tily, E. Gibson // Cognition. ‑ 2012. ‑ Vol. 122 (3). ‑ Pp. 280–291.

---

Концепт «личность» в русской и английской афористических  картинах мира.
Э.А. Чакина
Ставропольский государственный педагогический институт (Россия)

The concept «personality» of aphoristic picture of the world in Russia and English.
E.А.Chakina
Stavropol State Pedagogical Institute (Russia)

Афоризмы и крылатые выражения способны отражать состояние общества на том, или ином этапе его развития, обозначая культурные ценности и доминанты. Именно поэтому, целью нашей статьи является анализ афоризмов и крылатых выражений, раскрывающих содержание концепта «личность» в русской и английской лингвокультурах.
Материалом для нашего исследования послужили следующие издания: «Мудрость тысячелетий», «Разум сердца», «Крылатые слова», электронные источники: www.genialnee.net, www.aforism.su www.frazeologiya.ru, www.aphorism-portal.info,
Афоризм (греч. aphorismos — краткое изречение), обобщённая, законченная и глубокая мысль определенного автора, выраженная в лаконичной, отточенной форме, отличающаяся меткой выразительностью и явной неожиданностью суждения [БЭС].
Крылатое выражение - устойчивый фразеологизм образного или афористического характера, вошедший в лексику из исторических либо литературных источников и получившие широкое распространение благодаря своей выразительности [www.wikipedia.ru].
На основании этого, мы придерживаемся мнения, что данные языковые единицы, занимают промежуточное положение между репрезентациями национально-культурной и индивидуально-авторской картин мира. Являясь неотъемлемой частью общенациональной культуры, коллективным наследием, продолжающим русскую традицию, афоризмы, безусловно, вносят свой вклад в отражение национально-культурной специфики концепта «личность».
Проведенное исследование позволяет выделить следующие тематические группы  русских афоризмов:
1.Личность есть тот, кем человек хочет казаться.
«Надевать (носить) личину — скрывать свое подлинное лицо; прикидываться кем-л., каким-л. — Но кто знает людей? Как многие из них долго могут носить личину и казаться совершенно не тем, чем они есть на самом деле!» (Н.В.Гоголь).
«Но кто знает людей? Как многие из них долго могут носить личину и казаться совершенно не тем, чем они есть на самом деле!» (Н.В.Гоголь).
«В мещанине личность прячется или не выступает, потому что она не главное: главное - товар, дело, вещь, главное – собственность» (А.И. Герцен).
2.Личность, как социальное явление и субъект деятельности
«Личность - это интегрированное понятие, характеризующее человека в качестве объекта и субъекта биосоциальных отношений и объединяющее в нем общечеловеческое, социально-специфическое и индивидуально неповторимое» (Л. Н. Толстой).
 «Счастье личности вне общества невозможно, как невозможна жизнь растения, выдернутого из земли и брошенного на бесплодный песок» (Л. Н. Толстой).
«Личность - субъект общественного поведения и коммуникации» (Б.Г. Ананьев).
«Личность - человек как общественный индивидуум, субъект познания и объективного преобразования мира, разумное существо, обладающее речью и способное к трудовой деятельности». (А.В.Петровский)
«Личность - это индивид, определяющий свою деятельную позицию ко всему, что его окружает: к труду, к социальному строю, к борьбе масс, к задачам коллектива, к судьбе другого человека» (П.Е. Кряжев).
«Крылатая мысль может глубоко повлиять на личность, на направленность и уровень её притязаний» (В. Борисов).
«Мы приступаем к труду ради всеобщего блага, который можно выполнить лишь в том случае, если не терять из виду личность человека» (М.Шарки).
«Желаю я того или не желаю, но я – плод общества» (М.Лайтман).
3.Личность в человеке есть результат его жизненного опыта.
«Зрелость - завершившаяся борьба за личность: у одних завершившаяся победой, у других-поражением, но в обоих случаях воспринимающаяся как победа» (А. Круглов).
«В каждом человеке намешано всего понемножку, а жизнь выдавливает из этой смеси что-нибудь одно на поверхность» (А.Н. и Б.Н.Стругацкие).
«Есть прекрасные деревья, которые до самых Морозов сохраняют листву и после морозов до снежных метелей стоят зеленые. Они чудесны. Так и люди есть, перенесли все на свете, а сами становятся до самой смерти все лучше» (М. Пришвин).
«Чистые и светлые личности, подобные Добролюбову и Помяловскому, выходят иногда из бурсы» (Д.И.Писарев).
4.Личность – человек совершенный, который не может ошибаться.
«Неповторимая личность - вот кому надо подражать!» (М. Генин).
«Орлам случается и ниже кур спускаться, Но курам никогда до облак не подняться!» ( И.А.Крылов).
«Личность - это звание, не дающее льгот»  (Б. Лесняк).
«Только личность может действовать на развитие и определение
личности, только характером можно образовать характер» (К.Д. Ушинский).
«Личность всегда главнее, человеческая личность должна быть крепка как скала, ибо на ней все строится» (И.С. Тургенев).
 «Личность человека, выражающая себя во внешнем общении через свою энергетическую оболочку, является тем главным фактором, который предопределяет наш успех или неуспех во всех делах. Уверенный в себе человек, независимо от его внешних данных, легко вдохновляет любых людей лишь потому, что  в его поле яркими буквами светится надпись "победитель"» (В.Дубковский).
5.Личность как отрицательный персонаж.
«Нельзя писать: Такой-то де-старик,
Козел в очках, плюгавый клеветник,
И зол, и подл: все это будет личность» (А.С. Пушкин).
«Личность! — сказал я в испуге, и бросился к дверям... Это слово всегда имело на меня такое действие...» (Н.А.Некрасов).
«В эгоизме, как в айсберге, есть две части: невидимая и видимая. Первая — это минимум, формирующий личность, закладывающий базу альтруизма; вторая — “излишек“, не красящий личность, — то, что в быту называют эгоизмом» (И.Шевелев).
«Если вам говорят, что вы многогранная личность - не обольщайтесь. Может быть, имеется в виду, что вы гад, сволочь и паразит одновременно» (М.Жванецкий).
«Проведите переоценку своей личности, начните уважать себя – и окружающие перестанут замечать ваши недостатки (их, собственно, и нет) и будут обращать внимание только на ваши достоинства» (В.Синельников).
6. Личность как носитель свойств
«Личность - человек как носитель сознания» (К.К.Платонов).
«Личность - это человек как носитель совокупности психических свойств и качеств, определяющих социально-значимые формы деятельности и поведения» (Е.В.Шорохова).
«Понятие личности обозначает человеческого индивида как часть общества, обозначает интегрированые в нем социально-значимые черты» (И.С. Кон).
Анализ афоризмов  дает нам основание полагать, что все они отражают те или иные когнитивные признаки концепта «личность» указанные в дефинициях, которые были нами проанализированы в словарях, и описанные в результате анализа фразеологизмов и паремий. Они определяют личность как носителя сознания, однако необходимо заметить, что любой человек является носителем сознания - это и отличает его от животного, а значит, чтобы человек мог называться личностью ему необходимо наличие ряда свойств и качеств, однако ему также необходимо быть социально адаптированным и иметь черты, которые являются социально-привлекательными.
Не стоит также забывать о том, что личность определяется своею деятельностью, на это также указывает то, что личность - это субъект. Отсюда напрашивается вывод о том, что личность - это все-таки не любой человек, это человек думающий, мыслящий, тот который сознательно приобретает качества и свойства, которые находят отклик в социуме, и все это происходит за счет его деятельности. А значит, человека социально неактивного, нежелающего демонстрировать свою жизненную позицию нельзя назвать личностью.
Одно из важнейших свойств личности заключается в том, что она всегда вступает в отношения с окружающим миром. Другими словами, личность в процессе отношений реализует себя и не мыслит себя вне общества
Две личности с трудом находятся в одном пространстве и уж тем более делают одно дело. Однако, к сожалению или к счастью, личность среди людей необходимо еще найти. Без сомнения, для развития сильного общества необходимо как можно больше сильных личностей, а формирование личности происходит в процессе обучения и воспитания, а следовательно, вокруг должно быть как можно больше людей, которых можно назвать личностями.
Однако у личности есть обратная сторона, которая как мы теперь понимаем, не всегда имеет положительную оценку. И, кроме того, бывает так, что в личности все замечают только недостатки. Хочется отметить, что анализ художественных произведение XVIII – XIX вв., отрывки из которых в последствии превратились в крылатые выражения, указывают на тот факт, что личность это скорее отрицательный персонаж того времени нежели положительный.
Анализ языкового материала обнаружил мнение, что личностью можно стать только под влиянием внешних благоприятных условий (хороший дом, материальное благополучие, достойные люди), однако, это не всегда так.
Личность - это загадка. В силу всех выше перечисленных свойств и признаков личность может сыграть любую роль, предстать в любом амплуа и мы никогда не догадаемся, что же на самом деле скрывает личность, потому что «Люди, как реки...»— говорил Толстой, указывая тем самым на сложность и изменчивость человеческой личности [aforizm.su].
Личность - совокупность признаков и свойств, субъект познания и деятельности, интеграция социально-значимых черты, внешне привлекательный человек – одним словом личность – это огромный комплекс условий, которые не могут появится неоткуда, личность – это долгая и кропотливая работа над собой, это огромный запас умений, переходящих в навык. Но существует «ложка дегтя в бочке меда»: не стоит забывать этимологию данного слова – маска, роль, иными словами, человек, который может произвести необходимое впечатление на окружающих, но при этом скрыть свое истинное лицо.
Материалом для исследования английских афоризмов послужили электронные источники: http://www.greetingcardsresource.com, http://www.poemhunter.com, http://motivational – inspirational – corner.com., www.genialnee.net, www.aforism.su www.frazeologiya.ru,  www.aphorism-portal.info
В английском языке афоризмы формируются в следующие тематические группы:
1.Личность -  уникальность в чем-либо (изюминка).
«Дело вовсе не в том, красива ли она. И даже не в том, интересно ли с ней общаться. Просто у нее есть ЭТО. Некоторым женщинам достаточно один раз пройти по улице, чтобы остаться в памяти мужчины навсегда» (Д.Киплинг).
«Мне думается, что самое интересное в искусстве - личность художника, и если она оригинальна, то я готов простить ему тысячи ошибок» (С.Моэм).
2. Личность – маска.
«Будь собой, прочие роли уже заняты» (О. Уайльд).
 «Человек меньше всего похож на себя, когда говорит от своего имени. Дайте ему маску, и он расскажет всю правду»  (О. Уайльд).
«Нет, у него не лживый взгляд, его глаза не лгут. Они правдиво говорят, что их владелец – плут» (Р. Бернс).
«Характер или роль, как в игре; облик» (У.Шекспир).
«Дабы испытать истинное счастье, мы должны отправиться в очень далекую страну, подальше от нас самих…» (Т. Браун).
«Король может сделать своего подданного кавалером, маркизом, герцогом, принцем, но сделать его честным человеком выше его власти»  (Р.Бернс).
 «Какой бы эфемерной ни была моя жизнь, каким бы беспорядочным ни был юмор, в ней заложенный, я не знаю ничего более значимого, ничего более материального, чем я сам» (А. Шефтсбери).
«Я исключительна терпелива, при условии, что, в конце концов, выйдет по-моему» (М. Тэтчер).
«Человек открывается в своих трудах. В светском общении он показывает себя таким, каким хочет казаться, и правильно судить о нем вы можете лишь по мелким и бессознательным его поступкам да непроизвольно меняющемуся выражению лица» (С.Моэм).
«Человек не то, чем он хочет быть, но то, чем он не может не быть» (С.Моэм).
3. Каждая личность особенна по - своему.
«Наши манеры, как и наши лица, пусть даже самые прекрасные должны отличаться друг от друга» (А. Шефтсбери).
«Время идет для разных лиц различно» (У.Шекспир).
«Кто светит, тот и видеть лучше будет» (У.Шекспир).

1. Личность  и общество неразделимы.

«Быть – значит быть в восприятии» (Д. Беркли).
«Ведь знать хорошо человека – знать самого себя» (У. Шекспир).
«Самолюбие не так заслуживает осуждения, как недостаток самоуважения» (У. Шекспир).
«Хорошо написанная биография так же редка, как и хорошо прожитая жизнь» (Т. Карлейль).
«В наш век миром правят личности, а не идеи» (О. Уайльд).
«Все беспорядки и революции происходят вследствие стремления злонамеренных личностей превратить человечество в стадо ангелов» (А.Поп).
4. Оценка личности есть результат работы над собой.
«Наша личность — это сад, а наша воля — его садовник» (У.Шекспир).
«Берегите пенсы, а уж фунты сами себя сберегут, - эта пословица так же справедлива для формирования личности, как и для накопления капитала» (Д. Б. Шоу). 
«Надо много пережить, чтобы стать человеком»  (А. де Сент-Экзюпери).
«Соперничество и сравнение себя с другими - вот два основных препятствия к тому, чтобы стать творческой личностью» (Л. Хей).
Таким образом, анализ английских афоризмов позволяет нам выделить новые когнитивные признаки в содержание концепта «личность» в английской лингвокультуре. К ним относятся: «уникальность», «маска», «особенность», «неразделимость с обществом», «результат работы над собой».
В связи с этим концепт «личность» в английской афористической картине мира мыслится как человек, выделяющийся среди остальных, незаурядный в чем-то оригинальный. Каждая личность имеет свой взгляд на любую идею. Воплощение идеи уже идет исходя из личности, которая её реализует. В этом случае даже хорошая идея может иметь плачевное воплощение. Воспитание личности начинается с самого рождения. Основной задачей формирования личности является воспитание в ней основных качеств личности, а свою особенность, индивидуальность, свое «это» она приобретет сама в процессе жизни и общения. Человек, являющийся личностью, обладая качествами, которые мы приписываем личности, легко разглядит личность в другом, быстро раскроет обман, обнаружит верный путь решения какой-либо проблемы, потому что личность – это исключительность, её видно сразу, проходя мимо всегда обратишь внимания, такой человек не останется незамеченным. Но как у любого феномена, каким нам представляется личность, у неё есть и отрицательные стороны. Так, не всегда у человека – личности положительные помыслы и его хорошие качества не всегда направлены во благо. Эти качества они сами по себе положительны и важны для человека, они делают его сильнее, однако только от него самого зависит, куда он их направит: на разрушение или на спасения. Но основным содержанием концепта «личность» в английской лингвокультуре, является значение маски. Ментальность англичан такова, что никто не должен знать, что у них внутри и эту позицию ярко демонстрирует высказывание английского писателя У.Шекспира: «Вся жизнь игра, а люди в ней актеры».
Сопоставительный анализ  русской и английской афористических картин мира показал, что тематические группы, описывающие русскую языковую картину мира, наполнены примерно одинаково, что говорит о том, что все признаки, выделенные нами, гармонично сочетаются в личности. В то время как в английской языковой картине мира явно выделяется тематическая группа «Личность - маска», определяя тем самым, что в данной лингвокультуре личность – это внешние проявления человека, которые могут не соотносится с внутренним миром: «Мысль, им [англичанином] высказанная, почти равняется нулю; девять десятых ее – очевидная бессмыслица; но мысль, им не высказанная, его внутреннее молчаливое чувство того, что истинно, что соответствует факту, что может быть сделано и что не может быть сделано, – все это поищет себе равного в мире. Необыкновенный работник! Неодолимый в борьбе против болот, гор, препятствий, беспорядка, нецивилизации, всюду побеждающий беспорядок, оставляющий его за собой, как систему и порядок» [Карлейль [1843] 1994: 249-250].
В свою очередь, в русской лингвокультуре, личность – это человек в целом, и на первом плане его внутреннее содержание.
Анализ русских афоризмов и крылатых выражений показал, что этимология слова оставляет свой отпечаток на восприятие личности в русской языковой картине мира. Поэтому иногда личность – это не истинное лицо человека, а лишь то, кем он хочет казаться. Кроме того, в русской афористической картине мира был обнаружен когнитивный признак, значение которого до этого рассматривался как сопутствующее, а именно «отрицательный персонаж». Хотя в целом, личность в русской лингвокультуре – это больше положительный герой, иногда даже совершенный который раскрывает себя через отношения, общение и только находясь в обществе.
Относительно английских афоризмов и крылатых выражений можно сказать, что они рассматривают любого человека как личность, обладающую уникальными и особенными качествами, которые получают оценку в обществе и за которыми она скрывает свое истинное лицо.
Говоря об отрицательных сторонах личности, мы должны заметить, что те качества и свойства, которые приписывают личности, они могут проявляться по разному, так сила личности может привести к безразличию отношению и стремлению превзойти всех, идя по головам. Личности может показаться, что все вертится вокруг неё и все ей должны. Но, тем не менее, при упоминании слов «личность», «person», «personality», возникает положительный образ, и лишь когда мы говорим о конкретном человеке его личность может оказаться «неприятной».
Основная черта личности, которая была обнаружена в ходе исследования данного языкового материала,  находит свое отражение в выражении: «В ней есть изюминка!» Нечто выделяющее человека среди других, что-то особенное, незримое, то, что нельзя назвать словом, оно как бы есть в нашем сознании, мы «это» чувствуем.

Литература

1. Карлейль Т. К 23 Теперь и прежде/ Сост., подгот. текста и примеч. Р. К. Медведевой. — М.: Республика, 1994.
2. Мудрость тысячелетий. Энциклопедия. М., 2004. 848с.
3. Разум сердца. Мир нравственности в высказываниях и афоризмах / Сост.: Назаров В.Н., Сидоров Г.П. – М.: Политиздат, 1989. – 605с.
4. British National Corpus
5. Longman Idiom Dictionary. Longman, 2002. – 402 с.
6. www.aforism.su
7. www.fraznik.ru
8. www.persons-aforism.ru

---

Достижение коммуникативной эквивалентности для передачи итеративного значения
С.В. Шустова, Е.С. Комиссарова
Прикамский социальный институт (Пермь, Россия)

Achieving of the Communicative Equivalence for the Transfer of  the Iterative Meaning
S.V. Shustova, E.S. Komissarova
Prikamsky Social Institute (Perm, Russia)
Summary. The paper deals with the translating transformations for transfer of the iterative meaning based on the material of the German and Russian languages.

Функционально-семантическая категория (ФСК) итеративности представляет  политемпоральную неоднократность с наличием тождественного набора актантов (В.С. Храковский). ФСК итеративности выступает базой для формирования функционально-семантического поля (ФСП) итеративности, в состав которого входит система разноуровневых средств языка, взаимодействующих на основе общности их функций. ФСП итеративности представлено предикатами, которые сочетаются со значениями признака итеративности; обстоятельствами, которые лексически выражают значение признака итеративности; грамматическими средствами, которые используются для выражения значений данного семантического признака; элементами контекста за пределами предложения, которые обеспечивают многократное прочтение глагольной формы [4]. В связи с тем, что в немецком языке отсутствует грамматическая категория вида и аспектуальная характеристика глагола определяется предельностью / непредельностью, важная роль в выражении итеративной неоднократности принадлежит неглагольным средствам, а именно, обстоятельствам, выраженным адвербиальными единицами, словосочетаниями.
Выбор контекстуально-речевых соответствий для достижения коммуникативной эквивалентности текста перевода представляется существенным в рамках исследования функциональных свойств адвербиальных единиц неопределенной частотности на категорематическом уровне. Наречия неопределенной частотности задают общие, генерализированные параметры повтора без уточнения конкретных условий его протекания и распределяются на временной оси «максимальная частотность действия – минимальная частотность действия»: immer, ständig, stets, gewöhnlich, üblich, regelmäßig, meistens, sehr oft, oft / häufig, manchmal, zeitweise, hin und wieder, bisweilen, ab und zu, selten, fast nie (всегда, постоянно, обычно, как правило, регулярно, очень часто, часто иногда, изредка, редко, почти никогда). Анализ применения трансформаций для передачи итеративного значения при переводе с немецкого языка на русский осуществляется в соответствии с классификацией А.Ф. Архипова, которая включает грамматические и лексико-семантические трансформации [1, 90-99]. А.Ф. Архипов определяет переводческие трансформации как технические приемы перевода, состоящие в замене регулярных соответствий контекстуальными, а также языковые выражения, получаемые в результате понимания таких приемов [1, 84].
В исключительных случаях для выражения итеративного значения не требуется использование переводческих трансформаций, ср.: …aber ohne den Pomp und die Düsternis, die damalige Gerichtsbauten oft zeigen [8, 90]; …но без пышности и мрачности, которую часто демонстрируют судебные здания того времени [5].
В некоторых ситуациях наблюдается применение одного класса трансформаций (грамматические или лексико-семантические), ср.: Meistens gingen wir freitags zu Wienekens… [6, 168]; А по пятницам мы обычно ходили к Винекенам… [2, 75]. В данном примере обнаруживается использование следующих видов грамматических трансформаций: 1) добавление грамматикализованных единиц: союза а; 2) замена частей речи: адвербиальная единица с временным значением freitags заменяется обстоятельством времени, выраженным словосочетанием Präp – N по пятницам, что связано с нормами языка перевода; 3) факультативное изменение порядка следования слов. В процессе перевода Oft genug habe ich ihr ein Taxi spendiert... [6, 224]; Частенько я брал ей такси… [2, 101] используется один вид лексико-семантических трансформаций – стилистическая специализация. Вместо стилистически нейтрального лексического средства oft употребляется лексическое средство с функционально-стилистическим оттенком разг. частенько.
В большинстве случаев выявляется использование комплексных трансформаций, т.е. одновременно нескольких видов грамматических и лексико-семантических трансформаций, ср.: Sabeth war meistens in ihr dickes Buch vertieft… [7, 98]; Чаще всего Сабет сидела, уткнувшись в свою толстую книгу… [3, 46]. Наряду с грамматическими трансформациями: 1) замена одной синтаксической конструкции другой: вместо составного именного сказуемого используется простое глагольное сказуемое с деепричастным оборотом; 2) факультативное изменение порядка следования слов, – выявляются следующие виды лексико-семантических трансформаций: 1) добавление слов: добавление смыслового глагола сидела, выступающего в роли простого глагольного сказуемого; 2) стилистическая специализация: стилистически нейтральное лексическое средство vertieft заменяется лексическим средством с функционально-стилистическим оттенком разг. неодобр. уткнувшись.
В немецком языке при функционировании адвербиальных единиц неопределенной частотности итеративное значение передают дополнительно следующие средства:
1) слова и словосочетания, лексически выражающее значение признака итеративности: а) адвербиальные единицы определенной частотности morgens, vormittags, abends, nachts, mittwochs, freitags, samstags; б) прилагательные с временной семантикой üblich, nächst, gewohnt; в) неопределенные местоимения (Indefinitpronomen) alle, jedermann, jedesmal; г) словосочетания с уточнением длительности периода jede Stunde, von einem Tag zum anderen, alle zweiundfünfzig Jahre;
2) грамматические средства, которые используются для выражения значений данного семантического признака: а) форма множественного числа в позиции актантов Bemerkungen, Blättchen, Ermüdungserscheinungen, Frauen, Gerichtsbauten, Gerüche, Gesichter, Herrlichkeiten, Hotels, Intervalle, Kinder, Könige, Künstler, Millionäre, Mitteilungen, Modegeschäfte, Parfumeure, reiche Leute, Rezepte, Schauergeschichten, sie, Städte, Teenager, Titel, Vernehmungen, Vorträge, Wälder, Wege, Wesen, Wiesen; б)форма единственного числа в позиции актантов Kundschaft (Gesamtheit der Kunden). Суффикс –schaft передает обобщенное значение, обозначает в данном случае совокупность лиц; в)квантитативно-итеративный атрибут jeder: jeder Buchstabe; г) однородные члены предложения, связанные соединительным союзом und, разделительным союзом oder, с бессоюзной связью;д)временные, условные придаточные предложения с союзом wenn.
При переводе на русский язык итеративное значение маркируют следующие средства:
1) слова и словосочетания, лексически выражающее значение признака итеративности: а) глаголы несовершенного вида говорила, ждали, звонил, исчезал, помнила, появлялась, приезжал, проводилось, пугался, пускали, сопровождала, ухитрялся, ходили и др.; глаголы несовершенного вида с итеративными суффиксами -ива-/-ыва-/-ва- выталкивать, завоевывалась, задавался вопросом, называл, оказывался, останавливался, прерывал, простаивал, разговаривал, рассчитывать, складывалось впечатление, спрашивали; конструкции с глагольными формами бывает / бывало, приходилось; б) адвербиальные единицы определенной частотности ежедневно; в) прилагательные с временной семантикой обычный, следующий, привычный; г) определительные местоимения все, всякие; д) словосочетания с уточнением длительности периода по утрам, по вечерам, по ночам, по средам, по пятницам, по субботам, изо дня в день, каждые пятьдесят два года, во время строевых учений; словосочетания с уточнением количества действий без ограничения периода в любой момент, все время, всякий раз, каждый раз, по многу раз;
2) грамматические средства, которые используются для выражения значений данного семантического признака: а) форма множественного числа в позиции актантов богачи, бумажки, города, гостиницы, дети, доклады, допросы, дорогие магазины, женщины, заказчики, замечания, запахи, интервалы, короли, леса, лица, луга, миллионеры, названия, натуры, они, парфюмеры, подростки, признаки усталости, рецепты, роскошества, сообщения, судебные здания, ужасы, художники; б)квантитативно-итеративный атрибут каждый: каждая буква; в) однородные члены предложения, связанные соединительными союзами и, а то и, разделительным союзом или, парными союзами то …, то, с бессоюзной связью;г)деепричастные обороты, которые можно интерпретировать как временные придаточные с союзом когда: разыгрывая какую-нибудь сценку, раздавая работы, боясь, отправляясь по делам;д) временные, условные придаточные предложения с союзами когда, если.
В русском языке итеративное значение выражается в основном глаголами несовершенного вида, поэтому при переводе наблюдается такой вид трансформации, как опущение лексических элементов, даже адвербиальных единиц неопределенной частотности, ср.: …in Hotels werden meistens nur die Kinder von Millionären oder Königen gut behandelt [6, 224]; ...в гостиницах только дети миллионеров или дети королей могут рассчитывать на хорошее обращение [2, 101].
Сопоставительный анализ эмпирического материала показал, что коммуникативно-эквивалентный перевод текста с немецкими адвербиальными единицами неопределенной частотности детерминирует в русском языке применение различных видов трансформаций, т.е. мотивирует взаимодействие разноуровневых языковых средств.

Литература

1. Архипов А.Ф. Самоучитель перевода с немецкого языка на русский. М., 1991.
2. Храковский В.С. Кратность // Теория функциональной грамматики: Введение, аспектуальность, временная локализованность, таксис. М., 2003.
Источники художественной литературы
3. Бёлль Г. Глазами клоуна. Пер. с нем. Л. Черная. М., 1965.
4. Фриш М. Homo Фабер. Пер. с нем. Л. Лунгиной. СПб., 2000.
5. Шлинк Б. Чтец. Пер. с нем. Тарасова А. Berlin, 1999. URL: http://lib.ru/INPROZ/SHLINK/vorleser.txt
6. Böll H. Ansichten eines Clowns. München, 2001.
7. Frisch M. Homo Faber. Ein Bericht. Frankfurt a.M., 2001.
8. Schlink B. Der Vorleser. Zürich, 1995.

---

Служба «Экстренной лингвистической помощи»
как показатель лингвистических потребностей региона
Н. Н. Щербакова
Омский государственный педагогический университет (Россия)

Service «Emergency linguistic assistance»  as an indicator
of linguistic needs of the region
N. N.Shcherbakova
Omsk State Pedagogical University (Russia)

Summary.  The report analyzed the specific linguistic needs in the modern Russian region as a result of the service «Emergency linguistic assistance» Omsk State Pedagogical University.

            Современное российское общество весьма обеспокоено состоянием функциональной грамотности среди носителей русского языка. Действительно, факты многочисленных ошибок разных типов в средствах массовой информации, неумение точно и грамотно выразить свою мысль, непонимание смысла прочитанного, поток заимствованных слов, - всё это порождает ощущение, которое в средствах массовой информации чаще всего выражается фразами вроде «что-то не так с великим и могучим». Кроме того, отсутствие базовых знаний в области сравнительно-исторического языкознания породило огромное количество псевдонаучных рассуждений о происхождении и эволюции русского языка, которые А. А. Зализняк назвал «любительской лингвистикой» [1]. Все эти факты настоятельно требуют от лингвистического сообщества широкой и систематической просветительской работы, тем более что общество нуждается в подобном обмене информацией.
Особым знаком нашего времени стало также противоречие между предлагаемой квалифицированной филологической помощью и неумением воспользоваться ею. Речь идёт о настоящем словарном буме, охватившем Россию. Словарей и нормативных справочников выпускается много, однако носители русского языка зачастую не знают о них и не умеют ими пользоваться, о чём убедительно свидетельствует дискуссия о словарях, рекомендованных  Министерством образования и науки Российской Федерации в качестве базовых при использовании русского языка как государственного (Приказ № 195, вступивший в силу с 1 сентября 2009 года). Обсуждение этого приказа выявило существенные пробелы в лексикографической культуре даже такой филологически подготовленной группы, как журналисты. В одной из омских газет, например, была опубликована гневная статья об издевательстве над русским языком, причём автор клеймил позором всех филологов, которые якобы требуют изменить ударение в слове договОр на дОговор. Статья заканчивалась призывной концовкой: « И верните нам Розенталя!» Эта фраза повергала филологов в недоумение: ведь именно в «Словаре трудностей русского языка» Д. Э. Розенталя и М. А. Теленковой, изданном ещё в конце ХХ столетия, обнаруживаем разговорный вариант произношения дОговор [7, 142]. Примечательно и то, как толковалась специфика вариантов йОгурт – йогУрт. «Словарь ударений русского языка» И. Л. Резниченко наконец разрешил противоречие между старой произносительной нормой (йогУрт) и реальной произносительной практикой абсолютного большинства образованных носителей русского литературного языка, которые предпочитают произношение этого существительного с ударением на первом слоге [6]. Судьба этого слова интересна тем, что в XIX веке оно было заимствовано из турецкого языка через посредство французского [8, 92], что и обусловило его акцентологическую характеристику. Длительное время продукт, обозначенный данным существительным, не имел широкого распространения в России, и слово воспринималось фактически как экзотизм. В конце ХХ столетия произошло новое знакомство жителей России с этим продуктом, причём на сей раз заимствовалось слово через посредство германских языков, что и обусловило новое ударение. Однако, как представляется, изменение акцентологической характеристики связано не только с названными обстоятельствами, но и с тем, что произношение йОгурт более соответствует закономерностям, сложившимся в соотношении русской орфоэпии и графики. Буквосочетание ЙО, отмечаемое в заимствованных словах, как правило, наблюдается в ударном слоге: йод, район, майолика, майор, йог и т.д. Но, несмотря на то, что вариант йогУрт в указанном словаре квалифицирован как устаревший, СМИ тиражировали мнение о том, что это произношение является единственно верным. Непонимание помет словарей, продемонстрировавшее лингвистическое невежество, вызывает серьёзное беспокойство у филологов и заставляет задуматься о необходимости практической работы по формированию лексикографической культуры  не только обучающейся молодёжи, но и самых широких слоёв населения. По справедливому замечанию Н. В. Юдиной, одним из самых трудновыполнимых требований к лексикографическому источнику является то, что он «должен удовлетворять требованиям современного носителя русского языка» [9, 832]. Эта деятельность требует создания канала обратной связи с использованием, например, метода проектной деятельности.
В Омском государственном педагогическом университете подобная работа была начата в 2008 году, когда стартовал информационно-просветительский проект «Современный русский».  Цель проекта заявлена следующим образом: повышение статуса современного русского языка среди его носителей, развитие интереса к культуре речи среди населения города и области, противодействие губительным для русского языка и культуры в целом тенденциям снижения грамотности, получившим в последнее время катастрофические масштабы. Деятельность данного проекта многоаспектна, она включает распространение сведений о нормах литературного языка на улицах города и в транспорте, лекции для делового сообщества, конкурсы на лучший рисунок и мультфильм для детей и т.д. Однако наиболее популярным направлением стала работа службы «Экстренной лингвистической помощи» (далее – ЭЛП), с помощью которой любой житель России или другой страны может получить ответ на свой вопрос в режиме реального времени. Службы помощи, связанные с конкретной речевой ситуацией, сейчас существуют во многих городах Российской Федерации, а кроме того, всем известна огромная просветительская деятельность портала Грамота. Ру. Отличие деятельности ЭЛП от справочной службы портала заключается в том, что вопрос задаётся по телефону, т.е. все сложности выясняются в непосредственной беседе, что очень важно, поскольку довольно часто человеку, задающему вопрос, требуется уточнение каких-либо деталей. Например, вопрос о правильности формы множественного числа существительного масло (маслА) потребовало от оператора ЭЛП разъяснения проблемы семантического тождества слова (множественное число возникает в связи с изменением значения слова, в данном случае происходит его конкретизация). С марта 2008 года по настоящее время в службу поступило около 13 тысяч вопросов, заданных как по телефону, так и в режиме ISQ.
Анализ заданных вопросов позволяет увидеть наиболее востребованные лингвистические проблемы. Отметим, что звонки поступают не только из Омска и Омской области, но и из других населённых пунктов Российской Федерации, а также из-за рубежа (например, из Германии, Австралии, США), однако преобладают, разумеется, обращения жителей Омского Прииртышья, в связи с чем можно сделать выводы о специфике региональных потребностей, связанных с лингвистическими проблемами.
Вопросы, поступающие в ЭЛП, весьма разнообразны по тематике, однако пальму первенства прочно удерживают два раздела – орфография и лексикология, причём в последнем случае мы чаще всего имеем дело с уточнением значений относительно недавно заимствованных слов вроде франчайзинг, мерчедайзер, топ-менеджер, СПА-процедуры  и пр. С 2011 года впервые начали фиксироваться вопросы о лексике эпохи Советского Союза, примечательно, что начало этому циклу было положено вопросом «Что такое СССР?» Подобные проблемы возникают, разумеется, у школьников и студентов, и связаны они прежде всего с историзмами. Обратившиеся в ЭЛП интересовались, чем колхоз отличался от совхоза, кто такой стахановец, как расшифровывается аббревиатура КГБ, правда ли, что ликбез – это сложносокращённое слово, кто такие тимуровцы и т.д.
Второе место прочно удерживают вопросы, связанные с оформлением деловой документации. Сложности возникают, как правило, в тех случаях, когда имеются варианты оформления документа. Особо отметим при этом популярность вопросов о склонении конкретных имён и фамилий. Все остальные вопросы, связанные с орфоэпическими и грамматическими нормами, историей происхождения отдельных слов, пунктуацией, теорией языка и т.д. поступают значительно реже.
Вопросы, поступающие в ЭЛП свидетельствуют о несформированности у обращающихся граждан такого компонента лексикографической культуры, как лексикографическая компетенция, которая определяется как умение пользоваться словарями и извлекать из них необходимую информацию. Структура данной компетенции, описанная В. А Козыревым и В. Д. Черняк, предполагает осознание потребности обращения к словарю для решения познавательных и коммуникативных задач; умение выбрать нужный словарь в зависимости от конкретных познавательных задач;  умение воспринимать текст словаря и извлекать из него необходимую информацию о слове [3, 8]. Анализ поступивших вопросов позволяет сделать вывод о том, что сформирован только первый компонент лексикографической компетенции – осознание потребности обращения к справочному источнику, прочие компоненты отсутствуют. Нередко справочное ортологическое издание требует сформированности языковой компетенции личности, т.е. элементарных теоретических знаний по предмету «Русский язык». И в этом плане наблюдаются самые серьёзные проблемы, поскольку в силу невостребованности лингвистическая теория быстро забывается теми, для кого она неактуальна. Поэтому и возникают вопросы, на которые нет ответа в словарях: Почему в слове бараний только одна «Н»? или Как правильно: к стОпятидесятилетию или к стАпятидесятилетию? Весьма характерным является и такой вопрос: «Мне сказали, что справочник Розенталя очень хороший. Я его купила, а теперь не могу найти ответ на вопрос, как правильно сказать: на реке Енисей или на реке Енисее?»  Службой ЭЛП выявлен целый ряд подобных лингвистических «ловушек», которые уже взяты на вооружение учителями школ и преподавателями средних и высших учебных заведений.
Проведённый анализ позволяет установить приоритетные проблемы и строить дальнейшую работу в соответствии в ними. В частности, на эти данные ориентируются составители малоформатных словарей, выпущенных в ОмГПУ по результатам деятельности проекта «Современный русский».
Первый выпуск малоформатного словаря «За словом в карман» посвящён множеству вопросов по самым разнообразным проблемам орфографии, орфоэпии, грамматики [2]. Вторым выпуском стала «Папка делового человека», которая содержит ответы на самые частотные вопросы об оформлении деловой документации. Помимо словарной части, представленной экономическими и юридическими терминами, в этом издании содержатся образцы оформления наиболее востребованных документов. Давая образцы, авторы словаря ответили и на частотные вопросы, полученные в ходе работы службы ЭЛП: почему в одних случаях слово «заявление» пишут со строчной буквы, а в других – с прописной; где ставить инициалы: до или после фамилии; ставить ли запятую после оборота «с уважением» в конце письма и т.п. Создавая краткий словарь востребованных терминов, авторы учли интерес аудитории к происхождению слов и дали краткую справку по данному поводу для каждого случая [5].
В 2011 году при грантовой поддержке фонда «Русский мир» был выпущен словарь, посвящённый проблемам склонения имён и фамилий [4]. Это издание содержит правила склонения имён и фамилий и обширные списки конкретных антропонимов, к которым эти правила могут быть применены. Кроме того, даются краткие сведения о происхождении некоторых имён и фамилий.
Малоформатные словари были позитивно восприняты пользователями. Беседы с теми, кто приобрел эти издания, позволили выявить, что к достоинствам подобного рода изданий была отнесена как актуальность предложенной информации, так и объём справочника, т.е. малоформатный словарь способен приобщить пользователя к  лексикографическому источнику и тем самым содействовать формированию и дальнейшему развитию его лексикографической компетенции.
Обратная связь выявила потребность в обучении регионального бизнес-сообщества нормам письменного и устного делового общения. В связи с этим в 2010 году в рамках проекта было организовано новое направление - «Деловой русский», предложившее услуги, связанные с повышением ортологической компетенции. На занятиях, проведённых на предприятиях и в учреждениях г. Омска, проблема несформированности лексикографической компетенции обозначилась ещё серьёзнее: читать словарь многие носители не просто не умеют, но и не пытаются учиться. Хороший лексикографический источник, по их мнению, должен быть кратким и давать однозначный ответ на любой вопрос. Вариативность норм вызывает, как правило, раздражение. Последнее обстоятельство - это не только привычка к однотипности норм, воспитанная многолетней школьной практикой, но и реакция носителя языковой системы, которая в стремлении к идеальному состоянию требует как заполнения всех «клеток» конкретным речевым материалом, так и наличия в этих «клетках» лишь одного элемента.
Таким образом, проектная деятельность становится средством обратной связи, дающим возможность обозначить основные проблемы потребителей словарной и справочной продукции, которые учитываются в учебной и просветительской деятельности, а также при выпуске малоформатных словарей.

Литература

1. Зализняк А. А. Из заметок о любительской лингвистике. М.: Русский мiръ, 2010. – 240 с.

2. За словом в карман: карманный словарь делового человека / под ред. Е. П. Елисеевой. – Омск: Изд-во ОмГПУ, 2008. – 62 с.

1. Козырев В. А. , Черняк В. Д. Русская лексикография:  – М.: Дрофа, 2004. – 283 с.

4. О склонении имён и фамилий: словарь-справочник / Под ред. Е. А. Глотовой, Н. Н. Щербаковой. – Омск: Изд. Тип. «Стивэс», 2011. – 137 с.

1. Папка делового человека: словарь-справочник. Сер. «За словом в карман» Вып. 2/под ред. Н. Н. Щербаковой. – Омск: Изд-во ОмГПУ, 2009. – 100 с.

6. Резниченко И. Л. Словарь ударений русского языка. – М.: «АСТ-ПРЕСС», 2008. – 943 с.
7. Розенталь Д. Э., Теленкова М.А. Словарь трудностей русского языка. –  3-е изд., доп. - М.: Русский язык, 1984. – 704 с.
8. Эрудит: Толково-этимологический словарь иностранных слов / Н. Н. Андреева и др. – М.: Школа-Пресс, 1995. – 272 с.
9. Юдина Н. В. Русская лексикография и лексикографические потребности homo loquens в XXI веке // Материалы XII Конгресса МАПРЯЛ «Русский язык и литература во времени и пространстве» / Под ред. Вербицкой Л. А., Лю Лиминя, Юркова Е. Е. – Shanghai Foreign Education Press, 2011. – Т. 1 . – С.828-834.

---

Прямая речь как средство идиоматизации коллоквиализмов у Ч.Диккенса
И.Н. Юдкин-Рипун
Институт искусствоведения, фольклористики и этнологии НАН Украины (Киев)
Direct Speech as the Device of Colloquialisms’ Conversion into Idioms at Ch. Dickens
I.N. Yudkin-Ripun
Institute for Art Studies, Folkloristics and Ethnology of the NAS of Ukraine (Kiev)

Summary. The conditions of conversation admit wide range of cues to be used as quotations in the manner of poetical cento. This opportunity was developed by Ch. Dickens who made use of a character’s enunciations to convert casual locution into idioms. The problems of the identification of a set of cues affiliated to the same character and of conversational motivation arise.

Новый подход к изучению идиоматики, разработанный В.М. Савицким и восходящий к высказанному еще И.Е. Аничковым предложению считать «идиомами все сочетания слов на данном языке» [15, 13], представляется особенно интересным для изучения художественных текстов. Идиоматические свойства словосочетаний соотносятся с рамками языка и корпуса текстов, в которых они используются, сообразно чему «внутриязыковая идиоматичность влечет за собой межъязыковую» [15, 71]. В свою очередь, в художественной  литературе не только «смыкаются понятия меж – и внутриязыковой идиоматичности», но и оказывается, что «текст и его специальный язык абсолютно идиоматичны» [15, 172]. Продолжая этот подход, можно указать особенно благоприятные условия развития идиоматики, прежде всего – в драме, где роль подтекста общеизвестна. Им способствует сжатие повествовательного компонента до рамок ремарок и ограничение текста прямой речью персонажей. 
В пионерском исследовании прямой речи М. К. Милых рассматривались еще не реплики как таковые, а вводящие их ремарки, сообразно чему была предложена подробная классификация глаголов речи и мысли [11, 43-80], а также восприятия. Прямая речь изучалась в русле диалогистики, развивавшейся на основе наследия М. М. Бахтина, что несколько заслонило собственно языковедческие вопросы. Обзор З.В. Васютинской свидетельствует, что в дальнейшем исследования прямой речи проводились на основе коммуникативного подхода, позволившего найти определение «реплики как предложения особого типа» [5, 311] и получить вывод о том, что «на структуре диалога сказывается и степень осведомленности собеседников» [5, 308], то есть об интерпретационной основе коммуникативного процесса. Значимость интерпретации как существенной предпосылки обособления чужой речи в повествовательном тексте особенно наглядно раскрывается в приемах так называемой несобственно-прямой речи, где отнесенность части высказывания к автору и к персонажу оказывается неопределенной, вызывая эффект интерференции голосов и создавая иронический подтекст [16].   
Обычно обращаются к теории речевых актов, однако фактически подобный подход не только широко применялся в театральной практике, но и его положения формулировались в явном виде в работах по режиссуре, по теории драмы и иных литературных жанров. Так, представления об иллокуции являются обобщением давно известных свойств лирических форм, в частности, апострофы, апеллятивов (не говоря уже о молитвах и особенно о псалмах как одном из главных источников образного репертуара новоевропейской лирики). В драме лежат истоки перлокуции, где партнеры адресуются друг к другу, а их диалог обращен к постороннему наблюдателю. Представления о единстве и связности диалогического текста обычно относят к так называемым законам кооперации, однако фактически в них заново «открыты» те положения, которые высказал еще в 1927 г. С.Д. Балухатый, который не только фактически сформулировал их, но и предложил соответствующую классификацию: «Механизм диалога сводится к комбинации приемов чередования, смещения речевых тем. Диалог знает случаи: 1) смены тем – когда одна тема вызывает другую, чаще всего по ассоциативным признакам; 2) подхвата темы – когда тема, начатая одним лицом, раскрывается следующим; 3) перебоя темы – когда тема частично смещается другими, но остается единой в течение всего диалога; 4) разрыва темы – когда начатая тема прерывается в какой-то момент с тем, чтобы быть завершенной в конце диалога; 5) возвращения темы – когда перебиваемая тема всплывает в другом месте (иногда неоднократно) и завершается в диалоге же; 6) срыва темы – когда тема прерывается без завершения» [2, 24]. Еще ранее учение о перспективе диалога развил К.С. Станиславский в связи с потребностями режиссуры: «Перспектива в нашей речи уподобляется перспективе в живописи. … Разница только в том, что в живописи сильнее первый план, а в речи – последний. Перспектива в речи зависит от внутреннего смысла» [цит. 3, 171]. Отправляясь от этих идей К.С. Станиславского, Б.С. Кандинский заметил, что «перспектива текста – это … ориентированность текста на сверхзадачу» [8, 27], определяемую драматическим действием, и предложил методику исследования диалога с задачей «выделять группы опорных предложений, наиболее близких к сверхзадаче, совокупность которых образует линию авторского действия» [8, 28]. Такой широкий, драматургический подход к диалогу позволил вскрыть действенную основу его связности: «Каждый из говорящих чувствует общую результирующую перспективу… О таком осознавании перспективы свидетельствуют соображения … типа “нас заносит куда-то не туда”» [8, 33]. Поэтому весьма существенно для изучения общения обращение к наследию театральной практики. 
Любая прямая речь может рассматриваться как цитата, взятая из текста, отличного от данного, а потому она вовлекает обобщенное представление об Ином – в том числе как об образе постороннего лица, изрекающего цитируемую мысль: «Иное – возможность трансцендирования, выхода за собственные пределы, за границы своего опыта, имманентная сознанию и более объективная, чем “Я”: “Я” сковано наличным бытием, заданностью, “Иное” – предвосхищенное бытие» [10, 40]. Цитата – явление, присущее не только словесности, но и, например, музыке, где так называемая контрафактура – использование цитируемой мелодии с разной подтекстовкой – принадлежит к числу наиболее распространенных приемов. В частности, цитата функционирует так же, как реплика в драматическом тексте, где «нельзя упускать из виду и внутреннюю диалогичность каждой реплики, ее направленность вне себя». [3, 177], то есть адресацию не только непосредственному партнеру, но и наблюдателю, интерпретирующему ее смысл. Сообразно этому, с учетом логического требования выделения существенных признаков, следует указать, что для характеристики прямой речи как особого рода цитирования существенна не ситуация диалога самого по себе (в том числе внутреннего диалога между автором и Иным), а обособленность фрагмента текста как предмета интерпретации и проистекающая отсюда неоднородность. Согласно В.М. Солнцеву, введшему представление о неоднородности текста, “it is anisotropy or heterogeneity that is responsible for the appearance of higher-level structure” [17, 46], что напрямую относится к структуре диалога, единство которого основывается именно на необратимости (анизотропии) реплик. 
В теории диалога существенной представляется не коммуникация сама по себе, а рефлексия, вызывающая ее к бытию. Именно актом рефлексии является само представление части текста как цитаты в виде прямой речи. Элементарным примером такого акта являются «веллеризмы» (термин Г.Л. Пермякова от имени персонажа «Пиквикского клуба» Сэма Веллера), когда неожиданное добавление к высказыванию сообщения о его авторе резко меняет весь его смысл: высказывание снабжается пометой, указывающей на то, что оно является не сообщением самим по себе, а переданной мыслью, предметом рефлексии. Таково, например, безобидное замечание “it’saamiableweakness” после сообщения, что “asdefendedthegen’lm’nasbeathiswifewithapoker” (гл. 23; сохранена авторская орфография). Избиение жены кочергой как «милая слабость» - это очевидное указание на идиоматический смысл. Таковы же приемы представления рефлексии в обрисовке портрета одного из ведущих персонажей эпопеи Голсуорси – Соумса, чьи слова обычно сопровождаются комментированием невысказанных мыслей, отсылающих к тому, что подразумевается, и играющих роль своеобразных реплик «в сторону» (a parte) в драме. Например, в сцене показа лошадей (Swan Song, 2.2) за его кратким замечанием следует расшифровка: “Niceenoughnag! (If they thought they were going to get a rise out of him!)”. Соумс не только подбирает пейоративный синоним к horse, но и в невысказанной мысли вслед за репликой заменяет жаргонным оборотом нейтральное toseduce. Само введение приема «веллеризмов» показательно еще и тем, что оно свидетельствует об авторской преднамеренности использования прямой речи для идиоматизации представленных в ней выражений.  
Подход к прямой речи как к цитированию, порождающему неоднородности текста, является продуктивным потому, что позволяет привлечь концепцию речевых регистров. Представление текста расслоенным на речевые структуры, различающиеся по возможностям обобщения и функциональному назначению, открывает путь к выяснению механизмов идиоматизации выражений прямой речи. В частности, особое значение имеет противопоставление информативного и так называемого генеритивного регистров: если первый несет непосредственное содержание сообщения, то именно во втором складываются изречения пословичного типа. Особенно существенны возможности преобразования идиоматических выражений: «Полипредикативность высказываний, принадлежащих генеритивному регистру, обнаруживается при разворачивании формально простых предложений в сложные (Безумство ищет, глупость судит — Ф. И. Тютчев; ‘*Если человек безумен, то он будет искать; если глуп, то будет судить’). Соответственно в рамках генеритивного регистра работает категория таксиса» [12, 199]. Напомним, что таксис представляет «сопряженные предикаты … в рамках единого временного плана» так что складывается «сочетание основной и связанной с ней вторичной предикации» [4, 507-508]. Условия регистра определяют сеть ссылок высказывания, мотивирующих его превращение в идиому, причем ведущая роль отводится предикации.  
Это обстоятельство непосредственно касается также идиоматических возможностей прямой речи. Так, формирование потенциальных крылатых слов в театральной речи – древнее явление, засвидетельствованное, в частности, трагедиями Сенеки, обращение к которым явилось первым шагом ренессансного театра: «Почти каждая ситуация, возникающая в трагедиях, … дает повод высказать общую мысль … Обособлению сентенций … способствовала форма стихомифии – обмена короткими (однострочными) репликами» [13, 362-363]. В контексте прозы именно прямая речь создает повод для введения сентенции в облике цитаты, и возможность такой цитатной мотивировки широко использовалась Ч. Диккенсом. Так, сентенция Джэггерса («Большие надежды», 40) “takenothingonitslooks; takeeverythinginevidence” мотивируется как вывод из обсуждения судьбы каторжника – благодетеля героя романа Пика. После спасения негодяя Райдергуда, чуть не утонувшего от столкновения его лодки с пароходом, происходит знаменательный обмен репликами между ним и одним из спасателей: “(R.:) Whereismycap? – Intheriver. – Andwarn’ttherenohonestmantopickitup?”. Этот эпилог сцены – откровенная аллюзия к известному басенному сюжету о скупце, обвинявшего спасителей в воровстве вместо благодарности. Сквирс, обращаясь к своей сообщнице Пэг, разбирающей вместе с ним бумаги, после находки долгового обязательства и за минуту до их поимки («Николас Никльби», 57) развивает евангельскую цитату в собственную циничную сентенцию: “Weknowwhatthecamelandtheneedle’seyemeans; nomanascan’tliveuponhisincome, mustexpecttogotoheavenatanyprice”. Ирония заключается в том, что слова о невозможности жить по средствам и взятие на небо оказываются применимы к тому, кто их изрек.  
Полярной противоположностью сентенциям генеритивного регистра являются так называемые разовые высказывания (термин В.Г.Адмони), используемые в разговорных ситуациях. Это, как правило, общие места (loci communi, топосы), которые в условиях обсуждения уникального стечения обстоятельств обретают неповторимый смысл, присущий только данной ситуации, превращаясь в свою противоположность – гапаксы (hapax legomenon). Особенно часто такие метаморфозы появляются в театральной практике, особенно в импровизационных партиях амплуа [1, 74]. Особенно существенно, что тут идиоматизация связывается с актуализацией, с переходами от темы к реме: «В цепи предложений монологического разового высказывания, даже являющейся частью диалога, один из компонентов рематического комплекса в предшествующем предложении очень часто является темой последующего» [1, 83]. Так обеспечивается преобразование общих мест в идиомы (напомним «над всей Испанией безоблачное небо» - с виду невинное и заурядное сообщение Гидрометцентра, оказавшееся паролем благодаря актуализации).    
Широкое применение «разовых высказываний» засвидетельствовано в «Очерках Боза» где коллоквиализмы становятся средством концептуализации суеты как представления хаоса. Их переосмысление как демонстрирует парадокс превращения хаоса в канон. За такой метаморфозой стоит инфернальная картина мира, осмысляемого как адское место. Коллоквиализмы, «подслушанные» Ч. Диккенсом, представлены, как правило, в микроскопических дискуссиях – пререканиях, спорах, ссорах, и представляют собой аргументы. Например, в разговоре нищенки и ростовщика (The Pawnbroker’s Shop, 23) прослеживается цепочка аргументации: просьба обслужить поскорее (“makehaste” & “goodsoul”) и мотивировка запертыми дома детьми (“twograndchildren’slockedupathome”), которых опасно оставлять, чтобы не случился пожар (“afeer’dofthefire”) сталкиваются с возражениями ростовщика об изношенности вещей (“wornout” & “oldconcern”) и требованием поискать что-либо иное (“lookupsomethin’ else”); старушка опровергает их, пытаясь обратить в шутку (“thegiftofthegab”) и объясняя историю вещей (“child’sfrock”, “thebeautifulsilkankecher” (= handkerchief), “myhusband … gavefourshillin’ forit, thewerry (= very) blesseddayashebrokehisarm”). Всплывает деталь, что за платок в четыре шиллинга и детское платьице нищенка согласна ссуду в один шиллинг. Актуальным предикатом, ремой данной цепочки оказывается то, что ее муж сломал руку как раз в день покупки платка. Перелом руки случается у многих, но только в этом контексте, в связи с мотивом нищеты, его упоминание становится локальной, свойственной данному тексту идиомой рока. Такая неожиданная метаморфоза мелкой бытовой подробности родственна психологическому так называемому «ага - феномену» (озарению). 
Поскольку для идиоматизации изречения решающим фактором оказывается его референция, соотнесение с контекстом, то и мотивировку связности прямой речи следует считать центральной проблемой формирования идиоматики. Между тем именно в условиях прямой речи складываются такие как явления, как «… тот особенный дамский разговор, в котором логической связи не было никакой, но который, очевидно, чем-то связывался, потому что шел беспрерывно» (Л.Н. Толстой, Дьявол, Х). Представление диалогической прямой речи как набора цитат из разных уст создает предпосылки хаотизации текста, в частности, в виде «разговора глухих». Построение речи персонажей из высказываний, сопоставляемых «невпопад» и «наугад», является распространенным приемом. Более того, «беспорядочность» театральной речи настолько укоренена в обыденных представлениях, что стала предметом пародирования у Марка Твена в «Приключениях Гекльберри Финна», где мошенники, изображая бродячих актеров, предлагают публике набор фраз в виде монолога Гамлета. Хаотизация прямой речи влечет за собой возможность ее представления в виде центона, в частности, составленного из типичных коллоквиализмов. Примеры такого рода можно найти в использовании революционной демагогической фразеологии в «Повести о двух городах». Таков, например, обмен репликами на судилище революционного трибунала между доктором Манетт и председателем, оборачивающийся «разговором глухих». В ответ на жалобу о клевете, будто “I denounce the husband of my child”, он слышит поучающее риторическое общее место: “If the Republic should demand of you the sacrifice of your child herself, you would have no duty but to sacrifice her” (3.9). Характер центона, составленного из общих мест, обретают и угрозы мадам Дефарж, пытающейся выследить семью спасенного Дарнея перед бегством: “tokeepherselfconcealed”, заявляет она, когда ее не пустили в дом - “goodpatriotswillknowwhatthatmeans”. Именно в хаотических построениях прямой речи открываются широкие возможности приемов сопоставления несовместимого (juxtapositions), так что сюрпризы оказываются мотивирующим фактором. 
Подобные хаотические нагромождения можно рассматривать как нулевой уровень мотивировки диалога. Их противоположность составляют диалоги, укладывающиеся в схемы фреймов. В частности, «… глагольные фреймы представляют собой полные структуры будущих предложений с соответствующими глаголами» [7, 166], что представляет удобство для описания таких диалогов через упоминавшиеся структуры таксиса. Уже сам по себе этикет ведения беседы создает предпосылки применимости фреймов для ее представления. В частности, может укладываться в рамки фрейма диалог – допрос, восходящий к структуре катехизиса. Примером фрейма такого диалога может служить разговор Хардейла с Долли в «Барнеби Радж» Ч. Диккенса (гл. 20): дядя Эммы, застав ее подружку с письмом к лорду Честеру, спрашивает о письме, получает отказ отвечать и сообщает, что он о нем знает, а затем предлагает ей поступить в компаньонки. Слоты такого фрейма можно определить как [выяснение (цели визита) – требование – увещевание]. Соответствующий таксис описывается глагольной цепочкой {BRING (letter) – ANSWER (from Emma)} – GIVE UP (to show the letter) – PROVIDE A COMPANION (for Emma). Однако развернутая прямая речь, не сводимая к вопросам и ответам, не укладывается в подобные схемы. Более того, подобная же сцена между старшим Честером и Хью, который отнял письмо у Долли и доставил ему (гл. 23), уже не укладывается во фрейм допроса. Здесь вводится мотив тайны рождения Хью, выраженный в его рассказе о детстве: “TheyhungmymotherupatTyburn”, “Ineverknewaboutafather”. Эта тайна раскрывается только в конце романа (гл. 75), когда выясняется, что лорд говорил со своим сыном, к тому времени уже казненным вслед за матерью. Такая линия референции, проходящая через весь роман, препятствует «сжатию» содержания в рамки фрейма, непригодного для учета подтекста: “Frame-system theories … do not tell us how we are constrained in ordinary conversation to assess just the correct background knowledge” [18, 244].
Поэтому задачи определения референции открывают перспективу применения методов семантических сетей, отличающихся большей гибкостью: «… сеть используется в случаях, когда … слотам не могут быть присвоены значения, удовлетворяющие условиям, связанным с этими слотами» [14, 74]. При построении отдельных звеньев таких сетей уместно использовать опыт разработанного М.Н. Кожиной «глагольного сюжетоведения». Она, в частности, отметила, что «в бытовом диалоге глагол обычно используется в результативном плане …Дробление действия и называние его в речи по частям встречается обычно лишь в объяснении» [9, 111]. Между тем именно развернутые диалоги ориентированы на выяснение обстоятельств и предполагают такие глагольные дробления. Здесь каждая реплика дополняет другую в качестве частичного возражения. Эта взаимные отрицания реплик сказываются в таком явлении, как омонимическое расщепление слова, которому в устах разных партнеров придается разный смысл. Например, в «Пиквикском клубе» (37) представлен обмен репликами (Smauker) Willyoutakemyarm? (Weller) … Iwon’tdepriveyouofit. Здесь обыгрывается разное понимание одного и того же глагола – поддержать (рукой, take an arm) и забрать (take a thing). В итоге разговор составляется из микроскопических коррекций и отрицаний. Такой дискуссией оказывается, например, диалог представителей воровского мира - Феджина и Сайкса («Оливер Твист», 44). На замечание Сайкса о том, что сейчас “agoodnight” для воровского дела, поскольку “darkandheavy” следует возражение Феджина, что “whatapity”, ибо “nonequiteready”, с чем его партнер соглашается. Следующая пара реплик вновь инициируется Сайксом, который призывает “makeupforlosttime” при полном одобрении Феджина (“thewaytotalk”). Но дальнейшее фамильярничание Феджина («likeyourself») теперь вызывает раздражение Сайкса от “witheredoldclawonmyshoulder”, как он любезно определяет руку своего компаньона. Тот пытается выяснить причину раздражения, упомянув, как Сайкс попался (“nabbed”), и вызывает взрыв оскорблений, где поминается его “fathersingeinghisgrizzledredbeard” (подразумевается адский огонь) и его рождение “withoutanyfatheratall” – от черта. Кроме того, очевидна метонимическая основа связности реплик, в частности, в переходе claw – nab – beard (через ассоциации частей тела). Цепочка семантической цепи этого диалога ведет от ремы NIGHT (darkandheavy) к FATHER (*inthehell) через LOST TIME –CLAW – NAB. 
Очевидно, что в подобных «диалогических единствах» (термин Н.Ю. Шведовой) оказывается возможным представление партнеров как единого существа, спорящего с самим собой. Такой жанр солилоквии или внутреннего монолога встречается в знаменитой сцене из «Сверчка на печи», где герой беседует с самим собой и во имя сохранения спокойствия в доме отвергает спровоцированные ранее подозрения ревности. Представление диалога как солилоквии обосновано, например, в сцене встречи мистера Доррита с Джоном Чивери – последним перед безумием («Крошка Доррит», 2.18). Резкий переход от гнева к миролюбию в поведении Доррита мотивируется не только подспудным вызреванием его недуга, но и обращением к партнеру как к alter ego. Об этом свидетельствует, в частности, упоминание о воспоминании (“remembrance”), но особенно – аргументация Чивери, использующая идиоматику самого Доррита – “liberty”, словцо, настойчиво повторявшееся им (2.5). Одновременно тут обрисовывается проблема идентификация прямой речи как портрета персонажа, представленного особым идиоматическим репертуаром.
Прямая речь как дискуссия, в которой звенья семантической сети связаны частичным взаимным отрицанием, представлена в сцене встречи богача Каркера разоренными им матерью и дочерью Браун («Домби и сын», 46). На замечание о том, что тот не изменился (“notchanged!”), следует ответ – возражение, что тот и не страдал (“whathashesuffered?”), тогда как ей досталось вдоволь перемен (“changesenoughfortwenty”). Далее следует предложение матери выжать из него деньги (“wringmoney”) и отказ дочери, напоминающей, что не только не взяла ничего от его сестры, но и вернула бы с отравой ему (“penny … gonethroughhiswhitehands – Icouldpoisonitandsendback”). Наконец, на жалобу матери о нищете (“Andhimsorich! And us so poor!”) следует отповедь о бедности как неспособности отомстить (“not being able … to pay the harm we owe”). Идиоматические высказывания могут быть выведены непосредственно из аргументов дискуссии: подразумевается, что *tochangemeanstosuffer, *povertyisinabilitytorevenge. Но особенно показателен образ отравленных денег, введенный контрастным сопоставлением с упоминанием о белых руках. Таким образом, возникает семантическая цепочка, ведущая от страдания к неупомянутому прямо, но и обозначенному косвенно понятию возмездия: SUFFER – POISON (*money) - *REVENGE (OWED HARM). Понятия вводятся взаимным частичным отрицанием, создавая постепенное накопление контрастов.    
Задачи изучения мотивировки идиоматических сдвигов у выражений прямой речи при помощи семантических сетей сосредоточиваются вокруг проблемы определения контрастов и метонимических отношений ключевых слов. Она является проблемой идентификации смысла выражений, превращающихся в специфическую идиоматику текста. Содержание прямой речи отражает рамки компетенции персонажа, в частности, информационный дефицит, отчетливо обнаруживающийся при исключении авторского повествовательного текста и сближающий ее с фигурами умолчания. Это открывает возможности многообразной интерпретации, вовлекая компетентность наблюдателя (читателя), отличного от адресата прямой речи. «Зритель знает больше, чем каждый персонаж в отдельности, и это дает ему возможность иронически воспринимать поступки и слова… – расхождение между предполагаемым и реальным их значением» [6, 149]. Ирония сопровождает превращение коллоквиализмов в идиоматику благодаря осведомленности читателя через референции высказываний персонажей: в частности, таковы приведенные примеры горького сарказма мотивов сломанной руки (из «Очерков Боза»), или гротескной встречи отца с неузнанным сыном погубленной им матери («Барнеби Радж»). Именно благодаря сети взаимных ссылок создается возможность адекватной идентификации содержания высказываний прямой речи, раскрываемого через интерпретацию. Подход к роману как к потенциальному предмету инсценировки или виртуальной драме позволяет вскрыть те механизмы идиоматизации, которые вовлекают интерпретацию высказываний персонажей.   

Литература

1. Адмони, В.Г. Система форм речевых высказываний. СПб.: Наука, 1994 – 154 С.
2. Балухатый, С.Д. Вопросы поэтики. Л., 1990 (Ленинградский гос. университет) – 320 С. 
3. Блок, В.Б. Диалектика театра. Очерки по теории драмы и ее сценического воплощения. М.: Искусство, 1983 – 294 С.   
4. Бондарко А.В. Теория значения в системе функциональной грамматики. М.: Языки славянской культуры, 2002 – 736 С.
5. Васютинская З.В. Вопросы изучения диалога в работах советских лингвистов / Синтаксис текста. М.: Наука, 1979 – С. 299 - 313
6. Владимиров, С.В. Действие в драме. Л.: Искусство, 1972 – 159 С.  
7. Зубов, А.В.; Зубова, И.И. Основы искусственного интеллекта для лингвистов. М.: Логос, 2007 – 320 с.
8. Кандинский Б.С. Коммуникативная организация текста // Московский гос. ин-т иностр. яз. Сб. науч. тр. Вып. 189 – М., 1982 – С. 22 – 37
9. Кожина М.Н. О специфике художественной и научной речи в аспекте функциональной стилистики. Пермь, 1966 – (Пермский гос. университет им. А.М.Горького) – 210 С.
10. Маклин В.С. (реферат). Gunn, J. Interpretation of Otherness. Literature, religion and the American Imagination. N.Y.: Oxford University Press, 1979 – 250 p. // Новые книги за рубежом по общественным наукам. 1980, № 4 – С. 39 – 43 
11. Милых, М.К. Прямая речь в художественной прозе. Ростов на Дону: Ростовское книжное издательство, 1958 – 240 С. 
12. Онипенко, Н. К. Внеситуативность речевых высказываний и грамматика генеритивного регистра речи (к вопросу о количественном минимуме текста) / Научное наследие Владимира Григорьевича Адмони и современная лингвистика. Материалы Международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения В. Г. Адмони 9 – 13 ноября 2009 года. СПб.: Нестор-История, 2009 – С . 198-199  
13. Ошеров С.А. Сенека –драматург. / Сенека, Луций Анней. Трагедии. М.: Наука, 1983 – (Литературные памятники) – с. 351 – 381
14. Попов, Э.В. Экспертные системы. М.: Наука, 1987 – (Проблемы  искусственного интеллекта) –  286 С.      
15. Савицкий, В.М. Основы общей идиоматики. М.: Гнозис, 2006 – 208 С. 
16. Юдкин-Рипун И. Н. Несобственно – прямая речь как средство фразеологической характеристики романтического персонажа / Мир романтизма. Том 13 (37). Материалы международной научной конференции. Тверь, 26-29 мая 2008 г. Тверь, 2008 – (Тверской государственный университет. Научно-исследовательская и учебная лаборатория комплексного изучения проблем романтизма) – с. 50-57  
17. Solntsev, V.M. Language: a System and a Structure. M.: Nauka, 1983 – 302 p.  

18. Sukhorolska, S.M.; Fedorenko, O.I. Methods of linguistics analysis. 2-d edition, revised and updated. Lviv: Intellekt – Zakhid, 2009 – 348 p.