«««« назад

СЕКЦИЯ 6
ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕВОДА И ЛЕКСИКОГРАФИИ
 
SECTION 6
TRANSLATION AND LEXICOGRAPHY

О роли перевода духовной литературы в развитии российско-армянских культурных связей (на основе перевода с армянского на русский язык монографии Л.А. Саргсяна
«Происхождение и развитие армянского календаря (4-8 вв)»)
Г.Г. Амбардарян,
Гюмрийский государственный педагогический институт им. М. Налбандяна (Армения)
Л.А. Саргсян
Ереванский государственный университет (Армения)

The Role of the Spiritual Literature Translation in the Development of Russian-Armenian Cultural Relations (Based on the Translation of L.A. Sargsyan's Monograph from Armenian into Russian
«The Origin and Development of the Armenian Calendar (4-8cc)»)
G.G. Ambardaryan
Gyumri State Pedagogical Institute named after M. Nalbandyan (Armenia)
L.A. Sargsyan
Yerevan State University (Armenia)

Summary. The translation of the spiritual literature has played a great role in the development of the Armenian and Russian Christian traditions. The spiritual literature is a «cultural space» through which are being passed the attitude and nature thought of the 2 nations.

В развитии российско-армянских культурных связей, в развитии духовных традиций, армянских и русских христианских традиций, культурологических особенностей  христианских народов велика роль перевода духовной литературы. В Армении профессиональный интерес к переводу духовной литературы возник еще в 5 веке.
Армения является единственной страной в мире, где так широко и массово празднуется профессиональный праздник «день переводчика» − «Таргманчац тон». В связи с созданием в 406 г. армянского алфавита и христианизацией Армении архимандритом Месропом Маштоцем, католикосом Сааком Партевом, возникла необходимость перевода Священного Писания и введения церковных богослужений на армянском языке, которые, при отсутствии письменности проводились на греческом и сирийском языках. Создателей письменности и переводчиков, Армянская Церковь причислила к лику святых. В их честь был установлен праздник и основан монастырь Сурб Таргманчац (Св. Переводчиков, сейчас в Турции). В 1879 г. католикос Геворг IV на месте разрушенной часовни в с. Ошакан (около Еревана), где похоронен св. Месроп, построил храм, к которому в день Св. Переводчиков приезжают паломники со всего мира. Армянская церковь отмечает каждый год праздник Св. Переводчиков или «Таргманчац тон» в промежутке между 3 октябрем и 7 ноябрем, так как является подвижным праздником. Этот праздник − благодарность святым, которые внесли большой вклад в духовную и литературную жизнь Армянского народа.
В последнее время возрос интерес к вопросам возникновения, развития, применения армянского христианского и Пасхального календарей не только в Армении, но и в России. Это закономерно, так как христианское начало армянского и русского народов есть основа духовного развития в Армении и в России. Ныне актуально преподавание основ религиозной культуры и светской этики в школах России и истории Армянской Апостольской Церкви в школах Армении. Происходит интеграция духовных и этических традиций в национальную духовную традицию, что и составляет ядро национальной культуры: Отечество, семья, религия. Диалог внутри традиционных  религиозных культур позволяет раскрыть общие духовные традиции многонационального российского народа. Любой человек должен иметь возможность изучать основы своей собственной религиозной культуры.
Значимым событием в развитии российско-армянских культурных связей является перевод с армянского языка на русский монографии Л.А. Саргсяна «Происхождение и развитие армянского календаря (4-8 вв.)», выполненный доктором филологических наук, доцентом Г.Г. Амбардарян. Это связано, прежде всего, с тем, что в монографии освещаются вопросы возникновения армянского общехристианского календаря  в период  с 325 года до 8 века, то есть еще до принятия христианства на Руси.
История исследования армянского календаря подразделяется на два периода. В первом периоде изучения (конец 18­-начало 20 вв.) вопросы происхождения, развития армянского и пасхального календарей, открытия и издания оригинальных памятников. Второй период начинается с исследований Р.O. Варданяна и наших исследований. В этот период были созданы армянские календароведческие методы и компьютерные программы с применением комплексного анализа первоисточников.
Монография включает 5 глав, где на фоне широкого исторического материала подробно рассматриваются этапы становления армянского летоисчисления: армянский вариант общехристианского календаря и его праобразец (глава 1), пасхалии армянского варианта общехристианского календаря (глава 2), расширение армянского календаря в период с 40-х годов 5-ого века до начала 8-го века (глава 3), новая пасхальная таблица армянского календаря (глава 4), новая редакция армянского календаря, предложенная Ованнесом Одзнеци (глава 5).
В монографии исследуются три древнейших варианта армянского общехристианского календаря: 1) рукопись номер 985 Ереванского Матенадарана им. М. Маштоца, датированная 9-10 в.в.; 2) рукопись номер 44 Парижской национальной библиотеки, датированная 10 веком; 3) рукопись номер 121 Иерусалимского армянского храма Святой Акоп, датированная 1192-1193 гг. и переписанная из рукописи 933 года. Надо отметить, что армянский вариант общехристианского календаря является древнейшим в ряду христианских календарей. В армянских первоисточниках упоминаются подробные сведения об истории обретения просфоры Святым Стефанием. Оригинал «Обретение просфоры мучеником Святым Стефанием» был переведен в первой половине пятого века.
Р. Варданян [1, 30-31] изучал вопросы датировки перевода армянского варианта общехристианского календаря и его датирование нами вполне приемлемо. Переводчик в одной из основных частей календаря «Послание Епископа Кирилла Иерусалимского царю Константину о явлении Знамения Креста», ввел порядок канонов, паремии, установленные для праздника 7 мая, который отмечается как праздник в память явления Знамения Креста. В армянском и в иерусалимских вариантах общехристианского календаря были установлены следующие праздники и дни памяти: господние, апостольские (Товма, Филиппа, Андрея, Иакова, Иоанна); пророческие праздники (Закария, Егисэ, Есаи, Давида); мучеников (Святого Мартироса, младенцев Вифлеема, Макабеаци, Иоанна Крестителя, Стефания); христианских царей Константина Великого (306-324, 324-337 гг.), Фаддея Великого (379-395 гг.); патриархов и дьяконов (Петра и Абисогома, Антона, Кирилла Иерусалимского, Иоанна Иерусалимского). Были установлены дни памяти по старому стилю, определены места и время проведения праздников. Отмечены отрывки из Библии, псалмы для чтения и пения, необходимые для каждого праздника, материалы из первоисточников, в том числе и «Послание Кирилла Иерусалимского к сыну великого царя - Константину».
В армянском варианте общехристианского календаря неподвижные праздники и дни упоминания Святых отмечаются по датировкенеподвижного юлианского цикла. Следовательно, данные праздники отмечались в течение года. Католикос Саак сознавал, что отсчет этих праздников ведется от определения дня Пасхи, и поэтому распорядился о переводе Пасхалий, особенно Пасхалия Андриаса, который начинался с 353 года и завершался 552 годом, то есть с 429 года обеспечивалось исполнение подвижных праздников в течение года.
В агиографической деятельности католикоса Саака большое место отводится переводу Библии на армянский язык и установлению Константинопольских канонов. Католикос Саак и Езник Кохбаци отредактировали Константинопольские каноны и книги Макабаеци.
В записях  Иерусалимского манускрипта номер 454 отмечается: «В установленных праздничных паремиях собраны сокращенные паремии». Здесь используются определения Григора Вкаясери «праздничные паремии» и «паремии». Проясняется наименование календаря, которое сохранилось в оригинале датировкой армянского неподвижного календаря и называется «Праздничные паремии». В другом фрагменте отмечается: «Часослов называется также Лекционарием», где Часослов и Лекционарий воспринимаются как равнозначные понятия, в то время как Часослов – название изборника, а паремии – отрывки из Библии, читаемые во время обедни. В одном из памятников они называются «паремии лучезарной книги», где сохранилось также древнее название календаря [4, 43].
Создание армянского и иерусалимских вариантов общехристианского календаря определяется Никейским Собором, где по инициативе отца Анатолии Лаодикского было принято постановление первого Никейского Вселенского Собора об определении дня Пасхи (325 г.). По предложению Св. Анатолия Лаодикского и Св. отца Петра Александрийского, было принято постановление, что христианская Пасха должна отмечаться отдельно от иудейской – в воскресенье после пасхального полнолуния, в пределах 35 дней между 22 марта и 25 апреля.
В обсуждаемом варианте  календаря христианская Пасха отмечалась в воскресенье, в отличие от Старой Пасхи, которая была канонизирована в следующий Четверг после Вербного воскресения.
Вербное воскресение или Ваий неделя (праздник Входа Господня в Иерусалим) в Армении соответствует празднику Армавеняц и отмечалось за неделю до Пасхи. В память о евангельских событиях, когда при входе Иисуса Христа в Иерусалим жители встречали Его пальмовыми ветками, которые на Руси были заменены ветками вербы, откуда и происходит русское название праздника – Вербное воскресение. В Армении называется Армавеняц тон или Цахказард.
За шесть недель до Пасхи (40 дней) начинался важнейший из многодневных постов­ – Великий Пост. Среда, пятница – постные дни недели.
Пятьдесят дней от Пасхи до Святой Троицы (что в Армении называют Воскресенье Пентекоса).
Это один из двунадесятых праздников, отмечаемый  на 50-ый день от Пасхи, посвященный сошествию Святого Духа на апостолов. В России это считается рождением Церкви и началом ее истории.
Христианская Пасха должна отмечаться в первое Воскресенье после весеннего равноденствия и полнолуния, т.е. не ранее 22 марта и не позднее 25 апреля (старого стиля).
В трудах Анания Ширакаци сохранилась традиция, согласно которой Иудейская Пасха отмечалась 4-ого апреля (14-ый день Луны месяца Нисан) в Четверг, в день распятия Христа.
Интерес представляют пасхалии армянского варианта общехристианского календаря. Армянский вариант общехристианского календаря был создан на основе перевода и редактирования иерусалимского варианта общехристианского календаря, который в горизонтальном срезе установил порядок проведения праздников и дни упоминания Святых. Каждому году неподвижного ­Юлианского цикла соответствует подвижная армянская дата, согласно которой отмечаются христианские праздники и дни поминовения усопших. Для установления подвижных праздников, особенно христианской Пасхи, в вертикальном срезе обеспечивается ежегодная дата подвижных праздников.
В 325 году Никейский собор принял постановление о переходе с Иудейской Пасхи к Христианской Пасхе. I Никейский Вселенский Собор установил, что христианская Пасха должна отмечаться отдельно от Иудейской Пасхи. Собор руководствовался уже созданными вариантами календарей с 19-летним христианским циклом полнолуния. По существу Пасхи не отличаются, расходятся лишь первыми годами и одним днем 19-летнего цикла полнолуния.
Никейский Собор установил 30-летнюю христианскую таблицу.
Епископ Геворк Серайдарян отмечает: «Армяне и Греки праздновали Пасху в разные воскресные дни, и это называли Кривой (или Ложной) Пасхой. Кривая Пасха случается четыре раза в 532- летнем цикле, трижды – через каждые 95 лет и один раз – через 247 лет. В пасхальных вычислениях армян эпакта года была – 9, эпакта года у греков – 10. Разница эта возникала по той причине, что армяне в пасхальных вычислениях следовали Эасу Александрийскому, а греки – Ириону Византийскому.
Расхождение это всегда служило причиной разногласий и столкновений между двумя христианскими народами, особенно в Иерусалиме. В начале 19 века между христианскими народами установились дружественные связи, в частности, между Армянской и Русской Церквами. Чтобы разрешить этот календарный вопрос, в 1824 году на поместном Соборе по взаимному согласию обеих сторон были исправлены расхождения в календарных расчетах.
Кривая Пасха имела место в 665, 760, 1007, 1102, 1197, 1292, 1539, 1634, 1729 и 1824 годах. Она должна повториться в 2071, 2166, 2261, 2356 годах, то есть через каждые 95 или 247 лет.
В 1924 году армяне и греки приняли новый стиль, и с этим расхождением было навсегда покончено»[3, 82-83].
Кривая Пасха имела место в 665, 760, 1007, 1102, 1197, 1292, 1539, 1634, 1729 и 1824 годах. Она должна повториться в 2071, 2166, 2261, 2356 годах, то есть через каждые 95 или 247 лет.
В 1924 году армяне и греки приняли новый стиль, и с этим расхождением было навсегда покончено» [3, 82-83].
Кривая Пасха имела место в 665, 760, 1007, 1102, 1197, 1292, 1539, 1634, 1729 и 1824 годах. Она должна повториться в 2071, 2166, 2261, 2356 годах, то есть через каждые 95 или 247 лет.
В 1924 390-ых годов. Эти Пасхалии были основаны на двух кругах 95-летнего цикла, прибавляя 10 лет (19 x 5 + 19 x 5 + 10), есть во второй половине 390-ых годов. Эти Пасхалии были основаны на двух кругах 95-летнего цикла, прибавляя 10 лет (19 x 5 + 19 x 5 + 10).
Последние исследования Р. Варданяна показывают, что при составлении 200-летней таблицы Андрей Византийский руководствовался 19-летним циклом, созданным Анатолием Лаодикским. Оказывается, что 200-летняя Пасхальная таблица Андреаса полностью не дошла даже до Анания Ширакаци, который в конце 19-летнего цикла определял полнолуние 10-ого года 25-ого марта, и который соответствовал десятому году 19-летнего цикла эасийцев. А 10-ый год полнолуния 19-летнего цикла Анатолия Р. Варданян и Г. Симонян восстановили и обосновали 19-летний цикл Пасхального полнолуния Анатолия, которому следовал Андрей Византийский [4, 44-46].
Восстановление 200-летней таблицы Андрея Византийского имеет существенное значение для решения вопросов хронологии древнего армянского летоисчисления истории армянской Церкви, армянского календароведения и календаря, армянского летоисчисления, начиная с создания армянского алфавита (406/7 гг. или 407/8 гг.) до 552 года. Нами восстановлена Пасхальная таблица Андрея Византийского.
Благодаря аутентичному переводу русские исследователи и читатели получают возможность ознакомиться и использовать ценный научный материал, который включает не только систематизированные календарные сведения, но и редкие библиографические данные о древнеармянских источниках. Особый интерес вызывают  вопросы хронологии памятников, недатированных рукописей и переводной литературы, которые так богато представлены в культурном наследии Армении. Адекватные эквиваленты и русско-армянские соответствия году армяне и греки приняли новый стиль, и с этим расхождением было навсегда покончено» [3, 82-83].
Перевод 200-летних Пасхалий Андрея Византийского с ассирийского языка на армянский язык был осуществлен в 429 году. Одновременно в 429 году или до 435 года он был переведен с греческого языка на армянский язык. Он завершается упоминанием Аркадия и Оригена.
Адекватные эквиваленты и русско-армянские соответствия лингвистического и экстралингвистического характера снабдили перевод монографии культурологическими комментариями. Перевод 200-летней пасхальной таблицы Андреаса, новой 523-летней Пасхальной таблицы имеет важное значение в развитии армянских и русских христианских традиций, их культурологических особенностей, исторических связей и духовной близости.
В системе международных отношений важно формировать новое культурное поле. Именно культура, культурное пространство есть среда, созданная человеком. В развитии и интеграции духовных традиций огромна роль перевода духовной литературы. Через язык, через перевод передается характер мышления народа, его мироощущение. Язык культуры представляет базовые ценности и нормы, передает мировоззренческие положения культуры.
В переводческой работе должны объединяться в святом союзе вера и наука. Усилия этого союза становятся ПРИНОШЕНИЕМ БОГУ. Переводчик и перевод зависят от Духа истины: уметь видеть и передавать великолепие книги.
ТРИЖДЫ БЛАЖЕННЫ ТЕ, КТО РАБОТАЕТ ТАК.

Литература

1. Варданян Р. Армянский календарь (4‑18 вв.). Ереван, 1999.
2. Варданян Р., Симонян Г. Об опыте восстановления вариантов Иудейской Пасхи и христианского 19-летнего цикла // Ежегодник 1. Ереван, 2006.
3. Серайдарян Г. Курс летоисчисления. Тип. Св. Эчмиадзина, 1996.
4. Список рукописей Иерусалима. Т. 2.
5. Шарль Рэну. Происхождение и развитие Лекционария// Историко-филологический журнал. Ереван, 1987. № 2

Оценка качества художественного перевода и вопросы подготовки будущих переводчиков
М.Л. Иваницкая
Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко (Украина)

Quality Assessment of Literary Translation and Problems of Future Translators Training
M.L. Ivanytska
Taras Shevchenko National University of Kiev (Ukraine)

Summary. The research is focused on the reveal of opportunities to teach literary translation; it analyzes the prerequisites for formation of translator's creative personality and the factors that stimulate or prevent his / her creative development. The creative approach is regarded as an obligatory element of literary translation.

В святи в ростом количества переводной литературы и увеличением числа читателей, ориентирующихся в нескольких иностранных язиках, становится более актуальным вопрос о качестве художественного перевода и подготовке нового поколения переводчиков, которое будет отвечать возросшим требованиям к переводческой деятельности. Размышления о качестве художественного перевода − не самоцель исследователя-переводоведа или придирчивого читателя, а одно из средств улучшения последующих переводов. Выдвигая тезис о том, что художественному переводу можно научить, зададимся целью выяснить, какие предпосылки для этого нужны и как можно поспособствовать развитию творческой личности переводчика. Для этого кратко обратимся к самому понятие "качество перевода", продемонстрируем связь качественного перевода со способностью переводчика к креативному мышлению, определим признаки креативного перевода, а также возможные пути формирования творческой личности переводчика во время обучения.  
Рассматривая вопрос о критериях оценивания переводов, большинство  переводоведов пользуются понятиями эквивалентности (Ю. Найда, А. Нойберт, В. Гак, В. Комиссаров), нормы перевода (В. Комиссаров), и чаще всего − адекватности (К. Райс, Х. Вермеер, А. Федоров) как "исчерпывающей передачи смыслового содержания подлинника и полноценного функционально-стилистического соответствия ему" [8, 172]. Но как переводчику добиться функционально-стилистического соответствия между оригиналом и переводом и как определить, насколько оно полноценно при разности языковых парадигм, а также культурной, временной, социальной и политической асимметрии, остается нерешенной задачей. В.Лысенко указывает, что критерием оценки качества перевода может быть его степень близости к оригиналу, качество языкового оформления текста или способность перевода достичь поставленной цели [6]. Именно первые критерии содержат противоречие в себе: близость к оригиналу предполагает минимальность отступов и изменений, а качество языкового оформления − естественность языка перевода, которая может быть достигнута лишь путем отклонений от оригинала, в лучшем случае − семантико-синтаксических или стилистических на микроуровне, в случае отдаленности языков, временных условий  и культур переводчик должен мириться с ощутимыми потерями. Интересной кажется нам в этом отношении мнение В. Сдобникова и О. Петровой о том, что качественный художественный перевод – это перевод, адекватный в целом, но не эквивалентный на уровне отдельных сегментов текста, так как адекватность художественного перевода связана с обеспечением эстетического воздействия на читателя, а последнее, как известно, в большинстве случаев осуществляется за счет отказа от лингвистической близости текстов. [7, 213-215]. 
Мы считаем, что именно сознательный отказ от буквального перевода и осознанный поиск (культурных) аналогов, контекстуальных соответствий и приемлемых альтернатив отличает качественный перевод, а его важным атрибутом и средством достижения качества становится креативность. Креативное мышление отличается от логического в первую очередь тем, то допускает множество вариантов, в то время как логическое построение мысли концентрируется на поиске единственно правильного варианта.
Креативный подход характеризуется учеными как дивергентный [11, 37-59]  или латеральный [9, 42], поскольку переводчик не идет за линейной последовательностью, а охватывает умом разные возможности, в том числе и, говоря метафорически, «посторонние». Де Боно акцентирует внимание на том, что умение видеть в одном несколько разных альтернатив и есть признаком креативности. [9, 71]
Большинство критиков и литературоведов оценивают верность перевода оригиналу с ретроспективно-контрастивной точки зрения, сравнивая два текста в плане смысла и формы, а его адекватность по отношению к читателю перевода − с функциональной перспективы, сравнивая прагматический эффект. Добиться гармонии между этими двумя  противоречивыми требованиям, может, скорее всего, переводчик с гибким нестандартным мышлением, что и есть признаком креативности.  
Именно тут кроется коллизия, когда обучение иностранному языку и проверка языковой компетенции учащихся или студентов изначально противоречит развитию переводческих компетенций и креативности, ибо преподавание языка (особенно на нижних уровнях) ориентируется на максимальное соответствие перевода оригиналу, даже в ущерб звучанию на целевом языке и прагматике высказывания, а перевод текста (а не отдельных предложений) подразумевает использование других подходов.
Исследователи перевода обращают внимание на интересные факты: профессиональные переводчики подходят к  переводу с глобальными стратегиями, а начинающие переводчики и студенты – с линейными. [12]. Более того: профессионалы больше ориентируются на смысл, а начинающие и студенты – на форму [14, 272]. Из этих наблюдений можно сделать предварительный вывод, релевантный для обучения литературному переводу как профессиональной деятельности: Переход от обучения языку и переводу к работе профессионала обозначается качественным прыжком, который подразумевает использование иных переводческих стратегий, чем во время обучения языку. Очевидно, этот прыжок может стать результатом количественных изменений, происходящих в мышлении переводчика путем решения множества переводческих задач и осознания соотношения критериев качественного перевода художественного текста с возможными стратегиями для решения переводческих задач такого уровня. Благодаря такому осознанию и практической работе мыслительные процессы переводчика становятся более гибкими, нестандартными, переводчик приобретает способность отходить от конкретных языковых единиц ради постижения смысла целого и передачи этого "увиденного" и "прочувствованного" целого средствами своего языка. В этом случае речь идет о возможности развитии креативности переводчика, которую мы рассматриваем как один из критериев качественного литературного перевода. Переход к креативному восприятию текста оригинала, процесса перевода и ориентация на целевой язык и целевого читателя может замедляться или даже не наступить вследствие приобретенного навыка переводить точно и близко к тексту. Внушенная внешняя цензура переходит во внутреннюю, когда сам переводчик контролирует близость перевода к оригиналу и отбрасывает, критически оценивая, более свободные интерпретации или фрагменты с вынужденными потерями.
Вместе с тем, творческий подход является неотъемлемой частью профессиональной компетенции переводчика художественной литературы, он подразумевает умение отойти от стереотипов понимания текстовых единиц и оценить их ситуативное значение, обусловленное широким исходным контекстом. Творческий подход проявляется в выполнении как обязательных изменений единиц оригинала, необходимых вследствие семантических и синтаксических несоответствий между рабочими языками, так и в адаптации готового текста к узусу и культуре целевого языка. Эта адаптация носит множественный характер и зависит от чувства языка переводчика, его социального и психологического типа, эмоционального статуса, образования, возраста, регионального происхождения, мотивации и установок, точнее сказать, от всех компонентов языковой личности переводчика. Креативный переводчик осознанно допускает потери, если они оправданы решением комплексной переводческой задачи − достижением определенного прагматического эффекта, сравнимого с эффектом оригинала.
Рассматривая критерии качества перевода, Е. Княжева дифференцирует сознательные переводческие потери и переводческие ошибки, которые совершаются неосознанно, из-за недостаточного уровня сформированности профессиональной компетенции переводчика. [3, 193]. Мы считаем, что неосознанные ошибки, например, ошибки в понимании оригинала, − также следствие недостаточно развитой креативности (если не следствие недостаточного знания языка), поскольку умение разглядеть проблему, увидеть в простом сложное и почувствовать необычность единицы или фрагмента оригинала относятся большинством исследователей креативности к ее атрибутам. Ошибки при воспроизведении сводятся чаще всего к недостаточной языковой и межкультурной компетентности, именно поэтому считаем, что на специализацию "художественный перевод" могут претендовать студенты с высоким уровнем названных компетенций, достаточно начитанные (что есть определенной гарантией чувства языка и общего развития языковой личности), прошедшие творческий конкурс. Мы придерживаемся мнения, что предпосылками для воспитания переводчика художественной литературы является его богатая языковая личность, которая включает в себя языковую компетенцию с обширным ментальным лексиконом, т.е. не только изрядным тезаурусом, но и умением отличать контекстуальные значения лексико-грамматических единиц, а также достаточно объемный запас экстралингвистических знаний и чувство языка.  Ментальный лексикон и экстралингвистические знания нужны в первую очередь для понимания текста оригинала, чувство языка − для его воспроизведения на родном языке. Последнее формируется под влиянием языковой среды и начитанности и не может быть досконально развито лишь во время обучения, поэтому считаем, что для обучения художественному переводу следует подбирать творчески одаренных студентов, уже владеющих рабочими языками, и ни в коем случае не тех, которые начинают учить один из рабочих языков. Все остальные качества, необходимые переводчику, могут успешно развиваться во время профессионального образования.
Чтобы осмыслить, каким образом возможно развитие креативности, следует, несомненно, расширить диапазон переводоведения познаниями смежных наук, в первую очередь, когнитивистики и психологии. Когнитивистика дает нам представление о мыслительных процессах, которые ответственны как за понимание оригинала, так и за его  воспроизведение в целевом языке. Некоторые работы в этом направлении, даже не   касающиеся непосредственно художественного перевода, можно использовать как базу для более узкого исследования. Так, среди релевантных трудов можно назвать, напр., исследования Г.Риску [15], А. Авякян [1], а среди работ психолингвистики – исследования В.Г. Красильниковой [5]. Тем не менее тема развития переводческий креативности остается во многом еще tabula rasa как для преподавателей, та и для самих переводчиков. С этой точки зрения интерес вызывает книга П.Кусмауля "Креативный перевод", в которой автор рассматривает когнитивные процессы, происходящие в голове переводчика во время его работы, и касается вопроса развития креативности. Автор, привлекая к анализу прототипную семантику и теорию сцен(ариев) и фреймов, обращает внимание на то, что креативный переводчик умеет выделить в каждом фрагменте (в лексической единице) оригинала тот элемент (ту сему значения), который, даже находясь на периферии понятия, в данном контексте оценивается как наиболее важный и именно он воспроизводится средствами целевого языка. Кроме того, креативный переводчик умеет изменить перспективу и посмотреть на оригинал и его фрагменты под новым углом зрения, увидеть связь между разными категориями и метафорически или метонимически воссоздать ее [13, 106-126]. Вместе с тем автор утверждает, что такие способности не есть чем-то сверхъестественным, такие мыслительные операции присущи, в принципе, всем, но, возможно, они используются в других ситуациях [13, 126] Это дает нам основание утверждать, что креативность как способность человеческого мышления можно развивать и тренировать.
Зарубежные исследователи разработали методы, которые дают возможность преподавателю и переводчику глубже заглянуть в сам процесс рождения креативного перевода и улучшить подготовку переводчиков. Напр., метод комплексного отчета о проблемах и их решении Д. Жиля предлагает студентам отчитываться о своих размышлениях о трудностях перевода, что способствует осознанному подходу и приучает анализировать переводческие решения пенно отходить от последовательного перевода, возвращаясь к анализу переведенного и к его переформулированию [10, 6-10]. Метод "думай вслух", которым пользуются психолингвисты и переводоведы (Г. Крингс, П. Куссмауль, Б. Виат, В. Комиссаров, Н. Нестерова) освобождает студентов от дополнительных отчетов, но пока эта методика − лишь часть научного описания. Анализ записанных размышлений (протоколов) стал бы хорошей основой для обсуждения на последующих занятиях со студентами, особенно если учесть, что "мысли вслух" могут быть и диалогичны, т.е. дискуссия о переводе с принятием решений и последующим анализом хода дискуссии − несомненно важный метод обучения креативному переводу.                
Для того, чтобы наглядно продемонстрировать эти размышления, обратимся к материалам семинара для начинающих переводчиков, результаты которого были опубликованы в трехъязычном немецко-русско-украинском издании произведений современных немецких писателей "Westkontakt" (Киев, 2004). Две группы − немецко-русская и немецко-украинская работали над переводами одних и тех же текстов, но отдельно, под руководством опытных переводчиков. В каждой группе каждый текст обсуждался совместно как на макро- так и на микроуровне. Анализ обсуждения и опубликованных переводов дает богатый материал  по теме нашего исследования, задача которого − не критика перевода, а анализ креативных решений. Для первого заседания начинающие переводчики подготовили несколько страниц перевода своих текстов, которые, не были лишены как фактических, так и стилистических ошибок, большей частью характеризовались линейным подходом, в текстах стояло множество знаков вопроса и в случае безэквивалентной лексики, фразеологизмов, трудного для понимания фрагмента − несколько вариантов в скобках. Это свидетельствует о попытках креативного подхода, как минимум − понимании проблемы и готовности к латеральному мышлению. Поскольку над одним текстом работали несколько человек, то буквально каждое предложение приводило к пылкой дискуссии, которую можно воспринимать как продвинутую форму метода "думай вслух". Обмен идеями сопровождается взвешиванием качества, при негативной оценке −становится источником возражения и стимулом для дальнейшего поиска.
Рассмотрим несколько примеров. В тексте известной современной писательницы Юдит Герман "Ende von Etwas" речь идет о трагическом завершении жизненного пути бабушки рассказчицы. Уже само название, по мнению большинства, "не звучало" на целевом языке, обсуждение заглавия переросло в глубокий анализ текста, его идеи и мотивов, анализ похожих жизненных ситуаций; такой подготовительный этап оказывается очень важным для художественного перевода, он вводит переводчика в контекст конкретной ситуации и делает его сопереживающим соучастником. И хотя тема старости для молодых переводчиков может казаться очень отдаленной, но, как оказалось, опыт общения со своими родственниками старшего возраста и понимания их проблем у групп все-таки был. Эмпатия на основе собственного опыта становится, по нашему мнению, базой для понимания и креативного перевода.
Кульминация этой истории − бабушка, психологически трудно переживающая свою старость, − в пламени огня. Оригинальное название подразумевает два важних момента как рамку сценария − муки одинокой старости и смерть как исход. Жизнь почти без движения, в постоянных ссорах с родственниками автор не эксплицирует в названии, но дает уничижительное указание на что-то, не поддающееся однозначному названию − "Etwas", которое порождает вопрос еще лишь при одном взгляде на заглавие и заставляет задуматься после прочтения рассказа. Заглавие звучит на немецком как импликация основной темы рассказа. В результате обсуждений русская группа остановилась на варианте "Что-то закончилось", украинская − "Такий кінець", что свидетельствует о фокусировании внимания и выделении переводчиками разных фрагментов сценария (пользуясь терминологией Лакоффа). Русский перевод более категоричен, фокус внимания – на том, что это "закончилось" (рема высказывания), украинский перевод выделяет значение "такой" как квалификацию ужасной концовки. Такие решения во многом зависят от языковой личности переводчика и его жизненного опыта, такого рода замены и отступления не являются обязательными, но именно они постепенно сложатся в индивидуальный стиль переводчика.
Обязательный замены, которые обусловлены разными языковыми системами, также носят множественный характер. Во время работы над совместным переводом молодые переводчики учатся понимать, что существует больше чем один "правильный" перевод, их мышление и восприятие становятся более гибкими и чувствительными к иным возможностям интерпретации и воссоздания. Вот небольшой пример: в оригинале рассказчица размышляет: "Weißt du", sagt Sophie, "das ist auch nicht leicht. Sich die Erinnerungen zurückzuholen, Stück für Stück". В русском переводе используется лишь грамматическая трансформация для понятия "воспоминания" и ситуативный эквивалент для устойчивого выражения Stück für Stück: "Знаешь, − это совсем нелегко. Вспоминать все, одно за другим". В украинском переводе концепт "воспоминание" заменяется синонимической метафорой "возвращение в прошлое", устойчивое выражение передается функциональным эквивалентом: "Знаєш, − каже Софі. − Це не легко. Повертатися в минуле. Крок за кроком".
Среди воспоминаний героини о бабушке находим и такое: "Meine Großmutter verdächtigte in diesem letzten Jahr die ganze Welt. Sah Männer in der Ecke hinter dem Ofen stehen und versteckte ihr Portemonnaie unter der Matratze, im Nachtschrank, im Kissenbezug. "Pack aus, was du da eingepackt hast!" schrie sie, wenn meine Mutter in der Küche das Essen warm machte… Sie zerrte an der Jacke meiner Mutter herum und sagte: "Klaujacke".  Русский перевод звучит так: "В тот последний год бабушка подозревала весь мир. Ей казалось, что в углу за печкой кто-то стоит, она прятала кошелек под матрас, в шкаф, в наволочку. "Показывай, что ты там сунула в сумку!" − кричала она, когда моя мать разогревала на кухне еду… Она хватала мать за кофту и говорила: "Ты у меня ее украла".  Украинский: "Цього останнього року бабця підозрювала всіх і вся. Їй ввижалися чоловіки за піччю, вона ховала свій гаманець під матрац, у шафку, в пошивку. "Розпаковуй, що там позапаковувала", − кричала вона, коли моя мама гріла на кухні їжу. Вона сіпала маму за куртку, казала: "Крадена". В обоих переводах наблюдаем интересную закономерность: лексема Nachtschrank переведена как "шкаф", хотя словарный эквивалент − "тумбочка". Это переводческое решение можно объяснить с функциональной точки зрения: в социальной жизни культуры перевода деньги могут свободо лежать в тумбочке, но прячут их под матрас или в шкаф (ведь он закрывается, а тумбочка − нет!). Интересное переводческое решение-экспликация "Ты у меня ее украла" объясняется с т.з лингвопсихологии: контекст подсказывает переводчику что "Klaujacke" − не просто у кого-либо украденная куртка, которую носит женщина, а по мнению старой матери − ее куртка. Соответственно, переводчик хочет донести это понимание к читателю и употребляет распространенное предложение "Ты у меня ее украла". Такая экспликация считается переводческой универсалией, поскольку наблюдается с высокой частотностью в переводах с разных и на разные языки [2, 37]. В психологическом аспекте такая переводческая установка связана, очевидно, с пониманием своей роли как активного интерпретатора, ведь, осмыслив интенцию автора, добросовестный переводчик прилагает усилия к тому, чтобы и его читатель так же понял эту интенцию, поэтому, если наличных в оригинале языковых средств ему кажется недостаточно, он прибегает к расширению высказывания, к объяснениям, добавлениям, экспликации намека и.т.п.
Особняком стоят изменения, которые должны быть предприняты, ибо стиль оригинала / форма / тональность /  функция становятся более важными инвариантами перевода, чем смысловые элементы. Так, в миниатюре Кати Ланге-Мюллер "September" встречается эпизод о проблемах, возникших в Берлине в связи с ремонтом дорог, причем у пассажиров просил извинения крот, изображенный на множестве плакатов. Тут же, на плакатах, измученные пассажиры дописывали, напр.: "Dem Maulwurf geht es an die Nerven / ständing maulen und dann noch werfen". Как видим, инвариантами перевода становятся следующие элементы: рифма (форма), комизм (функция), крот нервничает (смысловой сценарий). Бесспорно, для перевода такого фрагмента необходим креативный подход и готовность к потерям. Над этой фразой молодые переводчики работали достаточно долго, большинство предложенных вариантов ориентировались в первую очередь на сохранение формы и близость к смысловому сценарию. В русском переводе "Кроты и те по горло сыты, что все пути нам перекрыты" на передний план выступает смысл "крот нервничает", соединенный с макроконтекстуальной информацией "дороги перекопаны − пассажиры нервничают", форма стиха сохранена. В игру вступает активный субъект, который оценивает и свое состояние. Речь идет об экспликации авторской интенции. В украинском варианте "Досить зі звірця рити без кінця" произошла гиперонимическая замена − "крот" −> "зверек", что рядом с описанным плакатом, т.е. паралингвистической информацией, оправдано, внимание фокусируется на призыве прекратить рыть дороги, что также можно считать экспликацией авторской интенции.
В ходе таких занятий для молодых переводчиков становится очевидным, что работа над художественным текстом не предполагает единой стратегии, они убеждаются, что такие методы, как анализ текста, включающий обзор информации заднего плана повествования, сбор идей по каждой конкретной переводческой проблеме, дискуссия, оценка вариантов с позиции "звучания" на родном языке и в родной культуре способствуют развитию креативности переводчика, гибкости мышления, учат его видеть больше чем одну перспективу.
Подытоживая сказанное, отметим: качественный художественный перевод характеризуется креативным подходом как к пониманию оригинала, так и к его воссозданию на целевом языке. Креативность можно развивать и тренировать, соответственно, художественному перевода можно успешно научиться. Предпосылками для этого являются богатая языковая личность, языковая и межкультурная компетенция, гибкость мышления. К возможным путям достижения результата принадлежат: расширение лексикона посредством чтения и анализа текстов, активизация приобретенных знаний в разных областях и долгосрочной памяти благодаря учебным переводам текстов разной тематики и направленности, сознательная тренировка переводческих стратегий и приемов, которые позволяют преодолеть культурную асимметрию и семантические лакуны, творческие дискуссии по переводимому тексту с анализом протоколов "думай вслух".

Литература

1. Авякян А.А. Механизмы и стратегии понимания и перевода иноязычногог текста (на материале анализа вариантов перевода научно-популярного текста на английском языке), автореф. дис... канд.филологических наук: 10.02.19. Уфа, 2008.
2. Засєкін С. Психолінгвістичні універсалії перекладу художнього тексту: монографія. Луцьк, 2012. 
3. Княжева Е. А. Оценка качества перевода: проблемы теории и практики // Вестник ВГУ. Серия Лингвистика и межкультурная коммуникация. № 2. Воронеж, 2010.
4. Комиссаров В. Н. Современное переводоведение: учеб. пособие. М.,  2001.
5. Красильникова В.Г. Психолингвистический анализ  семантических трансформаций  при переводе и литературном пересказе художественного текста: автореф. дис... канд.филологических.наук: 10.02.19. М., 1998.
6. Лысенко В.Л. Прагматика перевода: адекватность в художественном переводе как критерий оценки его качества // Электронный научный журнал «ИССЛЕДОВАНО В РОССИИ»  1225.  http://zhurnal.ape.relarn.ru/articles/2009/097.pdf
7. Сдобников В. В. Теория перевода. М., 2007.
8. Федоров, А.В. Основы общей теории перевода. М., 2002.
9. De Bono. Laterales Denken. Ein Kursus zur Erschließung Ihrer Kreativitätsreserven. Deutsch vom M. Carroux du W. Eisermann. Reinbek bei Hamburg, 1971.
10. Gile D. Integrated Problem and Decision Reporting as a Translator Training Tool // The Journal of Specialised Translation. 2004. Issue 02.
11. Guilford J.P. Creativity: A Quarter Century of Progress // Taylor, I.A. Getzels J.W. Perspectives in Creativity: Chicago, 1975.
12. Krings H. Der Übersetzungsprozeß bei Berufsübersetzern – eine Fallstudie // Arntz, Reiner-  Textlinguistik und Fachsprache. Akten des internationalen übersetzungswissenschaftlichen AILA-Symposiums Hildesheim 13-16.4. 1987 – Hildesheim: 1987.
13. Kussmaul P. Kreatives Übersetzen. Tübingen, 2007.
14. Lörscher W. Translation Performance. Translation Process, and Translation Strategies. A Psycholinguistic Inverstigation.  Tübingen, 1991
15. Risku H. Translatorische Kompetenz. Kognitive Grundlage des Übersetzens als Expertentätigkeit. – Tübingen, 1998.

Cудьба одного словаря:
Thesaurus M. Tullii Ciceronis (1556)
Е.Н. Михайлова
Белгородский государственный национальный исследовательский университет (Россия)

The Destiny of a Dictionary. Thesaurus M. Tullii Ciceronis (1556)
E.N. Mikhaylova
Belgorod State National Research University (Russia)

Summary. In this paper the destiny of the scientific heritage of Charles Estienne, one of the most remarkable representatives of erudite humanism in France in the middle of the 16th century, is in question. A survey of his scientific works in natural science, history, philology is done. Attention is drawn to a special place of Estienne’s studies in lexicography. The activity of the scholar as a unique publisher-enlightener, who strived for popularization of antique knowledge and compiled the dictionary of Cicero, is dealt with. The history of creation and the destiny of the dictionary of Cicero, the universally recognized idol of humanists, are in the focus of attention. The dictionary was conceived and realized as a most accomplished source of models of accurate Latin usage.

В ноябре 1556 года в Париже в типографии знаменитых королевских печатников Этьенов была опубликована книга под названием  ThesaurusM. TulliiCiceronis. В обращении к читателям было отмечено: «В этом словаре собраны различные выражения (formulaе) обо всём, о чём Цицерон размышлял и писал» [Thesaurus 1556: ãii]. Этот словарь отличали роскошный переплет, кожаное тиснение, внушительный объем (in-4°, 1591 стр.) и величайшая тщательность исполнения. Составителем и издателем этого словаря был Шарль Этьен (1504?-1564) – прославленный эрудит своего времени, ученый, имевший степень доктора медицины и почетный титул королевского лектора, представитель знаменитой династии французских печатников, к тому времени получивший ко всем своим регалиям и титул королевского издателя. Согласно традиции своего времени, когда книги принято было посвящать влиятельным особам, Этьен посвятил свой словарь признанному оратору того времени, видному политическому и религиозному деятелю из рода де Гизов, кардиналу Карлу Лотарингскому (1524-1574).
Всё это должно было бы сделать составленный Этьеном словарь одним из наиболее значимых явлений в интеллектуальной жизни тогдашней Франции. В действительности же этот словарь стал очередным подтверждением известного изречения древнеримского филолога Теренциана Мавра «Habent sua fata libelli» (книги имеют свою судьбу). Несмотря на то, что «Словарь Цицерона» служил воплощением идеалов гуманизма, этот грандиозный проект потерпел неудачу. Издание, на которое Этьен возлагал так много надежд и в которое вложил значительные средства, основательно пошатнуло хорошо налаженное дело прославленных королевских печатников, в результате чего через три года после выхода этого словаря в свет Шарль Этьен оказался заключенным в Шатле за долги, где вскоре умер. Попробуем разобраться в причинах, которые определили судьбу словаря, приведшего его создателя к гибели.
Появление ThesaurusM. TulliiCiceronis в середине XVI века во Франции не было случайным. Именно на это время приходится пик интеллектуальной жизни во Франции, связанный со становлением французского национального государства, мощным патриотическим движением, направленным на формирование национального французского письменно-литературного языка, временем наивысшего подъема гуманистического движения. Как в других странах ренессансной Европы, понимание гуманизма во Франции выдвинуло на первый план культ латинского языка, а вместе с ним и адорацию Цицерона как величайшего оратора Древнего Рима. О том, с каким пиететом относились к Цицерону в эпоху Возрождения европейские гуманисты, писали многие ученые [Ольшки 1934; Ijsewijn 1973; Касаткин 1986; Баткин 1995]. Как отмечает Я. Буркхардт, в Италии увлечение Цицероном началось еще в XIV в., когда он стал рассматриваться как незамутненный источник латинской прозы, а в XV в. началось «сущее цицероновское поветрие», обязанное своим появлением филологическим сочинениям Лоренцо Валлы [Буркхардт 1996: 162]. Культ Цицерона во Франции приходится на 40-50-е гг. XVI в., вершиной же этого культа является “Thesaurus M. Tullii Ciceronis” Шарля Этьена.
Не было случайным и издание «Словаря Цицерона» в типографии Этьенов. В созвездии выдающихся французских гуманистов, которых не без основания принято называть титанами Возрождения, одно из первых мест по праву занимают представители издательского дома Этьенов. Они были известны не только во Франции, но и далеко за ее пределами именно тем, что специализировались на издании филологической литературы и произведений античных авторов.
Будучи одним из представителей этой прославленной династии, Шарль Этьен все же менее знаменит, чем его старший брат Робер (1503-1559) или племянник Анри (1528-1598) – авторы многочисленных филологических работ, способствовавших становлению теории языка во Франции и содействовавших через свои издания (грамматики и словари) унификации норм французского литературного языка. Между тем научное и лингвистическое наследие Шарля Этьена не уступает по своему размаху, а в чем-то и превосходит то, что прославило Робера и Анри Этьенов. Он был автором серии научных работ по естествознанию, истории и грамматике, переводчиком, причем не только научных, но и литературных произведений, составителем нескольких разноплановых словарей и справочников. Более того, он принимал непосредственное участие во многих издательских проектах, принесших славу его старшему брату, а также был одним из наставников своего племянника, впоследствии самого знаменитого филолога ренессансной Франции – «Великого Анри Этьена».
В наше время Шарль Этьен известен преимущественно как один из представителей ренессансного естествознания [Lestringant 1993; Skenazi 2003; Tubbs, Salter 2006]. Ему принадлежит серия небольших научно-популярных трудов (компендиумов) по различным вопросам res naturae, несколько словарей по ботанике и зоологии, анатомические атласы, справочники. Достаточно рано получив степень доктора медицины, Этьен долгое время преподавал в Парижском университете. Как отмечают его биографы [Renouard 1843: 356-358; Lau 1930: 109-112], сделанные им открытия имели большое значение для развития медицины и принесли ему славу талантливого ученого, известного по всей Европе.
Не менее внушителен, чем список работ по естествознанию, и список филологических трудов Этьена. Среди написанных им работ имеются элементарные пособия по латинской грамматике, наставления по переводу, разного рода комментарии к работам известных грамматистов прошлого [Renouard 1843; Armstrong 1954; Renouard 1965]. В частности, к 1537-1538 гг. относится серия его комментариев к трудам Присциана, предназначенная, судя по всему, и для обучения одаренного племянника, которому в то время было около десяти лет.
Однако не будет преувеличением сказать, что особое место в научном наследии Шарля Этьена занимают словари. Лексикографическая деятельность знаменитого французского ученого выглядит впечатляюще даже по меркам той эпохи всеобщего увлечения составлением разного рода словарей. Шарль Этьен является составителем таких словарей, как DeLatinisetGraecisnominibusarborum, fruticum, herbarumpisciumetaviumliber (1536), DictionariumLatino-Graecum (1552), Dictionariumhistoricum, geographicum, poeticum, omniagentium, hominum, deorum, regionum, locorum, fluuiorum, acmontiumantiquarecentioràque, adsacrasetprofanashistorias, poëtarumquefabulasintellegendasnecessarisvocabula, optimoordinecomplectens(1553), ThesaurusM. TulliiCiceronis (1556). Как видим, в этом перечне есть специализированный словарь по естествознанию, двуязычный латинско-греческий словарь, энциклопедический словарь и словарь Цицерона. Примечательно, что практически все естественнонаучные сочинения Этьена снабжены индексами слов (indices), которые, с одной стороны, позволяли легко ориентироваться в содержании книги, а, с другой стороны, давали греческие и французские эквиваленты латинским терминам. Тем самым они обеспечивали вхождение французского языка в мир науки – в тот мир, который по-прежнему оставался латиноязычным.
Знакомство с трудами Этьена дает представление об основном принципе овладения знанием и его сохранением – опорой на слово. Алфавитный список слов был для него наиболее надежным способом систематизации богатейших сведений, скрупулезно собранных по многочисленным (преимущественно античным) источникам. Такой подход к научному знанию во многом определялся гуманистической идеологией, опиравшейся на слово как на основной способ постижения истины. Обращая внимание на исключительную роль словесности в истории гуманистического движения, Л.М. Баткин отмечает, что своеобразным фокусом ренессансного типа культуры стало по сути непереводимое studiahumanitatis, предполагавшее «неусыпное бдение над латинскими и греческими рукописями». Примечательно, что и само выражениеstudiahumanitatis восходит к Цицерону [Баткин 1995: 48-49].
В своем исследовании, посвященном истории филологической мысли и практики эпохи Возрождения в Италии, А.П. Лободанов обращает внимание на то, что в развитии ренессансной лексикографии прослеживается два основных типа работ: с одной стороны, толковые словари разных жанровых разновидностей, с другой стороны, – дву- и многоязычные словари. Первый тип представлен толковыми словарями, словарями писателей, идеографическими, методическими, аналогическими, фразеологическими, терминологическими словарями толкующего типа. Вторая группа словарей представлена дву- и многоязычными глоссариями, включавшими вольгаре как langue de départ и langue d’arrivée  [Лободанов 1998: 16-17].
В лексикографическом наследии Ш. Этьена представлены оба эти типа словарей, при этом нередко в одном словаре сочетаются черты и того и другого типа. Между тем есть одно существенное отличие, которое нельзя не заметить при знакомстве со словарями Этьена: это их ориентир не на вольгаре, как у большинства гуманистов эпохи Возрождения, в том числе и у его старшего брата Робера, а на греко-латинскую парадигму знания, в единстве ее содержания и формы. И в то время, как гуманисты создают словари писателей – своих великих соотечественников (Данте, Петрарки, Боккаччо и др.), Этьен обращается к сочинениям Цицерона с тем, чтобы почерпнуть из них и предоставить своим современникам образцы безупречной латыни. Именно в этом он видит смысл своей просветительской деятельности. Центром языковой картины мира для него является латынь, древнегреческий и французский языки находятся на периферии.
Прекрасное знание Этьеном латинского и греческого языков были хорошо известны в кругу гуманистов. Среди его учеников кроме одаренного племянника был и сын знаменитого французского ученого Лазара де Баифа, Жан-Антуан де Баиф, впоследствии знаменитый поэт, так написавший о красноречии и прекрасном знании классических языков своего наставника: “Desmaistreslemeilleurpourdeslorsm’enseigner / Legrecetlelatinsansyrienespargner / CharlesEstiennepremier, discipledeLascare” (= лучший из наставников для обучения греческому и латинскому языкам – Шарль Этьен, ученик Ласкариса) (цит. по: [Renouard 1843: 353-354]).
Отличительными чертами Этьена как яркого представителя французского гуманизма были не только широта интересов, прекрасное знание древних языков, но и безупречное чувство стиля, которое отличало его собственные сочинения и сделанные им переводы. Это чувство стиля оттачивалось им по образцу сочинений Цицерона, горячим почитателем которого он был. В свое время он помогал старшему брату готовить к изданию полное собрание сочинений Цицерона, а впоследствии и сборники его речей и писем. «Словарь Цицерона»  стал вершиной этого долгого и кропотливого труда по ознакомлению современников с литературным наследием великого римского оратора.
Как и другие составленные им словари, этот словарь базируется на универсальном для Этьена принципе систематизации материала: он содержит расположенные в алфавитном порядке слова, встречающиеся в различных произведениях Цицерона. Несомненным достоинством этого словаря является то, что для всех слов в качестве иллюстрации даются контексты, в которых слово употребляется в том или ином значении, кроме того, даются точные ссылки на работы, из которых берется слово. Так, примеры к слову oratioзанимают две с половиной страницы (рр.1018-1020). Они не только показывают многозначность этого слова в латинском языке I в. до н.э., но и по-своему воссоздают систему воззрений самого римского оратора на проблему речи. Словарь содержит немало примеров и для слов, отражающих воззрения Цицерона на различные моральные и нравственные качества человека (vita, mors, virtus, humanitas).
Без сомнения, составленный Этьеном словарь отвечал таким гуманистическим идеалам, как потребность глубокого освоения научного наследия великого римского оратора и, главным образом, потребность получения образцов безупречного латинского узуса. Это был своего рода гимн Цицерону, которым восхищались и которому всегда подражали гуманисты. Тем более кажется странным, что этот словарь привел к столь трагичным последствиям для его создателя. 
Пытаясь выявить причины нисходящей линии в использовании и функционировании латинского языка в эпоху Ренессанса, А.А. Касаткин отмечает, что взлет латыни и ее воскрешение имели свой внутренний и внешний пределы: «Очищенная и тщательно отделанная подражательная латынь, отрешившаяся от традиционной открытости этого языка на протяжении столетий, изгнавшая все то, чего не было у Цицерона или Тита Ливия, риторически сублимированная, отдалилась от общественной практики, пришла к своему nec plus ultra» [Касаткин 1986: 39].
Таким образом, одна из главных причин того, что издание «Словаря Цицерона» привело его автора к гибели, связана с кризисом культа латыни и всплеском языкового патриотизма во Франции, начавшимся именно в 50-е гг. XVI в. Незадолго до публикации «Словаря Цицерона» вышел в свет знаменитый трактат Дю Белле «Защита и прославление французского языка» (1549), который отражал новые веяния эпохи. А вскоре было опубликовано несколько французских грамматик (Л. Мегре, Ж. Пилло, Ж. Гарнье), положивших начало интенсивному процессу грамматизации французского языка. Свой вклад в это движение внес и Шарль Этьен, опубликовавший в 1557 г. французскую грамматику старшего брата, за шесть лет до этого эмигрировавшего в Швейцарию (с чем, собственно говоря, и было связано превращение Шарля Этьена из благополучного ученого в издателя). Несомненно, это был переломный этап в деле кодификации и нормализации французского письменно-литературного языка. В условиях сложившейся языковой ситуации, а также в атмосфере жесточайшей конкуренции, всегда существовавшей между типографами, словарь Цицерона был обречен.
Итак, знакомство с лексикографическим наследием Шарля Этьена показывает, что его просветительская деятельность, тесным образом связанная с освоением богатейшего античного наследия, осуществлялась в духе времени сквозь призму адорации латыни. Судьба составленного им «Словаря Цицерона» по-своему проливает свет на языковую ситуацию во Франции в XVI в. и дает представление о процессе языковой смены в области научного изложения – переходу от латыни к набиравшему силу французскому языку.
Литература
Баткин Л.М. Итальянское Возрождение: проблемы и люди. М.: Российский государственный гуманитарный ун-т, 1995.
Буркхардт Я. Культура Возрождения в Италии. М., 1996.
Касаткин А.А. Культ латыни в эпоху Возрождения (генезис и исход) // Культура эпохи Возрождения. М., 1986. С. 36-41.
Лободанов А.П. История ранней итальянской лексикографии: Из истории филологической мысли и практики эпохи Возрождения. М., 1998.
Ольшки Л. История научной литературы на новых языках. Т.2. М.-Л.: Госуд.технико-теоретич. изд-во, 1934.
Armstrong E. Robert Estienne royal printer. An historical study of the elder Stephanus. Cambridge, 1954.
Estienne Charles. Thesaurus M. Tullii Ciceronis. Parisiis,  apud Carolum Stephanum, typographum Regium, 1556.
Ijsewijn J. Le latin des humanistes français au début de la Renaissance // L’Humanisme français au début de la Renaissance. P.: Vrin, 1973. P. 331-342.
Lau E. Charles Estienne. Biographie und Bibliographie. Leipzig, 1930.
Renouard A.A. Annales de l’imprimerie des Estienne ou histoire de la famille des Estienne et de ses éditions. 2-e éd. Paris, 1843.
Renouard Ph. Répertoire des imprimeurs parisiens, libraires, fondeurs de caractères et correcteurs d’imprimerie depuis l’introduction de l’Imprimerie à Paris (1470) jusqu’à la fin du seizième siècle. Paris, 1965.
Skenazi C. Une pratique de la circulation : La Guide des chemins de France de Charles Estienne // Romanic Review. Jan-Mar. 2003, Vol. 94 Issue 1/2, P. 153-166.
Lestringant F. César au fil des guides de voyage à la Renaissance (Charles Estienne, Jacques Signot, Jean Bernard) // Ecrire le monde à la Renaissance. Quinze études sur Rabelais, Postel, Bodin et la littérature géographique. Caen : Paradigme, 1993. Pp. 71-86. 
Tubbs R.S., Salter E.G. Charles Estienne (Carolus Stephanus) (ca.1504-1564): physician and anatomist // Clinical Anatomy (New York, N.Y.) [Clin Anat], 2006 Jan; Vol. 19 (1), pp. 4-7.

Лексико-синтаксические характеристики переводов Священного Писания на русский язык
А.А. Осипова
Московский городской педагогический университет (Россия)
Lexical and Syntactic Characteristics of Russian Translations of the Scripture
A.A. Osipova
Moscow City Pedagogical University (Russia)

Summary. Both Synodal and Modern Russian Translations of the Holy Writ were created to provide readers with up-to-date variants of Bible. Due to this common feature the two texts can be compared.
Many lexical and syntactic distinctions can be found in the texts. Language of Synodal Translation is more unified while Modern Russian Translation’s language is less restricted.

В 2011 году Российское Библейское общество выпустило новый перевод Священного Писания на русский язык. Работу выполняли разные переводчики, Ветхим Заветом занималась группа специалистов, возглавляемая М.Г. Селезневым, а переводом Нового Завета ‑ В.Н. Кузнецова. В результате две части были выпущены под единым названием «Библия. Современный русский перевод». Основная задача работавших над созданием новой русскоязычной версии Библии заключалась в том, чтобы создать текст, который был бы понятен широкому кругу читателей, людям, не имеющим специальной лингвистической или богословской подготовки. Кроме того, филологи правомерно указывают на многообразие жанровых и стилистических характеристик священного текста, которые необходимо было по возможности максимально передать и в новом переводе. В «Общем введении в Священное Писание» Даниель Ропс указывал, что «выявление литературного жанра какой-либо части Писания должно быть одной из первых забот комментаторов Библии» [3]. Мы, в свою очередь, можем добавить, что и переводчик, являясь в некотором смысле комментатором, непременно должен учитывать лингвистические и художественные особенности того фрагмента Священного Писания, над которым работает.
Последняя успешная попытка создания полного русского перевода Священного Писания была предпринята в начале 19 века, когда по указу императора Александра I Российское Библейское общество приступило к работе, которая по различным причинам неоднократно прерывалась. В конце 19 столетия перевод, получивший название Синодальный, все-таки был завершен, и по настоящее время эта русскоязычная версия Священного Писания является наиболее распространенной и востребованной как в православной религиозной традиции, так и в литературоведении и культурологии.
Синодальный и Современный русский переводы разделяет почти полтора столетия и, безусловно, за это время все уровни русского языка в большей или меньшей степени претерпели изменения, однако текст Синодального перевода в основном (за исключением отдельных лексических единиц и синтаксических фрагментов) понятен современному читателю. Примечательно, что обе версии Священного Писания задумывались как тексты, понятные носителю языка и создавались для того, чтобы дать возможность россиянам читать Библию на современном родном языке. Сторонники возобновления работы над созданием Синодального перевода аргументировали свою позицию так: «… язык славянского перевода Библии, общевразумительный и общеупотребительный в свое время, не таков уже в настоящее время по своей древности … в славянском переводе Библии есть многие места, в которых состав речи невразумителен …» [4]. Примерно такими же принципами руководствовались и создатели современного перевода, основной задачей которых было создание текста доступного  «для понимания и восприятия обычных людей, не имеющих специальной лингвистической и богословской подготовки» [2, 7]. Не будем упускать из внимания, что сейчас принятым в российском православном богослужении признается текст Елизаветинской Библии, а Синодальный и Современный русский переводы приобретают, таким образом, статус светских переводов, что позволяет рассматривать их языковое оформление в сопоставительном аспекте.
В качестве материала исследования выберем первую часть Пятикнижия Моисея – Бытие, уже первая глава которого дает возможность выявить несоответствия разного типа.
В первую очередь, стоит обратить внимание на лексические расхождения. В тексте Синодального перевода (С.П.) присутствует некоторое количество архаичных для современного русского языка слов, значение которых в Современном русском переводе (С.Р.П.) передается другими языковыми средствами.  Сравним:
«…да будет твердь посреди воды…» (С.П. Б, гл. 1: 6)
«…пусть средь воды будет свод…» (С.Р.П. Б., гл. 1: 6)
Лексема твердьнесомненно понятна носителю современного русского языка, однако не находится в активном вокабуляре, С.Р.П. предлагает вариант свод, таким образом, семантическое наполнение текстовых фрагментов, включающих эти лексемы несколько разнится вследствие лексического несовпадения именных компонентов. Однако выбор данной лексемы обеспечивает полное и незатрудненное понимание текста читателем, что и составляло основную цель работающих над новым переводом специалистов.
В тексте Современного перевода есть менее удачные, на наш взгляд, примеры подбора лексических единиц. Обратимся к Бытию, гл. 1:2
С.П.: «Земля же была безвидна и пуста…»
С.Р.П.: «Земля же была пуста и пустынна…»  
Лексема безвиднав современном русском языке не существует вообще, что осложняет понимание содержащего ее фрагмента; С.Р.П. предлагает два однокоренных адъективных компонента, чего следовало бы избегать согласно  стилистическим нормам русского языка.
В тексте Синодального перевода встречаются лексемы, которые существуют в русском языке, но нормы их функционирования изменились, и потому употребление этих слов в современном переводе было бы не слишком адекватно контексту. В первой главе Бытия удалось выявить два примера употребления таких лексических единиц:
«И да будут они (светила – прим. А.О.) светильниками на тверди небесной»  (С.П. Б, гл. 1:15)
«Пусть светят они (светила – прим. А.О.) с небесного свода и освещают землю» (С.Р.П. Б, гл. 1:15)
Как видно, авторам современного перевода пришлось в принципе изменить структуру предложения (заменить номинативный компонент на глагольные) для того, чтобы избежать повторного употребления лексемы светила, потому как вариант светильникимог бы придать этому текстовому фрагменту ироническую коннотацию, что само по себе недопустимо.
Кроме изменений принципов употребления слова, связанных с его лексическими особенностями, можно отметить случаи изменения грамматической сочетаемости лексемы. Обратим внимание на следующий фрагмент:
«И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями» (С.П. Б., гл. 1:10)
«Бог дал суше имя «земля», а собравшимся водам – имя «моря» (С.Р.П., гл. 1:10)   
В современном русском языке имя существительное собраниехарактеризуется ограниченной лексико-грамматической сочетаемостью: семантика слова предполагает употребление с ним конкретных исчисляемых номинативов, в то время как имя существительное вода является  вещественным и неисчисляемым. Кроме того, формы единственного и множественного числа данной лексемы в разных значениях взаимоисключающи, поэтому слово, выступая в разных значениях, будет иметь неполную грамматическую парадигму. В Современном русском переводе лексическая единица водыупотребляется в значении «потоки, струи, волны, водная масса» [словарь Ожегова], которое предполагает только форму множественного числа. В большинстве случаев данная лексическая единица форм множественного числа не имеет.
Обращает на себя внимание еще одно лексическое несоответствие текстов Синодального и Современного русского переводов. Для нового текста  характерно употребление лексем, имеющих обобщающее значение, в то время как аналогичные текстовые фрагменты Синодального перевода более конкретны:
«И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду ее, и дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его» (С.П., Б., гл. 1:12)
«Земля породила растения: травы разных видов, дающие семена, и деревья разных видов, приносящие плоды с семенами» (С.Р.П. Б., гл. 1:12)
Иногда слова обобщающего значение могут быть коннотативно окрашенными. Обратимся к цитате из Современного русского перевода:
Б, гл. 1:21: «И Бог сотворил огромных чудищ морских и разные виды живых существ, которые снуют и кишат в воде, и разные виды крылатых птиц».
Аналогичный фрагмент в Синодальном переводе выглядит следующим образом:
«И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее».
В данном случае Синодальный перевод более конкретен и коннотативно нейтрален; сочетание огромные чудища соответствует сочетанию большие рыбы, а неопределенное разные виды живых существв новом переводе передается лексемой, называющей конкретный вид животных – пресмыкающиеся.
Особое внимание следует обратить на семантику и синтаксическое функционирование глагольных компонентов в двух рассматриваемых переводах Священного Писания. В первую очередь, отметим, что текст нового перевода более динамичен, чем текст Синодального перевода. Во многом такой эффект достигается выбором соответствующих глаголов. В первой главе Бытия при описании творения неоднократно повторяется фраза, означающая смену суток. В Синодальном переводе она выглядит так:
«И был вечер, и было утро: день…» (С.П., Б., гл.1: 5, 8, 13, 19, 23, 31)
Современный русский перевод представляет эти конструкции так:
«Настал вечер, настало утро – день…» (С.Р.П., Б, гл. 1: 5, 8, 13, 19, 23, 31).
Глагол быть в своей семантике более статичен, в  то время как глагол настать обозначает смену событий или состояний, способствуя формированию впечатления о  развитии повествования его динамике.
Рассмотрим еще один случай выбора разных глагольных компонентов в одном синтаксическом фрагменте. Повествование о первом дне творения включает предложение, предикативный компонент которых в двух переводах выражен по-разному:
«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (С.П., Б., гл. 1:3)
«И сказал Бог: «Да будет свет». И появился свет» (С.Р.П., Б., гл. 1:3)
Глагол статьрезультативен и лаконичен, в то время как глагол появитьсяболее предпочтителен при описания постепенного осуществления действия.
Глагольный компонент, формирующий предикат или часть предиката способен внести существенные различия между двумя вариантами репрезентации одного и того же фрагмента библейского текста, например:
«И увидел Бог все, что Он создал…» (С.П., Б., гл. 1: 31)
«Бог оглядел Свое творение…» (С.Р.П, Б., гл. 1: 31)
Помимо упрощения конструкции за счет замены придаточного предложения на дополнения, авторы современного русского перевода выбирают лексему оглядел, которая соответствует глаголу увидел в Синодальном переводе. Очевидно, что расхождение семантики предикативных компонентов повлияет на восприятие высказывания в целом. Лексема увидеть указывает всего лишь на процесс визуального распознавания объекта (возможно даже, первого визуального контакта), в то время как лексема оглядеть имеет еще и сему оценивать в процессе визуального восприятия. Если принимать во внимание, содержание контекста, то можно признать выбор современных переводчиков более удачным.
Есть, однако, в современном переводе примеры выбора глаголов, вызывающие определенные сомнения. Имеется в виду неоднократное употребление лексемы господствоватьв конструкциях, где субъектом предполагается человек:
«И сказал Бог: «Создадим человека – Наш образ и Наше подобие – чтобы он господствовал над рыбами морскими, и над птицами небесными…» (С.Р.П. Б., гл. 1:26)
«И благословил их Бог такими словами: «…Господствуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными…» (С.Р.П. Б., гл. 1:28)
В соответствующих текстовых фрагментах в Синодальном переводе употреблен глагол владычествовать, что, на наш взгляд, более уместно, учитывая характер текста.  
Помимо выявленных лексических расхождений рассматриваемого фрагмента Священного Писания в Синодальном и Современном русском переводах существенной представляется и разница синтаксического оформления текста. Не будем забывать, что одна из основных задач переводчиков сводилась к созданию легкого для восприятия текста, потому, следует полагать, переводчики для реализации поставленной цели прибегали к использованию различных синтаксических средств. Бесспорно, Современный русский перевод с точки зрения восприятия более удобен читателю, чем Синодальный, что во многом следует объяснять расхождениями именно  на синтаксическом уровне. В первую очередь к таким расхождениям следует причислять не единичные случаи восполнения глагольного компонента в  предложении. Сравним:
«Земля же была безвидна и пуста, и тьма ___ над бездною…» (С.П., Б., гл. 1:2)
«Земля была пуста и пустынна, тьма была над пучиною…» (С.Р.П. , Б., гл. 1:2)
В Синодальном переводе, второе простое предложение, представляющее, по сути, эллиптическую конструкцию, воспринимается как зависимый компонент первого, заставляя читателя отвлекаться на восстановление связи между ними.
Текст Современного русского перевода в принципе характеризуется использованием полных конструкций, восполнение глагольных компонентов является не единственным приемом, свидетельствующим об этой тенденции. Для современного текста характерно употребление полноценных с точки зрения семантики частей речи (в частности, имен существительных) в тех синтаксических фрагментах, где текст Синодального перевода ограничивается местоимениями. Сравним:
«И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (С.П., Б., гл. 1: 31)
«Бог оглядел Свое творение – все оно было очень хорошо» (С.Р.П., Б., гл. 1: 31)
Абсолютное отсутствие полнозначной именной лексемы, значение которой реализуется сочетанием местоимения с  придаточным предложением, в Синодальном переводе создает впечатление обобщенности значения. Данный фрагмент Современного перевода максимально конкретен благодаря использованию имени существительного и заменяющего его в следующем структурном компоненте сочетании местоимений.
Рассматривая синтаксические несоответствия двух переводов, следует обратить внимание на оформление текстового фрагмента, посвященного описанию процесса творения. Синодальный перевод в данном случае представляется  более унифицированным. Все формы повелительного наклонения образованы посредством частицы да. В новом переводе такой способ образования повелительного наклонения также имеет место, однако, (вероятно, это связано с процессом архаизации и выходом из активного употребления такого способа образования грамматической формы), большинство подобных предложений образовано при помощи более характерной в этой функции современному русскому языку частицы пусть. Сравним:
«И сказал Бог: да будет свет…» (С.П., Б., гл. 1:3)
«И сказал Бог: да будет твердь…» (С.П., Б., гл. 1:6)
«И сказал Бог: да соберется вода…» (С.П., Б., гл. 1:9)
«И сказал Бог: да произрастит земля…» (С.П., Б., гл. 1:11)
«И сказал Бог: да будут светила…» (С.П., Б., гл. 1:14)
«И сказал Бог: да произведет вода…» (С.П., Б., гл. 1:20)
Использование частицы дапри образовании повелительного наклонения требует формы будущего времени смыслового глагола и инверсии. Частица пусть допускает вариативность синтаксиса при образовании форм повелительного наклонения, а именно, прямой порядок слов, инверсию, употребление обстоятельства перед грамматической основой в сочетании с инверсией:
«И сказал Бог: «Да будет свет» (С.Р.П., Б., гл. 1:3)
«И сказал Бог: «Пусть средь воды будет свод…»…» (С.Р.П., Б., гл. 1:6)
«И сказал Бог: «Пусть воды, что под небом, соберутся вместе...»…» (С.Р.П., Б., гл. 1:9)
«И сказал Бог: «Пусть земля порастет растениями …»…» (С.Р.П., Б., гл. 1:11)
«И сказал Бог: «Пусть будут светила на своде небесном…»…» (С.Р.П., Б., гл. 1:14)
«И сказал Бог: «Пусть вода кишит живыми существами» (С.Р.П., Б., гл. 1:20)
Разное синтаксическое оформление приведенных выше фрагментов двух переводов не влияет на смысловое наполнение текста, однако возможны случаи, когда выбор неодинаковых синтаксических средств принципиален с точки зрения семантики текста. Сравним:
«И увидел Бог, что это хорошо» (С.П., Б., гл. 1:12, 18, 21, 25)
«И увидел Бог, как это хорошо» (С.Р.П., Б., гл. 1:12, 18, 21, 25)
Несовпадение типов придаточного (в первом случае придаточное изъяснительное, во втором – меры и степени) существенно для формирования смысла текстового фрагмента.
Говоря о репрезентации текста Священного Писания в двух переводах с точки зрения их синтаксической составляющей, необходимо признать, что авторы современного текста стремились избегать излишних, иногда семантически дублирующих друг друга, компонентов. Например, в одном из фрагментов первой главы Бытия встречается употребление функционально сходных глагольных форм, причем одна из них реализована деепричастием, которое само по себе трудно для восприятия:
«И благословил их Бог, говоря:…» (С.П., Б., гл. 1:22)
«И увидел Бог, как это хорошо, и благословил их:…» (С.Р.П., Б., гл. 1:22)
Итак, проведенное сравнение текста первой главы Бытия Синодального и Современного русского перевода Священного Писания позволяет делать выводы, что среди значительного количества выявленных лексических и синтаксических несовпадений, лишь немногие влияют на содержание текста. В то время как основная часть таких расхождений обусловлена стремлением переводчиков создать текст, язык которого при абсолютном соответствии литературным нормам конкретного временного периода будет понятен и удобен для восприятия читателю-неспециалисту.

Литература

1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Канонические. В русском переводе с параллельными местами и приложением (Синодальный перевод). М., РБО, 2011.
2.      Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Канонические. Современный русский перевод, М., РБО, 2011.
3. Даниель-Ропс А. Общее введение в Священное Писание // Библия. – Брюссель, 1989
URL: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/bogoslov/Article/DanRops_VvedSvPis.php (дата обращения 24.02.2013)
4. К истории отечественной Библии (130летие Синодального перевода) // Российское Библейское Общество URL: http://www.biblia.ru/reading/new_translations/sinodal1.htm (дата обращения 24.02.2013)
5. Рижский М.И. Русская Библия: История переводов Библии в России. СПБ.: Аквалон, Азбука-классика, 2007.
6. Руденко А.А.: У Синодального перевода Библии и у современного - разные задачи. Интервью директора РБО А. А. Руденко для портала "Слово для тебя" 23-06-2011.
URL: http://www.biblia.ru/news/show/?455 (дата обращения 18.06.2012)

Описание идиом в двуязычном словаре и проблема функциональной эквивалентности
И.С. Парина
Нижегородский государственный лингвистический университет имени Н.А. Добролюбова (Россия)

Idiom Presentation in a Bilingual Dictionary and the Issue of Functional Equivalence
I.S. Parina
Nizhny-Novgorod State Linguistic University n.a. N.A. Dobrolyubov (Russia)
Summary. The report considers the functional equivalence of Russian and German idioms. Corpus analysis reveals semantic differences between idioms closely related in meaning and component structure and presented as equivalents in traditional dictionaries. These differences require further investigation and a thorough lexicographic description.

Тема доклада связана с решением прикладной задачи, а именно, с составлением статей для немецко-русского корпусного словаря «Современная немецкая фразеология», работой над которым занимается творческая группа под руководством Д.О. Добровольского. Примеры словарных статей представлены на сайте Института немецкого языка в Мангейме в рамках проекта „Deutsch-russische Idiome online“ (http://wvonline.ids-mannheim.de/idiome_russ/).
Описание семантики фразеологизмов в этом словаре основывается на результатах анализа их употребления в текстовых корпусах – прежде всего, в корпусе DeReKo Института немецкого языка (http://www.ids-mannheim.de/kl/projekte/korpora). В докладе будет рассмотрен центральный класс немецких фразеологических единиц – идиомы, – а также традиционно приводимые в двуязычных словарях в качестве их эквивалентов русские фразеологизмы, данные о семантике которых получены на основе анализа Национального корпуса русского языка(http://www.ruscorpora.ru).
На трудности, связанные с переводом фразеологизмов в лексикографии, указано уже в предисловии к Немецко-русскому фразеологическому словарю Л.Э. Биновича, изданному в 1956 году. Причину трудностей автор усматривает в тонких смысловых и стилистических различиях между близкими по значению словами в составе фразеологизмов и в несоответствии образов, лежащих в основе фразеологических оборотов в разных языках [Бинович 1956: 8].
В современных работах также звучит мысль о том, что идиомы редко обладают абсолютными эквивалентами в других языках – прежде всего, из-за несовпадения техники номинации [Баранов, Добровольский 2008: 252].
Действительно, различия между идиомами исходного и переводящего языков часто связаны с несоответствием их образной основы, но не ограничиваются им. Так, если применить к фразеологизмам классификацию типов эквивалентности, предложенную В. Коллером [Koller 1979, 1992], то среди фразеологизмов немецкого и русского языков могут быть найдены примеры неполной эквивалентности по каждому из пяти выделяемых автором параметров: денотативному, коннотативному, текстово-нормативному, прагматическому и формальному.
В частности, по параметру денотативной эквивалентности (по Коллеру, соотнесенности текста в исходном и переводящем языке с одним и тем же фрагментом внеязыковой реальности [Koller 1992: 216]), не соответствуют друг другу близкие по актуальному значению и по форме идиомы denKopfhochtragen и ходить с гордо поднятой головой. Немецкая идиома имеет более широкую семантику и означает не только «держать себя с достоинством», но и «важничать, зазнаваться»:
(1) Distanziertheit gegenüber Helmstedt, denn tatsächlich möchte ja keiner der Flüchtlinge in der Stadt bleiben, wird ziemlich übelgenommen. „Die Leute tragen den Kopf ja noch reichlich hoch“, heißt es in Helmstedt über die Asylanten. „Die halten sich für was Besseres“. (Nach: Die Zeit, 25.07.1986)
Отстранённое отношение переселенцев к Хельмштедту – а никто из них, действительно, в этом городе оставаться не хочет, – обижает местных жителей. «Что-то эти люди зазнались, – говорят о беженцах в Хельмштедте. – Они думают, что они лучше нас».
Второй параметр – коннотативная эквивалентность – включает в себя передачу на переводящем языке информации, сопутствующей денотативному значению, в том числе, о сфере и частотности употребления языковой единицы, эмоциональной и стилистической окраске [Koller 1992: 240]. Сопоставление близких по значению немецких и русских идиом позволяет убедиться в том, что они нередко отличаются друг от друга именно коннотациями.
Так, не соответствуют друг другу с точки зрения частотности идиома vonPontiuszuPilatuslaufenи предлагаемый в словарях [Бинович 1956; БНРС 2004] эквивалент «ходить от Понтия к Пилату», а также jmdn. vonPontiuszuPilatusschickenи «посылать кого-л. от Понтия к Пилату». В то время как употребление двух немецких идиом подтверждается в корпусе более чем тремя сотнями современных контекстов, идиома «посылать (или отсылать) кого-л. от Понтия к Пилату» в корпусе русского языка встречается лишь дважды, а для «ходить от Понтия к Пилату» примеров употребления в корпусе нет совсем. Необходимо учитывать, что объем корпуса Института немецкого языка (более 7 миллиардов словоформ) существенно превышает объем Национального корпуса русского языка, содержащего приблизительно 365 миллионов словоформ. Тем не менее, более подходящими соответствиями для немецких идиом (как в переводе текстов, так и в словарной статье) с точки зрения употребительности представляются фразеологизмы гонять кого-л. по инстанциям и обивать пороги, бегать по инстанциям.
(2) Zudem soll verhindert werden, dass zum Beispiel Arbeitslose bei ihrem Antrag für Gelder oder bei der Jobsuche «von Pontius zu Pilatus» gehen müssen. (Die Südostschweiz, 03.05.2010)
Кроме того, планируется организовать всё так, чтобы, например, безработным при подаче заявления на пособие или при поиске работы не приходилось бегать по инстанциям.
(3) Kinder mit Lernschwäche und deren Eltern werden von Pontius zu Pilatus geschickt. Die Eltern wenden sich mit ihren Befürchtungen an den Klassenleiter, werden an den Schulleiter verwiesen, dann zum Gesundheitsamt geschickt, dann zum Arzt und so weiter. (Braunschweiger Zeitung, 21.12.2006)
Детей со слабой успеваемостью и их родителей гоняют по инстанциям. Родители высказывают свои опасения классному руководителю, он их отправляет к директору школы, оттуда – в отдел здравоохранения, затем к врачу и так далее.
Идиомы «посылать кого-л. от Понтия к Пилату» и «ходить от Понтия к Пилату» врусскоязычном тексте, возможно, будут понятны получателю, но из-за их слабой употребительности создастся впечатление, будто автор намеренно использовал устаревшее выражение, так что перевод по своей функции уже не будет в полной мере соответствовать оригиналу.
С точки зрения оценочных коннотаций не являются эквивалентами немецкий фразеологизм jmdm. LöcherindenBauchfragen и приводимые в словарях [БНРС 2004; Мальцева 2004] соответствия замучить кого-л. расспросами, вымотать из кого-л. душу своими расспросами, надоедать кому-л. расспросами. Дело в том, что в качестве субъекта обозначаемого немецкой идиомой действия часто выступают дети:
(4) Kleine Kinder fragen ihren Eltern Löcher in den Bauch, treiben sie fast in den Wahnsinn und umstehende Mitmenschen gleich mit. Wissenschafter haben nämlich gezählt, dass ein vierjähriges Kind durchschnittlich 400 Fragen pro Tag stellt. (St. Galler Tagblatt, 27.10.2008)
Маленькие дети донимают родителей расспросами, практически сводят их с ума, да и окружающих заодно. Учёные подсчитали, что четырёхлетний ребёнок в день задаёт примерно 400 вопросов.
Эта особенность накладывает отпечаток на употребление немецкого фразеологизма. Поскольку речь идет о действии, обычно совершаемом детьми, оно не оценивается негативно, как действие, обозначаемое соответствиями в русском языке, так что становятся возможными контексты в повелительном наклонении:
(5) Knallharte Fragen, die keine ausweichende Antwort zulassen, prasseln nur so auf den Tageszeitungsredakteur. Die Viertklässler sind gut vorbereitet: Zwei Wochen lang lesen sie die RZ und wollen genau wissen, wie all die Nachrichten und Bilder in die Zeitung kommen. „Fragt mir ruhig Löcher in den Bauch.“ Diese Aufforderung des Besuchers, lassen sich die Mädchen und Jungen nicht zweimal sagen. (Nach: Rhein-Zeitung, 27.04.2012)
В переводе этого предложения формы повелительного наклонения: «Можете замучить меня расспросами/вымотать из меня душу своими расспросами/надоесть мне расспросами» - вряд ли смотрелись бы уместно. По-видимому, здесь необходимо соответствие, не содержащее однозначной негативной оценки – например, «засыпать кого-либо вопросами».
Таким образом, коннотации могут оказывать влияние на употребление идиом и быть решающим фактором при выборе соответствия в переводе. Поэтому различия в коннотациях фразеологизмов исходного и переводящего языков заслуживают отражения в словарной статье. В некоторых случаях (как в примере с идиомами vonPontiuszuPilatuslaufenи vonPontiuszuPilatusschicken) коннотативные различия делают невозможным использование в качестве эквивалента фразеологизма, наиболее близкого к идиоме исходного языка по денотативному значению и по форме.
Эквивалентность третьего типа – текстово-нормативная – предполагает одинаковое отношение текста исходного и переводящего языков к языковым нормам [Koller 1992]. Здесь необходимо заметить, что идиомы исходного языка нередко допускают модификации, которые не свойственны идиомам переводящего языка, и потому в переводе (в том числе в рамках словарной статьи) не могут быть переданы в полной мере.
Так, немецкая идиома Blech reden (соответствующая по значению фразеологизму «нести чепуху») допускает употребление в пассивном залоге и сочетание с различными наречиями, например, viel (‘много’), wenig (‘мало’), genug (‘достаточно’). Употребление фразеологизма нести чепуху в пассивном залоге невозможно, а сочетание с наречиями – нетипично, так что в переводах соответствующих контекстов необходимо искать ему замену.
(6) Es ist genug Blech geredet... Ich bitte um Schweigen! (Nach: Nürnberger Nachrichten, 24.05.2006)
Достаточно пустых разговоров! Я прошу молчания!
(7) Wenn es um Risikokapital und Innovationsfonds geht, wird von Politikern oft viel Blech geredet. (Die Südostschweiz, 03.09.2005)
Когда речь заходит о рисковом капитале и инновационных фондах, политики несут много всякого вздора.
Эквивалентность четвертого типа – прагматическая, – предполагает эквивалентное воздействие текстов исходного и переводящего языков на соответствующих реципиентов [Koller 1979]. Она может быть нарушена, например, при переводе с помощью нейтрального соответствия немецких фразеологизмов, основанных на образе, который явно призван создать комический эффект.
Так, идиома höchsteEisenbahn связана по происхождению с произведением немецкого сатирика А. Гласбреннера, в котором один из героев по ошибке произносит: „EsistdieallerhöchsteEisenbahn, dieZeitistschonvordreiStundenanjekommen“ (букв. «Сейчас самый поезд, время прибыло три часа назад») [Duden 2002]. Учитывая то, что в немецком языке есть и «нейтральное» выражение diehöchsteZeit («самое время»), можно предположить, что, отдавая предпочтение выражению, которое нарушает языковые нормы, говорящие стремятся придать высказыванию ироническую окраску. При переводе с помощью прагматически нейтральных соответствий в русском языке – самое время, время не терпит – этот эффект теряется.
(8) Höchste Eisenbahn, dass da etwas getan wird. Die Arbeiten, die vor einigen Wochen begonnen wurden, sind der erste Schritt einer umfassenden Sanierung. (Kleine Zeitung, 24.07.1997)
Самое время действовать. Начатые несколько недель назад строительные работы – это первый этап капитального ремонта.
Наконец, последний тип эквивалентности, выделяемый В. Коллером – формальная эквивалентность [Koller 1979] – предполагает передачу формально-эстетических особенностей исходного текста, в том числе, языковой игры. Применительно к идиомам этот параметр означает необходимость сохранения при подборе соответствий всех элементов семантики, которые могут быть задействованы в создании игрового эффекта, и, в первую очередь, образной основы.
Однако подобрать формальный эквивалент в переводящем языке возможно не всегда, так что необходимо компенсировать несоответствие образной основы в словарной статье – например, с помощью комментария или примеров языковой игры с идиомой:
(9) Wenn Perkussionisten Geburtstag feiern, hauen sie natürlich gerne auch mal ordentlich auf die Pauke. Das Hamburger Quartett hat das morgen Abend vor – schließlich wird es in diesem Jahr 15! (Hamburger Morgenpost, 23.02.2012)
Когда ударники отмечают день рождения, они бурно веселятся (букв. «бьют в литавры»). Именно так и проведёт квартет из Гамбурга завтрашний вечер – ведь группе исполняется 15 лет!
Таким образом, семантика фразеологизмов складывается из множества компонентов, и по целому ряду параметров могут не соответствовать друг другу «эквиваленты» исходного и переводящего языков. Конечно, описание различий между фразеологизмами на основе теории эквивалентности текстов В. Коллера в настоящей работе достаточно условно. Но оно позволяет убедиться, что подобрать для словаря соответствие, позволяющее соблюсти полную эквивалентность на всех указанных уровнях, возможно далеко не всегда. Следовательно, возникает вопрос, какой вид эквивалентности наиболее важен и какими критериями следует руководствоваться при подборе соответствия.
На наш взгляд, при составлении словаря целесообразно использовать критерий функциональной эквивалентности. Под функциональной эквивалентностью понимается возможность употребить соответствие переводящего языка в тех же ситуациях (funktionalen Domänen), что и фразеологизм исходного языка [Dobrovol’skij 1997: 46-47]. При этом, как отмечает Д.О. Добровольский, для пользователя словаря не имеет значения, предлагается ли в статье абсолютный, частичный эквивалент или неидиоматическое выражение. Важно лишь то, можно ли использовать соответствие в тех же ситуациях, что и фразеологизм исходного языка.
Использование критерия функциональной эквивалентности при составлении фразеологического словаря имеет несколько следствий. Во-первых, в случае отсутствия полного эквивалента для идиомы исходного языка неидиоматическое выражение с более широкой сферой употребления может оказаться более предпочтительным словарным соответствием, чем идиома, близкая по значению и форме к исходной, но употребляющаяся иначе. Во-вторых, существующие ограничения на взаимозаменяемость (функциональную эквивалентность) идиом требуют отражения в словарной статье – то есть, в случае, если идиомы не могут быть использованы в качестве эквивалентов друг друга из-за различий в частотности, передаваемой эмоциональной окраске, сочетаемости или других особенностей, на различия необходимо указывать в словарной статье, например, с помощью комментария.

Литература

Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Аспекты теории фразеологии. М.: Знак, 2008.
Бинович Л.Э. Немецко-русский фразеологический словарь. М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1956.
Большой немецко-русский словарь по общей лексике / Е.И. Лепинг, Н.П. Страхова, Н.И. Филичева и др. Под общ. рук. О.И. Москальской. М.: Русский Язык-Медиа, 2004.
Мальцева Д.Г. Немецко-русский словарь современных фразеологизмов: около 1400 фразеологических единиц. М.: Русский язык-Медиа, 2004.
Dobrovol’skij D. Kontrastive Idiomatik Deutsch-Russisch: zur lexikographischen Konzeption. // G. Greciano, A. Rothkegel (Hrsg.) Phraseme in Kontext und Kontrast. Bochum: Brockmeyer, 1997. S. 45-59.
Duden Bd. 12: Duden Zitate und Aussprüche. 2., neu bearb. und aktualisierte Aufl. Mannheim u.a.: Dudenverlag, 2002.
Koller W. Einführung in die Übersetzungswissenschaft. Heidelberg: Quelle und Meyer, 1979.
Koller W. Einführung in die Übersetzungswissenschaft. 4. Auflage. Wiebelsheim: Quelle und Meyer, 1992.

Социология (перспектива) пользователя в современной лексикографии:
проблемы и пути их решения
И.В. Петросян
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова (Россия)

User’s Perspective in Modern Lexicography: Problems and Solutions
I.V. Petrosyan
Lomonosov Moscow State University (Russia)

Резюме. В докладе рассматриваются основные достижения и перспективы на будущее в области социологии пользователя в лексикографии. Особый акцент сделан на методологии изучения нужд и навыков пользователя, результатах социологических исследований, методике обучения навыкам пользования словарями, а также современных технологических возможностях подгона словарей под потребителя.
Summary. The report deals with the main achievements and future prospects of user’s perspective studies in lexicography with the focus on the methodology employed by lexicographers in their analysis of users’ needs and skills; the results of a number of surveys; approaches to teaching dictionary user skills; state-of-the-art technologies of dictionary customization.

С древнейших времен словари создавались для того, чтобы помочь человеку наиболее эффективно осуществлять процесс коммуникации. Одними из первых на  необходимость учитывать нужды потенциальных пользователей лексикографической продукции указывали С. Джонсон и Я. Гримм (Hartmann, 1983, p. 9).
Начало масштабным исследованиям в области перспективы пользователя было положено в США в 60-х годах  и в Европе в начале 70-х XX века. Р.Р.К. Хартманн организовал в университете г. Эксетера первую  лексикографическую конференцию, полностью посвящённую данному вопросу – ‘Словари и их пользователи’, – которая послужила толчком к серьёзному изучению словарей с точки зрения их пользователей. После проведения ряда исследований в различных странах сформировалось новое направление в современной лексикографии, получившее название ‘user-centered dictionary studies’ (Cowie, 1999, p. 177) или ‘user’s perspective’ (Varantola, 1997).
В центре внимания учёных, работающих в данном направлении, находится множество различных проблем: образ словаря, выбор словаря, поисковые стратегии (макроструктура, микроструктура), связь с видами речевой деятельности, информационные категории, умение применить на практике полученную информацию, национальные особенности работы со словарем, роль компьютерных технологий в оптимизации эффективности словарей. 
            Изучение перспективы пользователя проводилось с рядом групп информантов с использованием различного рода методик исследования (Atkins et al., 1997; Müller, 2002; Nesi, 1994; Nishimura, 2002; Nuccorini, 1994; Tomaszczyk, 1979). Информантами, в основном, выступали студенты и преподаватели, а также переводчики. Большинство из исследований проводились на материале одно- и двуязычных словарей английского языка для носителей языка и иностранных студентов. Исследование перспективы русскоязычного пользователя проводится и в России, в частности – в Ивановском государственном университете на регулярной основе в рамках написания дипломных и диссертационных работ по англоязычной лексикографии.
Несмотря на то, что в основе всех методов изучения перспективы пользователей лежат принципы, выработанные в области социологии, лексикографические приёмы качественно отличаются от социологических (Lew, 2002, p. 270).  Принято различать несколько традиционных лексикографических методик, применяемых в данной области. 
Одним из источников информации о нуждах пользователей может послужить общественное мнение. Как считает Р.Р.К. Хартманн, мнение, основанное на личном опыте, но не подкреплённое независимым доказательством, занимают низшую позицию в общей иерархии научной методологии (Hartmann, 1989, p. 106). Даже самые надёжные рецензии на словари не представляют нужды определённой группы пользователей, для которых словарь предназначался. То же самое относится к сравнительным обзорам и рекламным текстам. Однако общественное мнение может влиять на представления издателей и составителей лексикографической продукции о том, какая информация в словарях может привлечь потенциального пользователя. Опросы пользователей, проводимые самими издательствами (Карпова, 2010), также позволяют выявлять более дифференцируемые (по сравнению с традиционными типологиями) группы пользователей; соответственно, к примеру, одноязычный словарь для общих целей стало возможным адаптировать для таких групп, как дети, семья, студенты, изучающие иностранный язык (Landau, 1989; Svensen, 1993).
Следующая ступень исследования перспективы пользователя – непрямое наблюдение. Подобный приём был применён К. Барнхартом в США для определения среди американских студентов рейтинга 6 информационных блока учебных словарей (‘college’ dictionaries). Анкеты были разосланы преподавателям в 99 колледжа. Несмотря на то, что результаты опроса основывались не на прямом наблюдении за студентами, а на отзывах преподавателей, данные были подтверждены большим количеством примеров, что послужило причиной рассматривать их как относительно достоверные (Hartmann, 1989, p. 106). Исследования такого рода могут позволить судить о том, насколько информация в словарях реально востребована пользователями (Tomaszczyk, 1979).
Метод анализа перспективы пользователя посредством анкет основан на вопросах по структуре словаря, его лексикографической форме и т.п. Однако анкеты раскрывают особенности поведения испытуемого в условиях работы с конкретным опросником, а не с аутентичным материалом, для чего, собственно, и привлекается словарь. То есть неизвестно, считает Г. Хэтерол, сообщают ли участники анкетирования о  том, что они действительно делают во время работы со словарями, или о том, что они думают, что делают, или о том, что, по их мнению, они должны делать. Возможно также, что все три психологические особенности смешиваются (цит. по Cowie, 1999, p. 178). Как, в свою очередь, справедливо отмечает Р. Лью, данная ситуация усугубляется зачастую неудачной формой (язык, полиграфия) анкет. Во избежание последнего рекомендуется использовать в опросниках родной язык информантов, простые синтаксические структуры и чётко поставленные задачи в вопросах, а также наглядное графическое расположение материала и достаточное отведённое время (Lew, 2002, p. 270).     
Для преодоления ‘неестественности’ процесса заполнения анкет некоторые учёные снабжают их упражнениями, тестами, а также совмещают анкетирование с интервью, что создаёт подобие реальных условий работы с различными справочниками (Benson et al., 1988; Bogaards et al., 2002; Otani, 2002).
Другой способ прямого наблюдения – ведение протоколов – предполагает регистрацию (на видео или рукописно) всего процесса работы испытуемого со словарём во время выполнения различных заданий. Протоколирование может сопровождаться описанием вслух испытуемым всех действий, вовлечённых в процесс пользования словарём, или отражаться в специально разработанных печатных и электронных протоколах, которые затем обрабатываются при помощи специальных компьютерных программ  (Atkins et al., 1997). Ведение протоколов самими информантами не представляется эффективным, так как они проводят два довольно сложно совместимых вида деятельности (работу с заданием при помощи словаря и регистрацию каждого действия), что сказывается на качестве выполняемого задания и, следовательно, на достоверности результатов опроса (Lew, 2002, p. 267-268).
Существует также ряд методов изучения перспективы пользователя, которые можно условно назвать ‘творческими’. Один из них предполагает составление самими пользователями словаря или его модели. Подобный эксперимент проводился с испанскими студентами-химиками в рамках обучения иностранному языку для специальных целей (Cubillo, 2002); в качестве дипломного исследования российскими студентами-лингвистами, которые специализируются по лексикографии в российских вузах. Модели, составленные студентами, позволяют выяснить их предпочтения в выборе типа словаря, необходимого для осуществления основных видов языковой деятельности; отбора слов в макроструктуру предполагаемого ‘идеального’ справочника и основных составляющих его микроструктуры; расположения и оформления материала.
Другой метод – презентация-рекомендация определённого словаря самим пользователем. Данный приём применяется в рамках обучения лексикографии студентов, изучающих английский язык как иностранный (Fedorova, 2002, p. 256). Студенты, описывая преимущества отобранного справочника, выделяют именно те характеристики макро- и микроструктуры словаря, которые представляются им наиболее полезными и важными в ходе освоения иностранного языка.
Таким образом, для осуществления изучения перспективы пользователя наиболее оптимальным представляется не ограничиваться каким-либо одним методом, а привлекать комплекс методик, компенсирующих недостатки друг друга.       
            Следующим важным вопросом исследования перспективы пользователя является вопрос выбора пользователем типа словаря. По мнению учёных, работающих над данной проблемой, изучающие иностранный язык студенты во всём мире склонны, в подавляющем большинстве, пользоваться двуязычным словарём, а не одноязычным (Hartmann, 1992; Kernerman, 1996). По мнению Б. Лауфер данное предпочтение вовсе не означает, что двуязычные словари оказываются более информативными; исследования показывают обратное: одноязычные словари предоставляют больше необходимых данных (Laufer et al., 1994, p. 565). Двуязычный же словарь востребуется для быстрой справки. По мнению Б. Аткинс и её коллег, к двуязычным словарям обращаются в случае поиска первоначальных сведений; дополнительную, второстепенную информацию ищут в одноязычном справочнике (Atkins et al., 1997, p. 33).
Переводной эквивалент зачастую может вводить в заблуждение пользователя, когда между словами двух языков существует серьёзные семантические несовпадения. Одноязычный же словарь позволяет непосредственно ознакомиться с лексического системой неродного языка без посредников. Однако, как справедливо отмечает Р.Р.К. Хартманн, нереально предполагать, что иностранцы, изучающие неродной язык, когда-либо откажутся от использования двуязычных словарей (Hartmann, 1993, p. 6).
Пользователи нередко работают одновременно с обоими типами справочников, совмещение которых в один словарь кажется довольно логичным (Laufer et al., 1994; Hartmann, 1992).
Так называемые ‘bilingualized’ справочники, которые представляют собой известный одноязычный (английский) учебный справочник с частичным переводом на иностранный язык ещё не получил подробного освещения в теоретических работах по лексикографии (Hartmann, 1992, p. 64; Hartmann, 1993, p. 6). Изучение перспективы его пользователя проводилось в форме эксперимента с привлечением, помимо одноязычного и двуязычного словарей, одноязычного словаря с частичным переводом OxfordStudentDictionaryforHebrewSpeakers. Полученные результаты указывают на то, что наиболее эффективную помощь студентам в решении ряда лингвистических задач оказал последний словарь вне зависимости от уровня их языковой и лексикографической подготовки (Laufer et al., 1994, p. 575).
С другой стороны, полный перевод всех составляющих словника одноязычного словаря на другой язык может привести к нежелательным последствиям: пользователь может приспособиться читать только ту информацию, которая представлена на родном языке. Во избежание этого Л. Кернерман предлагает поощрять создание словарей именно с частичным переводом (Kernerman, 1996, p. 411). По мнению А. Кауи, подобный словарь может послужить ‘мостом’ между двуязычным словарём, который можно использовать на начальном этапе изучения языка, и одноязычным справочником, который ориентирован на студентов с высоким уровнем владения языка (Cowie, 1999, p. 198).
Начиная с первой работы, посвящённой изучению перспективы иностранного пользователя (Tomaszczyk, 1979), внимание учёных привлекал вопрос о доле использования различного рода справочников в ходе проведения основных видов лингвистической деятельности: активных (говорение, письмо на иностранном языке, перевод с родного на иностранный язык) и пассивных (чтение, аудирование, перевод с иностранного на родной язык) (Bèjoint, 1994; Cowie, 1999; Hartmann, 1993; Svensen, 1993).
Результаты проводимых исследований по данному аспекту за последние тридцать лет в различных странах немногим отличаются друг от друга. Большинство учёных сходятся на том, что, во-первых, к словарям чаще прибегают во время пассивных видов деятельности в целом; во-вторых, чтение и перевод (на родной язык) – основные среди них (Bèjoint, 1994; Svensen, 1993). Данная тенденция несколько меняется с ростом знаний иностранного языка: чем они лучше, тем чаще справочники привлекаются и для решения активных лингвистических задач (перевод на иностранный язык, письмо, говорение). Хотя, по мнению А. Кауи, говорение остаётся менее популярным поводом для привлечения словаря даже на высоком уровне владения иностранным языком (Cowie, 1999, p. 185-186).
Следует отметить, что интерес лексикографов к данной проблеме (перечень лингвистических задач, для решения которых обращаются к словарю) возник задолго до выделения перспективы пользователя в отдельную металексикографическую категорию. С самого начала развития англоязычной учебной лексикографии (со времени создания первого AdvancedLearner’sDictionary Г. Палмером и А. Хорнби), в силу специфики жанра, составители одноязычных словарей обозначили в качестве приоритета предполагаемые (из опыта педагогической работы с иностранцами) нужды их будущих пользователей. Таким образом, обозначилось направление, так называемого, ‘дружественного’ отношения к пользователю (user-friendliness). А. Кауи определил три основных характеристики первых учебных словарей, подтверждающих вышеуказанное замечание:
1. дефиниции, которые основываются на специально разработанном дефинитивном вокабуляре, более понятном для студента, изучающего иностранный язык;
2. подробная информация о функциональных словах, сложных лексических единицах, синтаксических моделях;
3. особое внимание к различного рода устойчивым словосочетаниям (идиомам, коллокациям и клише) (Cowie, 1999, p. 175).
Учебные словари, следовательно, призваны отвечать нуждам пользователей, как при их активных видах деятельности, так и при пассивных. Однако, основываясь на многочисленных результатах исследований в области перспективы пользователя, составители учебных словарей в начале 90-х начали реагировать на сложившуюся ситуацию путём смены приоритетов в выборе дизайна словаря. Наметилась тенденция организовывать информацию в словарях таким образом, чтобы она в большей степени удовлетворяла нужды пользователя в пассивных видах деятельности. В частности, в продукции издательств Cambridge и Longman стало уделяться повышенное внимание разграничению значений в многозначном слове за счёт уменьшения доли сочетаемостной информации в корпусах. В данном случае наблюдается непосредственное влияние мнения пользователей на развитие словарей.
Следующим (после определения видов языковой деятельности) важным вопросом является выбор пользователем основных информационных блоков в микроструктуре справочников. Определяются как наиболее востребованные, так и обычно игнорируемые категории. Несмотря на многообразие стран, где проводились исследования по данному вопросу, и разницу типов опрашиваемых, результаты выявляют некоторые общие черты.  
Прежде всего, категория ‘значение’ ставится пользователями на первое место вне зависимости от времени проведения опроса и типа рассматриваемого словаря. Очевидно также, что данные по сочетаемости используется намного меньше, чем лексикографы могли предполагать. Более того, результаты в проводимых исследованиях могут быть завышены, по мнению А. Бежуа, поскольку опрашиваемые стараются давать ожидаемые ответы. Это объясняется чувством вины, которое у них возникает вследствие того, что они используют словари не так, как от них требуют преподаватели (Bèjoint, 1994, p. 152).
Особенно следует отметить, что традиционно – несмотря на некоторые положительные результаты экспериментальных исследований (Dziemianko, 2008) – среди большинства пользователей не пользуются популярностью синтаксические конструкции, представленные в виде кодов (Bèjoint, 1994; Bogaards, 2002; Cowie, 1999; Cubillo, 2002; Nishimura, 2002), . Этот момент очень важен, поскольку именно над таким видом информации лексикографы работают больше всего. Но если она не востребована, то все усилия составителей словарей оказываются неоправданными.
Объяснений создавшейся ситуации может быть несколько. Во-первых, к сожалению, причиной иногда является неудобная для пользования форма презентации: психологически трудно воспринимается информация, изобилующая сокращениями и условными обозначениями. Во-вторых, даже наглядно представленный, такой тип информации сложен для понимания, и приобретённая польза недостаточно оправдывает затраченные усилия. В-третьих, когда люди обращаются к словарю, они чаще всего выполняют какой-либо род языковой деятельности (чтение, письмо) и не хотят, чтобы это занятие было надолго прервано. Поэтому всё то, что занимает много времени из-за сложности в нахождении или понимании, будет меньше использоваться, чем информация, которая проста в обращении.  
Однако вышеперечисленное не объясняет, почему не менее сложные в восприятии дефиниции так часто и помногу используются. Возможно, причиной этому служит тот факт, что люди больше заинтересованы в улучшении своего лексического запаса. Если нехватка в области вокабуляра может заметно препятствовать пониманию текста или чужой речи, с одной стороны, и самовыражению – с другой, то незнание сложных синтаксических структур и особенностей лексической сочетаемости легко восполняется путем перефразирования во что-то более простое. По-видимому, этим и объясняется традиционное невнимание к сочетаемостной информации при работе со словарями (Bèjoint, 1994, p. 152-153). Если данное обстоятельство, в определённой степени, понятно в случае со студентами, то в случае с опрашиваемыми преподавателями иностранного языка это, по меньшей мере, удивительно (Müller, 2002, p. 718; Nuccorini, 1992, p. 94-98).
Следует отметить ещё одну особенность обращения к тому или иному информационному блоку (а также типу словаря) – влияние ситуации, которая складывается в преподавании иностранного языка (Fedorova, 2002; Müller, 2002; Ter-Minasova, 2000). В разных периодах развития методики и лингвистики в целом интерес к языковым явлениям может несколько меняться. А. Кауи сообщает, что исследования по перспективе пользователя в 80-х годах показали, что западные студенты на всех уровнях очень были заинтересованы коллокациями, т.к. в те годы в преподавании был сделан акцент именно на коллокациях (Cowie, 1999, p. 180). Следовательно, во многом именно преподаватели влияют на преференции пользователя в области выбора типа информации в словарях.           
Как справедливо замечает И.В. Фёдорова, политическая ситуация в стране также может повлиять на особенности работы со словарями: из-за ‘железного занавеса’, изолировавшего Россию от остального мира, английскому обучали как ‘мёртвому’ языку и словари востребовались только для пассивных видов деятельности (Fedorova, 2002, p. 255). Таким образом, этим объясняется популярность именно типов лексикографической информации, содействующих развитию рецептивных навыков, в нашей стране тех лет.    
Не менее значимым моментом (чем выбор типа словаря и категорий его микроструктуры) в изучении перспективы пользователя является определение стратегии поиска. Навыки по работе со словарём могут варьироваться не только в зависимости от общей лингвистической образованности, но и от языковой культуры, к которой принадлежит пользователь. На это указывают результаты некоторых экспериментов по сравнению поисковых стратегий разных групп иностранных студентов, чьи культуры многим отличаются друг от друга (Bèjoint, 1994, p. 160-161; Nesi, 1994, p. 577-578; Nuccorini, 1994, p. 593).
Было замечено, что поисковые навыки лучше у тех иностранцев, чья культура (не только языковая в целом, но и лексикографическая) ближе к культуре изучаемого языка. Для таких пользователей не обязательно знать иностранный язык на высоком уровне: эффективному пользованию словарём способствуют лексикографические навыки родного языка и сходство самих языков. В частности, иностранцам из Европейских стран намного легче приспособиться к особенностям англоязычных словарей, тогда как иностранцы из Азиатских стран могут испытывать некоторые трудности (Nesi, 1994, p. 577-585). 
Традиционно считается, что поиск многословных единиц (словосочетаний, идиом) отличается повышенной сложностью. Однако причиной этому чаще всего является не некомпетентность пользователя, а отсутствие единодушия в размещении сочетаний в различных словарях. Идиоматические выражения могут регистрироваться или по определяемому слову (выбор которого варьируется в зависимости от структуры идиомы), или по определению или как отдельная словарная статья. Пользователям приходится всякий раз адаптироваться к системе регистрации многословных единиц в каждом новом словаре, чему невозможно научить в силу многообразия подходов. В данном случае составителям справочников рекомендуется предпринять ряд шагов в плане улучшения отсылочной системы, встать на путь по унификации, стандартизации способов отображения словосочетаний и идиом (Kernerman, 1996, p. 409; Whitcut, 1986, p. 114).
Исследование перспективы пользователя невозможно без сопоставления ‘имиджа’ словаря и его реального применения. По мнению ряда учёных, существует явное расхождение между общим восприятием словаря и тем, как в действительности с ним работают пользователи, и что на самом деле оказывается для них полезным (Bèjoint, 1994, p. 150; Hartmann, 1989, p. 103-104).
Существует некий психологический феномен: как выясняется, читатели относятся к лексикографической продукции как к чему-то магическому. Словарь бывает полезен самим своим существованием: к нему можно обратиться в случае необходимости, в нём можно найти ответы на все существующие вопросы. Однако при этом читатели не знакомы со всеми возможностями используемой ими продукции, что, в свою очередь,  приводит к непродуктивному использованию справочников.
При выборе словаря, в особенности первого, категория пользователей, состоящая из студентов, полностью полагается на мнение своих преподавателей, которое, в действительности, и формирует у них имидж той или иной лексикографической продукции (Cowie, 1999, p. 184; Nishimura, 2002, p. 247).
Таким образом, как справедливо отмечает А. Бежуа, с одной стороны, многие пользователи воспринимают словарь как зеркало языка (Bèjoint, 1989, p. 208). Следовательно, словарь никогда не может быть не прав в описании значения или употребления слов. Не случайно использование справочников в качестве ‘последней инстанции’ в некоторых правовых культурах. С другой стороны, пользователи зачастую не знакомы с разнообразием типов словарей и разницей между ними; некоторое количество информации, предоставляемой словарями, постоянно недопонимается; ряд составляющих микроструктуры справочников применяется намного меньше, чем того ожидали лексикографы.
Подобное расхождение между ожиданиями лексикографов и реальными навыками словарного пользования читателями необходимо преодолевать. Из создавшейся ситуации может быть два выхода: изменение словарей в сторону более простых в обращении и доступных  для понимания обычного пользователя или обучение последнего правильному использованию справочников, то есть или радикально изменить словари или радикально изменить пользователей (Atkins et al., 1997, p. 1).
В рамках первого пути решение проблемы видится в модификации словаря в зависимости от нужд конкретного пользователя (так называемый подгон под потребителя), что стало возможным  в век высоких технологий (Kuzmina, 2010). Несмотря на то, что данная передовая область электронной лексикографии находится на стадии разработки, есть уверенность в том, что этот путь по преодолению разрыва между ожиданиями пользователей и лексикографов будет наиболее эффективным  (Карпова, 2010; Hartmann, 1989; Nesi, 1997; Varantola, 1994). К примеру, одно из преимуществ компьютерной лексикографической продукции – возможность выбора в ‘меню’ необходимого типа информации до того, как на экране появится вся словарная статья целиком. Возможным становится создание многофункционального словаря, в котором информация представляется в зависимости от типа деятельности. Электронные средства позволяют сделать то, что было не вполне достижимо для печатных словарей: например, говорящие машинные словари для людей ограниченными возможностями.
Большинство учёных подчёркивают необходимость обучать пользователя навыкам эффективной работы со словарём (Cubillo, 2002; Fedorova, 2002; Hartmann, 1993; Jackson, 2002; Rey, 1986; Yorkey, 1969). Обучение навыкам пользования справочными изданиями рекомендуется проводить с учётом многих факторов: в зависимости от группы пользователя, от его родного языка и уровня лингвистической компетенции, возраста, рода занятий в настоящем и будущем и т.д.
Как справедливо отмечает Дж. Уиткат, на пути по усовершенствованию пользователей представляется необходимым проходить следующие ступени: 1) обучение использованию определённого словаря, 2) обучение использованию словарей в целом, 3) обучение использованию языка в словаре для каких-либо целей (Whitcut, 1986, p. 121).
Важным моментом в данном подходе является осознание того, что целью пути является не словарь сам по себе – он только средство для усовершенствования языковых навыков и культуры в целом. Обучение призвано помогать пользователю почерпнуть из словаря как можно больше полезного для себя, стать независимым от преподавателя и, в конце концов, от самого словаря, развив умение справляться со сложностями языка самостоятельно (Müller, 2002, p. 721). Более того, по справедливому замечанию А. Бежуа, не рекомендуется пользователю постоянно указывать на его некомпетентность с целью побудить его как можно чаще консультировался со справочниками, поскольку может привиться дурная привычка слишком полагаться на словари, столкнувшись с какой-либо проблемой, вместо того, чтобы прилагать усилия по поиску решения самостоятельно (Bèjoint, 1989, p. 209). С одной стороны, очевидно, что некоторых ошибок можно было бы избежать, зная об их существовании и обратившись к словарю. Но, с другой стороны, несмотря на предназначение справочников помогать нахождению информации о чём-то незнакомом и подтверждению уже известного, словарь не должен выполнять всю работу за пользователя. Таким образом, главная цель обучения эффективности работы со словарями – развитие самостоятельности у читателя.
Перед тем, как приступить к курсу обучения, рекомендуется провести исследование уже сформированных навыков: выяснить, что обучаемые пользователи могут, а что – нет. Процесс работы со словарём отличается большой лингвистической и психолингвистической сложностью, которую не следует недооценивать (Bèjoint, 1989, 1994; Hartmann, 1989; Whitcut, 1986). Это не значит, однако, что все сложности данного процесса должны автоматически переноситься в обучение навыкам пользования, поскольку часть  его составляющих знакома пользователю, если не сознательно, то подсознательно.
В случае с использованием словарей иностранцами представляется важным особо обратить внимание на выяснение причины неудач в поисках информации. С одной стороны, она может действительно заключаться в незнании стратегий работы со словарём из-за разницы языковых культур и особенностей родной лексикографической  традиции. Если же лексикографические традиции двух языков схожи, то неудачи во время применения словарей могут возникать по причине их лингвистической некомпетентности.
Разбив процесс консультации со словарём на составляющие, можно определить, на каких стадиях возникают сложности, их причины и, впоследствии, устранить их путём целенаправленного обучения. Примерную схему поиска информации в любом справочнике можно представить следующим образом:
Вход → выбор соответствующего справочника  → определение проблемного слова  → определение его канонической формы → поиск соответствующего заглавного слова  → определение соответствующей части словарной статьи → выделение подходящей информации  → соотнесение с исходным текстом  → успех? →
да  → выход 
нет  → повторный вход  (Hartmann, 1989, p. 105).
Если говорить об идеальных навыках пользования словарём, можно выделить, по А. Бежуа, следующие категории:
1. Определение лексической единицы, вызывающей проблему.
2. Нахождение лексической единицы в словаре.
3. Нахождение информации в микроструктуре.
4. Выбор подходящего словаря (одноязычного и двуязычного, алфавитного или идеографического, общего или специального, учебного или для носителя языка, и т.д.) в зависимости от типа лексической единицы и от типа необходимой информации, а также  в зависимости от вида деятельности (двуязычный словарь активного типа и двуязычный словарь пассивного типа).
5. Знание того, что ожидать от словарей в целом и от конкретного словаря, а чего – нет. Умение использовать разные словари в качестве дополнения друг друга (Bèjoint, 1989, p. 210).
Следует отметить, что в рамках одной и той же из вышеперечисленных категорий существуют уровни сложности. Обучение работе с ней предполагается, таким образом, проходить с нарастанием сложности.
Очень важен выбор первого словаря, с которого начинается обучение, поскольку освоение всех остальных словарей будет проходить на базе сравнения с первым, путём выделения особенностей и различий на фоне общих черт. Следовательно, первый словарь не должен быть как слишком простым (необходимо, чтобы информация в нём была неизвестна даже лучшим студентам), так и слишком сложным, чтобы не сделать выполнение поставленных задач невозможным.
В процессе обучения пользователя рекомендуется придерживаться ряда правил. Прежде всего, в подборе упражнений наиболее оптимальным представляется руководствоваться практическими, нежели теоретическими целями. Студентам нужно показать, как использовать словари, а не то, как они составлялись. Наибольшей ценностью обладают упражнения, опирающиеся на языковые задания, а не на словарь как таковой, поскольку в них перед обучаемым ставятся лингвистические задачи, для решения которых он обращается к справочнику. Более того, задания важно приспособить к определённой группе пользователей после того, как будет проведён анализ их требований, знаний и базовых навыков.
Обучение навыкам пользования словарём может идти в двух направлениях: во-первых, с целью помочь студентам отвечать на вопросы, возникаемые в процессе лингвистического образования (так называемое ‘контролируемое пользование’); во-вторых, с целью помочь им находить ответы на свои собственные вопросы (так называемое ‘свободное пользование’) (Bèjoint, 1989, p. 211).
Примерами комплексных курсов по обучению навыкам пользования словарями могут послужить методики, разработанные преподавателями различных вузов для своих студентов (Cubillo, 2002; Fedorova, 2002; Müller, 2002).  
Различные учебники по английскому языку включают ссылки на рекомендуемые словари в объяснение и тренировку лексических и грамматических тем, стимулируют интерес к содержанию словарных статей и правильному использованию информации применительно к конкретной теме. В качестве примера могут послужить серии учебников CambridgeGrammar/VocabularyinUse, учебники по подготовке к международным экзаменам серии Gold издательства Longman и т.д.
Другим примером методики по развитию навыков работы со словарём являются учебники Oxford ResourceBooksforTeachersseries: Dictionaries, 1998 и Cambridge Handbooks for Language Teachers: DictionaryActivities, 2007.
Первый учебник делится на 6 разделов в зависимости от информационного блока словаря и цели обращения к справочникам: gettingstarted, workingwithheadwords, workingwithmeaning, vocabularydevelopment, usingtexts, usingbilingualdictionaries. В каждом разделе перечисляются типы упражнений с указанием уровня знаний обучаемых; количества времени, требуемого для выполнения задания; цели упражнения. Помимо богатого и интересно разработанного методического материала (по грамматике, фонетике, словообразованию, прагматике, чтению, переводу, орфографии и т.д.) учебник содержит комментарии с организационными советами, пояснениями и ключами к каждому упражнению. Кроме того, даётся указание, какой тип словаря предпочтительнее использовать для выполнения задания.
Второй учебник, содержащий 8 разделов, построен по схожему принципу, отличаясь от предыдущего большим выбором готовых к применению упражнений, возможностью инкорпорировать электронные словари в обучающий процесс, более оживлённой манерой подачи материала.
Оптимизация навыков пользователя – важная составляющая современных учебных словарей. Обучающие упражнения включаются как во вводную часть, так и в макроструктуру словарей; справочники издаются со специальными методическими приложениями, рабочими тетрадями: “How to Use” (Longman Dictionary of Contemporary English, Macmillan English Dictionary), “Guide to the Dictionary” (Oxford Advanced Learner’s Dictionary), “Study Pages” (Longman Active Study Dictionary, Oxford Collocations Dictionary for Students of English), “Worksheets and Activities” (Cambridge Advanced Learner’s Dictionary), “Workbooks” (Collins COBUILD Idioms/Phrasal Verbs Workbook).
Лексикография по определению является прикладной лингвистической дисциплиной, в центре внимания которой стоят нужды конкретного пользователя. Однако на практике зачастую информация, столь богато и разнообразно представленная в различных по сути и форме словарях, проходит незамеченной для среднестатистического пользователя. Лексикографы создают словари для идеальных пользователей, которые, в свою очередь, полагают, что любой словарь должен быстро и безошибочно давать ответ на любой, даже некорректный, их вопрос, то есть тоже должен быть идеальным. В обоих случаях ощущение тщетности надежд и стараний неизбежно.
Для преодоления пропасти между идеалом и реальностью многое делается как со стороны лексикографов, так и со стороны педагогов. Однако, несмотря на основную функцию справочников  – помогать нахождению новой информации и подтверждать верность чего-то известного, –  словарь не должен выполнять всю работу за пользователя. Таким образом, представляется, что главной целью обучения эффективности работы со словарями является развитие самостоятельности пользователя.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Карпова О.М. Английская лексикография. М., 2010.
2. Atkins B.T., Varantola K. Monitoring Dictionary Use// International Journal of Lexicography (далееIJL). 1997. Vol. 10. N. 1.
3. Béjoint H. The teaching of Dictionary Use: Present State and Future Tasks// Wörterbücher/ Dictionaries/ Dictionnaires: An International Encyclopedia of Lexicography/ Ed. by F.J. Hausmann et al. Berlin/NY., 1989. Vol. 1.
4. Béjoint H. Tradition and Innovation in Modern English Dictionaries. Oxford, 1994.
5. Benson M., Benson E. Trying out a New Dictionary// TESOL Quarterly. 1988. V. 22. N. 2.
6. Bogaards P., Kloot W.A. Verb Constructions in Learners’ Dictionaries// EURALEX’02 I-II. Proceedings/ Ed. by A. Braasch et al. Copenhagen, 2002.
7. Cowie A.P. English Dictionaries for Foreign Learners: a History. Oxford, 1999.
8. Cubillo M.C.C. Dictionary Use and Dictionary Needs of ESP Students: an Experimental Approach// IJL. 2002. Vol. 15. N. 3.
9. Diab T.A., Hamdan J.M. Interacting with Words and Dictionaries: the Case of Jordanian EFL Learners// IJL. 1999. Vol. 12. N 4.
10. Dziemianko A. Noun and Verb Codes in Pedagogical Dictionaries of English: User-friendliness Revisited// EURALEX’2008. Proceedings/Ed. by E. Bernal, J. DeCesaris. Barcelona, 2008. pp. 1243-1250.
11. Fedorova I.V. From Dictionary Use through Lexicology towards Lexicography// EURALEX’02 I-II. Proceedings/ Ed. by A. Braasch et al. Copenhagen, 2002.
12. Hartmann R.R.K. Learner’s References: from the Monolingual to the Bilingual Dictionary// EURALEX’92 I-II. Proceedings/ Ed. by H. Tommola et al. Tampere, 1992.
13. Hartmann R.R.K. On Theory and Practice// Lexicography: Principles and Practice/ Ed. by R.R.K. Hartmann. London, 1983.
14. Hartmann R.R.K. Sociology of the Dictionary User: Hypothesis and Empirical Studies// Wörterbücher/ Dictionaries/ Dictionnaires: an International Encyclopedia of Lexicography/ Ed. by F.J. Hausmann et al. 1989. Vol. 1.
15. Hartmann R.R.K. What’s the Use of Learners’ Dictionaries? // ILF Journal. 1993. N 1.
16. Jackson H. Lexicography: an Introduction. L-NY., 2002.
17. Kernerman L. English Learners’ Dictionaries: How Much do we Know about their Use?// EURALEX’96 I-II. Proceedings/ Ed. by M. Gellerstam et al. Goteborg, 1996.
18. Kuzmina V. The ABBYY Lingvo Platform as a convenienttool for end users and a comprehensive solution for publishers// EURALEX’2010. Proceedings/ Ed. by A. Dykstra, T. Schoonheim. Leeuwarden, 2010.
19. Landau S. Dictionaries: The Art and Craft of Lexicography. Cambridge, 1989.
20. Laufer B., Melamed L. Monolingual, Bilingual and ‘Bilingualised’ Dictionaries: Which are More Effective and for Whom?// EURALEX’94 I-II. Proceedings/ Ed. by W. Martin et al. Amsterdam, 1994.
21. Lew R. Questionnaires in Dictionary Use Research: a Reexamination// EURALEX’02 I-II. Proceedings/ Ed. by A. Braasch et al. Copenhagen, 2002.
22. Müller V. The Use of Dictionaries as a Pedagogical Resource in the Foreign Language Classroom// EURALEX’02 I-II. Proceedings/ Ed. by A. Braasch et al. Copenhagen, 2002.
23. Nesi H. The Effect of Language Background and Culture on Productive Dictionary Use// EURALEX’94 I-II. Proceedings/ Ed. by W. Martin et al. Amsterdam, 1994.  
24. Nishimura T. Japanese Learners’ Problems in Using English-Japanese Dictionaries// Lexicographica Series Major. 2002. № 109.
25. Nuccorini S. Monitoring Dictionary Use// EURALEX’92 I-II. Proceedings/ Ed. by H. Tommola et al. Tampere, 1992.
26. Nuccorini S. On Dictionary Misuse// EURALEX’94 I-II. Proceedings/ Ed. by W. Martin et al. Amsterdam, 1994.
27. Otani H. From Collocational/Textual Perspectives – How could a Learners’ Dictionary Help Learners in their Real Encoding Process?// EURALEX’02 I-II. Proceedings/ Ed. by A. Braasch et al. Copenhagen, 2002.
28. Rey A. Training Lexicographers: Some Problems// Lexicography: an Emerging International Profession/ Ed. by R. Ilson. Manchester, 1986.
29. Svensen B. Practical Lexicography. Principles and Methods of Dictionary Making. Oxford, 1993.
30. Ter-Minasova S.G. To Reach the Unreachable… To Cover the Uncoverable… The Dictionary about which Teachers of Foreign Languages are Dreaming// Словарь в современном мире/ ответ. ред. О.М. Карпова. Иваново, 2000.
31. Tomaszczyk J. Dictionaries: Users and Uses// Glottodidactica. 1979. V. 12.
32. Varantola K. On the Information Needs of Dictionary Users// Актуальные проблемы теоретической и прикладной лексикографии/ отв. ред. О.М. Карпова. Иваново, 1997.
33. Varantola K. The Dictionary User as Decision Maker// EURALEX’94 I-II. Proceedings/ Ed. by W. Martin et al. Amsterdam, 1994.
34. Whitcut J. The Training of Dictionary Users// Lexicography: an Emerging International Profession/ Ed. by R. Ilson. Manchester, 1986.

Yorkey R. Which Desk Dictionary Is Best for Foreign Students of English?// TESOL Quarterly. 1969. N. 3.

Специфика трансляции названий картин импрессионистов
на французском, английском и русском языках
 Е.А. Яковлева, Н.М. Мухаметгареева
Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы (Россия)

Characteristic Aspects of French Impressionists’ Paintings Translation
in French, English and Russian
E.A. Yakovleva, N.M. Muhametgareeva
Bashkir State Pedagogical University n.a. M. Akmulla (Russia)

Summary. The report covers the questions connected with their adequate translation into Russian French and English on the example of the French impressionists’ paintings names analysis.

В современных языках существуют сотни и сотни тысяч слов, которые обозначают предметы, явления природы, свойства, их характеристики и другие реалии нашей жизни. Среди них особое место занимают имена собственные. И это понятно, так как свои названия имеют города, водоемы, горные хребты, реки, океаны, улицы, животные и, конечно, люди. Многообразие имен собственных, их широкое распространение в нашей жизни привели к возникновению особой отрасли языкознания – ономастики (греч. «искусство давать имена»). Среди трудов последних десятилетий, посвященных имени собственному, выделяются работы А.В. Суперанской, В.И. Супруна, В.Д. Бондалетова, М.В. Горбаневского и других исследователей [5; 6; 7].
Ономастика представляет собой особый раздел современного языкознания, изучающий имена собственные, историю их возникновения, преобразования; раздел, оснащенный своим терминологическим аппаратом, сосредоточенный на специфических проблемах и обладающий собственными методами исследования. Объектом ономастики являются имена собственные всех видов, присутствующие в словарном составе любого языка, входящие в систему языка и образуемые по законам данного языка.
Изучение имен собственных невозможно в отрыве от объектов, названных с их помощью. Существует особое ономастическое пространство, то есть комплекс имен собственных всех классов, употребляемых в языке данного народа в данный период для именования реальных, гипотетических и фантастических объектов, и состоящее из множества онимических полей (частей онимического пространства, включающих онимы определенного класса) [4].
Ономастическое пространство включает в себя ядро (антропонимы) и периферии (теонимы, зоонимы, космонимы, идеонимы и т.д.). Известно, что чем дальше имена собственные удалены от ядра, тем они менее изучены. Поэтому мы бы хотели рассмотреть расположенные на периферии идеонимы, или артионимы, то есть совокупность различных категорий имен собственных, которые имеют денотаты в умственной, идеологической и художественной сфере человеческой деятельности [4]. Среди идеонимов уже исследованы заглавия литературных творений (В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, А.А. Реформатский и др.), тогда как названия произведений живописи практически еще не стали предметом научного освоения. Необходимость исследования артионимов возникает как закономерная потребность изучения всего ономастического пространства, в частности русского языка, а также в плане исследования культурного постижения разными народами такой «брендовой» сферы живописи, как Импрессионизм (франц. impressionnisme, от impression - впечатление), направление в искусстве последней трети XIX - начала XX вв., сложившееся во французской живописи конца 1860-х - начала 70-х гг.
Как показало наше знакомство с литературой, несмотря на то, что переводческая деятельность в современном мире приобретает все большие масштабы и социальную значимость, исследованиям в области перевода названий предметов искусства уделяется пока еще мало внимания, что связано с определенными сложностями. Именно поэтому тема настоящего сообщения представляется интересной и актуальной, ведь название картины – это то, что всегда привлекает зрителя не меньше, чем она сама, это первая информация о произведении и ее авторе, которая должна заинтересовать зрителя. Цель нашей работы – определить специфику перевода французских артионимов на английский и русский языки, а также выявить основные закономерности перевода названий на разных языковых уровнях. В работе применяется комплексная методика сопоставительного анализа, используются количественные подсчеты. Источниками фактического материала являются альбомы, каталоги, интернет-сайты различных музеев, выставок и галерей Франции, Великобритании, США и России.
Итак, под артионимами мы понимаем группу имен собственных, обозначающих названия произведений искусств и отражающих культурное своеобразия любого языка, а также соответствующей эпохи. Артионимы как часть всей ономастической системы подчиняются общелингвистическим законам: при назывании произведения искусства автор пользуется определенными конструкциями (грамматическими, лексическими), которые свойственны данному языку. Культурный аспект артионима проявляется в том, что номинация картины производится с учетом временных и культурных особенностей определенного периода. В качестве примера можно привести полотно Эдуарда Мане «Расстрел императора Максимилиана», название которого говорит само за себя и явно соотносится с историческими событиями Франции ХIX в.
Помимо выбора терминологического аппарата, необходимо также определиться и с проблемой перевода данных языковых единиц. В науке существует классификация, выделяющая два вида переводов, - художественный и информативный [2]. Однако в данном случае (мы имеем дело с культурными артефактами) четкую границу провести трудно: переводы названий картин могут включать в себя как информативные, так и художественные элементы. По этому признаку, скорее всего, можно выделить перевод артионимов в особый подвид переводов.
Связь артионима с объектом наименования происходит на трех уровнях: номинативном, идентификационном и дифференциальном. Основное назначение номинативного уровня – обозначать объект, служить его именем; идентификационного – отождествлять имя с объектом номинации; дифференциального – различать однородные предметы, лица, явления действительности. Например, артионим «Царская невеста» выполняет номинативную функцию, так как является названием одной из опер. Он отождествляется с объектом духовной культуры, имеющим такое же название – оперой Н.А. Римского-Корсакова (идентификация), и выделяется из ряда других однородных объектов – опер того же композитора «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», «Снегурочка», «Псковитянка», «Садко».
Характеризуя имена собственные как объект перевода, обычно отмечают, что они, как правило, переводу не подлежат. В нашем же случае именем собственным является все название, включая и другие имена собственные (фамилии, имена, названии городов, поселков, гор, рек и т.п.), входящие в артионим. Такие имена собственные имеют определенное лингвистическое значение и подвергаются переводу, а не только транскрипции, транслитерации и калькированию. В переводах подобного рода задействованы как семантический перевод, ориентированный на сохранение исходной формы выражения, так и коммуникативный, направленный на создание выразительности, адекватной исходному имени.
В рамках данной статьи мы сопоставляем французские, русские и английские названия картин Э. Мане, К. Моне, К. Писсарро, О. Ренуара, А. Сислея, Э. Дега и других великих художников, транслированные методом калькирования. Таких артионимов не так уж и много. Как показало наше исследование, эта группа в основном ограничена рамками художественных жанров. К ней относятся портрет (автопортрет, групповой портрет, камерный портрет и др.); пейзаж, в котором импрессионисты (особенно Сислей и Писсарро) разработали законченную систему пленэра; ню, натюрморт, бытовая зарисовка и городской вид с архитектурной деталью. Однако следует подчеркнуть, что импрессионисты любили смешивать различные жанры (например, бытовой жанр с портретом, ню с пейзажем и пр.), что явилось новым словом в искусстве.
Среди калькированных названий в нашей картотеке максимально представлены автопортреты и портреты узнаваемых и анонимных персонажей. И это неслучайно, поскольку для подобной живописи чаще всего характерно название, состоящее либо из одного слова портрет, либо из слова портрет + имя собственное изображенного. Например, картина Ван Гога «Autoportrait» переведена на английский как «Self portrait», на русский – «Автопортрет»; то же можно сказать и о полотнах Эдуарда Мане «Autoportrait» – «Self portrait» – «Автопортрет», Пьера Огюста Ренуара «Autoportrait» – «Self portrait» – «Автопортрет», Эдгара Дега «Autoportrait» – «Self portrait» – «Автопортрет», Поля Гогена «Autoportrait» – «Self portrait» – «Автопортрет» и др.
Наибольший интерес в рамках данного жанра представляют более сложные номинации, в том числе и названия автопортретов, в которых отмечены определенные стилистические, смысловые и ассоциативные разногласия при их сопоставлении в русском и французском и английском языках. И эти разночтения естественны, поскольку артионимы отражают этнокультурное своеобразие разных языков, связаны с определенными традициями страны и на них накладывается специфика национальной картины мира. Например, всем известная картина Ван Гога, на которой изображен автор с перевязанным ухом, во французском языке имеет название «Autoportrait à l'oreille bandée»,что переводится на русский язык как ‘автопортрет с перевязанным ухом’ (l'oreille – ‘ухо’, bandé ‘перевязывать, завязывать, бинтовать, накладывать повязку’ (http://multitran.ru). И на английский язык данное название было переведено так же – «Self-Portrait with a Bandaged Ear», то есть ‘автопортрет с перевязанным ухом’. А вот в русской музейной практике мы имеем три разных варианта данного названия: «Автопортрет с отрезанным ухом» (Иллюстрированная энциклопедия «Импрессионизм»), (http://www.impressionist--paintings.com/russian); «Автопортрет с перевязанным ухом» (Виктория Чарльз «Великие мастера живописи. Винсент Ван Гог »); и «Автопортрет с забинтованным ухом» (http://ru.wikipedia.org). Возможно, причиной первого русского названия стал факт того, что художник действительно отрезал себе ухо. Как показал наш опрос, именно этот вариант наиболее часто употребляется любителями живописи Ван Гога.
Нам хотелось бы привести еще один пример небольших разночтений в названиях автопортретов, где изображен Поль Гоген с ореолом (или с нимбом). Во французском языке мы нашли два названия этой картины: «Autoportrait-charge» и «AutoportraitauNimbe» (от nimbe – ‘нимб; сияние; венчик; ореол’),что переводится на русский язык как ‘автопртрет-шарж’ и ‘автопортрет с нимбом’. Английская версия названия тоже дается в двух вариантах: «Self-Portrait with Halo» (интернет-сайты),гдеhalo – ‘ореол; сияние; венец; гало; венчик; нимб’; ‘светящийся круг’. Такое положение позволяет перевести артионим как ‘автопортрет с нимбом’; а вот второе название - «Self-Portrait» («Автопортрет») мы нашли на сайте Национальной галереи искусств, Вашингтон, США, где эта картина и находится. В русском языке данный артионим устоялся как «Автопортрет с нимбом», хотя на интернет-сайте(http://www.wm-painting.ru) мы нашли и название «Автопортрет с ореолом».
Вторая подгруппа после автопортретов - это портреты, названия которых даны в неизмененном виде. Французское название работы Эдуарда Мане «Portrait d'Émile Zola» дало соответственно английское «Emile Zola» и русское «Портрет Эмиля Золя». К подобным моделям перевода можно отнести также «Portrait de M. et Mme Manet» – «Portrait of M. and Mme Manet» – «Портрет г-на и г-жи Мане»; «Portrait d’Eva Gonzales» – «Portrait of Eva Gonzales» – «Портрет Евы Гонзалес». У Огюста Ренуара: «PortraitdeWilliamSisley» – «PortraitofWilliamSisley» – «Портрет Уильяма Сислея»; «PortraitdeClaudeMonet» – «PortraitofClaudeMonet» – «Портрет Клода Моне». У Эдгара Дега: «PortraitdePaulValpincon» – «PortraitofPaulValpincon» – «Портрет Поля Вальпенсона»; «RenedeGas» – «RenedeGas» – «Портрет Рене Дега». У Клода Моне: «PortraitdeJeanneServeau» – « PortraitofJeanneServeau» – «Портрет Жанны Серво».
Как и в случае с автопортретами, в данном жанре существуют названия, которые были изменены в процессе перевода в соответствии с лингвокультурными особенностями той или иной страны. Например, если рассмотреть картину Огюста Ренуара «Petitefillealagerbe», то на холсте мы видим изображение маленькой девочки с «букетом из злаковых растений». В переводе с французского языка lagrebeобозначает ‘сноп, пучок, венок’, и, чтобы определиться с переводом названия, необходимо дать определение каждому слову, представленному в русском языке. Так, сноп означает ‘связка стеблей хлебных злаков (с колосьями), льна, конопли и т.д.’; пучок - уменьш. к пук - ‘небольшая связка чего-н. (преимущ. растительного)’. Пучок трав. Пучок зеленого луку.; венок 1) cплетенные в виде кольца цветы, листья, ветки, обычно используемые как украшение. 2) cплетенные в виде круга или овала живые, искусственные цветы, ветки и т.п., возлагаемые на могилу, к памятнику в знак уважения к памяти умершего [1].Из приведенных выше объяснений видно, что ни одно из представленных слов не подходит для русского перевода, видимо, поэтому переводчик-искусствовед дал картине свое, близкое по значению, максимально «русское» и более понятное название: «Маленькая девочка с колосьями».
Субъективные, во многом национально обусловленные названия можно отнести к ассоциативным номинациям, в которых отражены не только лингвокультурные особенности, но и личное видение переводчика, номинировавшего то или иное произведение. Субъективным названиям присущи сокращения, или, наоборот, расширения границ предлагаемого названия для более яркого отображения того или иного образа. Так, картина Огюста Ренуара «Liseou labohemienne» (в дословном переводе звучит как ‘Лиза, или цыганка’) в русском каталоге представлена как «Лето» (Иллюстрированная энциклопедия «Импрессионизм»).То есть при переводе названия искусствовед-переводчик, видимо, исходил из ассоциации, впечатления от самой картины: девушка на фоне яркой, зеленой, сочной, летней листвы.
Хотелось бы проанализировать на предмет специфического восприятия языковой и культурной действительности разными народами еще один портрет Огюста Ренуара, на котором изображена его мать. На французском языке произведение представлено как «PortraitdelamèredeRenoir», что в дословном переводе(lamere - ‘мама, мать, матушка’)значит ‘портрет матери Ренуара’. Английская версия названия картины такова - «TheArtistMother»; гдеartist - ‘творческий работник в области изобразительных искусств; скульптор; гравировщик; артист; актёр; живописец; художник’; аmother ‘мать мама’. То естьангличане выбрали название ‘мать художника’, «потеряв» при этом его фамилию. Русская номинация картины была представлена как «Портрет мадам Ренуар», гдеобращает на себя внимание официальная форма слова-обращения мадам. Это весьма своеобразно, так как гораздо чаще в русских версиях предлагаются уменьшительно-ласкательные варианты, типа матушка и т.п. (например, «Трактир матушки Антонии», «Девушка с котенком», «Ребенок с кнутиком»). Еще один яркий пример ассоциативных решений артионима представлен в русском и английском названиях картины Огюста Ренуара «Девушка с котенком» – «Girl with a Kitten». Во французском оригинале мы имеем «Jeunefilleendormie», что в дословном переводе звучит как ‘спящая девушка’. И, действительно, на картине изображена задремавшая девушка с кошкой.
Ко второй подгруппе калькированных названий картин принадлежат те, которые соотносятся с полотнами, включающими архитектурные детали, а также однословные названия: «LeBalcon» – «TheBalcony» – «Балкон», «Lechemindefer» – «TheRailway» – «Железная дорога» (Э.Мане); «LePont-Neuf» – «TheNewbridge» – «Новый Мост», «LaMosquee» – «TheMosque» – «Мечеть», «LaBalançoire» – «TheSwing» – «Качели», «Lagrenouillère» – «Lagrenouillère» – «Лягушатник»(О.Ренуар), «Lamaisonjaune» – «The YellowHouse» – «Желтый дом» (Ван Гог). Название картины Поля Сезанна «Le chвteau Noir» на русский язык переведено как «Черный замок». В английских каталогах предлагается французский артионим «Le chвteau Noir».
Интересным с точки зрения лингвокультурологии является номинация картины Огюста Ренуара, на которой изображены люди с зонтами в ненастный день. Французское название данного произведения - LesParapluies(‘зонты, зонтики’),английская версия номинации такая же - TheUmbrellas(‘зонты, зонтики’). Русский вариант тоже таков – «Зонты» (http://www.wm-painting.ru).
К третьей подгруппе можно отнести бытовые зарисовки, в названии которых употреблено одно слово, которое, как правило, обозначает либо зооним, либо орудие труда, либо определенный процесс, действие и т.п.: «LaCharrue» – «ThePlough» – «Плуг» (К.Писсарро), «LePedicure» – « Pedicure» – «Педикюр» (Э. Дега), «Lapie» – «The Magpie» (‘сорока обыкновенная’ http://multitran.ru)– «Сорока» (К.Моне), «La Vache» – «TheCow» – «Корова», «L'été» – «Summer» – «Лето» (К.Писсарро), «La promenade» – «La promenade» (The J. Paul Getty Museum) – «Прогулка» (О.Ренуар), «Le semeur» (‘сеятель, сеялка’ http://multitran.ru)– «The sower» (‘сеятель, сеялка, разбрасыватель’ (http://multitran.ru) – «Сеятель», «LesVaches» – «Cows» – «Коровы» (Ван Гог).
К вариативным номинациям, передающим специфику национальной культуры, можно отнести название картины Эдуарда Мане «За кружкой пива» – «Bonbock». Прилагательное bon переводится на русский язык как ‘хороший; добрый; пригодный; правильный; удачный; приятный; вкусный; занятный’; bock(сущ., м.р.) – ‘кружка пива’. Таким образом, дословно французский артионим можно перевести ‘отличная кружка пива’. При номинации картины в связи с возникшей трудностью при передаче смысла на русском языке номинатор выбрал более понятное для русского быта выражение «За кружкой пива».
К калькированным переводам можно отнести и названия многих натюрмортов: «Naturemorteauxtrioschiens» – «Stilllifewiththreepuppies» – «Натюрморт с тремя щенками» (Гоген); «LesTournesols» – «Sunflowers» – «Подсолнухи»; «LesIris» – «Irises» – «Ирисы»; «Roses et tournesols» – «Still Life with rosesandsunflowers» – «Натюрморт с розами и подсолнухами» (Ван Гог); «LesChrysanthemes» – «Chrysanthemums» – «Хризантемы» (К.Моне), «Naturemorteaubouquetet à l'eventail» – «StillLifewithBouquetandFan» – «Натюрморт с букетом и веером», «Naturemorteavecpechesetraisins» – «StillLifewithPeachesandGrapes» – «Натюрморт с персиками и виноградом» (О.Ренуар), «Naturemorteavecdespommesetpeches» – «StillLifewithapplesandpeaches» – «Натюрморт с яблоками и персиками», « TroisPoires» – « ThreePears» – «Три груши» (П. Сезанн) и пр.
Четвертая группа артионимов посвящена обнаженному телу (ню). Данная группа тоже является малочисленной. Приведем несколько примеров: картина О.Ренуара «Diane chasseresse» (la chasseresse – ‘охотница’) переведена на английский язык как «DianatheHuntress» (huntress - ‘богиня охоты; охотница’) и на русский – «Диана – охотница». Французское «LaBaigneuse» дало английское «Bather» (следует отметить, что в английском языке, в отличие от русского и французского, слово batherсоответствует и женскому, и мужскому роду ‘купальщик’, ‘купальщица’)ирусское «Купальщица».
Различные способы передачи названий картин французских импрессионистов непосредственно связаны с определением понятия переводческой эквивалентности и в то же время сохранением собственных культурных традиций. Данная тема еще только начинает интересовать исследователей, но ее решение будет весьма важным в научном отношении.

Литература

1. Ефремова Т.Ф. Современный толковый словарь русского языка. В 3 томах. Издательство: АСТ, Астрель, Харвест.
2. Комиссаров В.Н. Теория перевода (лингвистические аспекты): Учеб. для ин-тов и фак. иностр. яз. - М.: Высш. шк., 1990.
3. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. – М.: ООО «ИТИ Технологии», 2006.
4. Подольская Н.В. Словарь русской ономастической терминологии. М.: Наука, 1978.
5. Суперанская А.В. Общая теория имени собственного. М.: Наука, 1973.
6. Телия В.Н. Вторичная номинация и ее виды // Языковая номинация (виды наименований). М.: Наука, 1977.
7. Теория и методика ономастических исследований / А.В. Суперанская, В.Э. Сталмане, Н.В. Подольская, А.Х. Султанов. – М., 1986.